Миграционные истории. Культурологический контекст с личностным подтекстом. Часть 1

Люблю я фильм “Бег”. Удалось передать пронзительную ноту булгаковской пьесы об исходе любви, об исходе с той, земли, которая зовется одним емким и едким словом – “родина”. Оппозиция “красный – белый” тонкой струей болезненно влилась в тоскующую душу. И не нужен берег турецкий, и Африка не нужна, когда томится душа, когда белый снег становится пределом мечтаний, и соленый хрустящий огурец гораздо вкуснее ананаса. “…Мы доберемся, мы вернемся… домой…” — неистребимое до боли желание. “Кто – во Францию, кто – в петлю, а я, как Вечный Жид отныне, Летучий Голландец я!” — развязала и раскидала судьба по обстоятельствам и странам.

Миграции существовали всегда. В древности они выражались великими походами и невеликими переходами, движениями и тривиальными подвижками, в итоге заканчивающиеся сложением империй, государств, культурных и этнических сообществ, родов и фамилий. И этот непреходящий в истории закон с трудом поддается расчетам и просчетам. Зависимый от экологических или экономических катастроф, или от каких-либо демографических коллизий, или… он упрямо соответствовал своим целевым установкам, результаты которых утрясались столетиями и укладывались потомками в родовые предания и притчи, открытия и диссертации, книги и блокбастеры.

Миграции — как сама текучесть жизни, как некий вечный двигатель без найденного источника. И в современном мире мало что изменилось, я имею в виду само движение народов и культур. Достаточно посмотреть на ставшую явно афро-азиатской Европу, ситуация в которой отдаленно напоминает ситуацию после Великого переселения народов на рубеже тысячелетий. Диалоги в виде миграций между этносами и культурами продолжают осуществляться во вселенском масштабе. И после распада колониальных держав, когда жители колоний бросились осваивать пространства бывших метрополий. И во времена всякого рода депрессий, которые были в каждой стране. Ну а про нас, бывший Советский Союз, и говорить нечего. Начиная с 1917 года, империю и то, что осталось после нее, качает по всем десяти миграционным баллам. То с исторической родины, то опять туда же, то уже на чужую историческую родину. И принципиальный вопрос, что же такое “историческая родина”? Историческая родина – это когда хорошо или когда сердце сжимается при виде родной березки или улочки детства? Очевидно, что это не только социально-этнический термин с политическим акцентом. Кроется в нем скрытый духовный смысл. А дух, как известно, измерению не подлежит. Думаю, что в будущем СССРовский феномен миграций, обозначенный законами истории, будет возведен в ранг знака “броуновского движения”. Распад Союза Республик Советских дал мощный толчок процессу поиска исторической родины. И ехали уже не на стройку Нурекской ГЭС или БАМа и, боже избави, не “за запахом тайги”, а откровенно ехали за другой жизнью, которая принесет то, чего не было здесь, в родном окружении “неисторической родины”. Ну что ж, сердце переставало сжиматься, зато появлялась уверенность в таком недалеком “светлом будущем”.

Казахстан, активно задействованный сегодня в этих движениях “за счастьем” по белу свету, исторически представляет собой утрясенный этнический коктейль народов. Главные составные которого при основном, титульном этносе определились в столыпинскую реформу (1906 г.) в годы сталинских репрессий и насильственной депортации народов (30 – 50-е гг. XX столетия) и, конечно же, в годы освоения целины, когда в дальние края по призыву партии (и не только ее), по зову сердца люди приехали в казахстанские степи.

В результате, вышли мы все из многонациональных дворов, где соседями были немцы, евреи, греки, корейцы, русские… Где семьи Монтекки и Капулетти могли стать друзьями. Где были свои драматические “вестсайдские” истории. Где совершались удивительные браки, которые по своей национальной сути вообще могли быть, ну разве только в насквозь пронизанной миграциями Америке или Австралии. Помню бывшего своего студента, у которого со стороны отца дед был китайцем, бабушка — немкой, со стороны матери — бабушка — полька, а дедушка — русский. Фамилию он носил китайскую, а по паспорту писался русским. Вот такой миграционный “пирожок” спекся. И мне, татарскому ребенку из шахтерской семьи, было интересно жить в квартале, где преимущественно жили евреи, и внимать на слух непонятный мне идиш, на котором говорил дядя Арон Шнайдман. Неясно было детскому несмышленому уму, как в школе вместе со мной учатся Гузе, Бекхольд, Тиссе, Кливер — немцы, но не фашисты. А потом жизнь всех расставила по местам обитания, когда начался исход, но не только еврейского народа, а народов бывшего СССР. Весь наш двор разлетелся, разметался. И чтобы встретиться с друзьями детства и юности, надо ехать в Германию, Израиль, Америку, в Россию, наконец. Ушла разноликая “антропология” с улиц моего города. Вернее, не ушла, а количественно уменьшилась. Ну что ж, закон истории есть закон истории, все возвращается на круги своя. Потому что менталитет – штука сложная и определение этого термина также многообразно, как и термина “культура”. Носимся мы по белу свету со своим советским менталитетом, горим желанием изменить его, а он, как правило, с трудом меняется, ибо есть в нем нечто архетипичное, которое плохо поддается изменениям. Только дети, а внуки уж точно забудут порожденные Союзом ментальные черты коммуны. Наш брат замечен на всех континентах и феномен нашего эмигранта неистребим, как неистребимо само желание охоты к перемене мест, и перестать бы уже смотреть на мир глазами “клуба путешествий” и “непутевых заметок”. Это как у Даниэля Дефо — “жил-был… и овладело им желание путешествовать”, и, добавьте — искать лучшей доли.

Матч-реванш для Дональда Трампа

19.03.2024 09:006124

Миграции были и будут. Это как ледоход весной, льдины которого рождаются вне зависимости от политического климата. И выстраданную любовь к коллективизму “разбитого” СССР гораздо лучше наблюдать в диаспорах, где до сих пор жива память о праздниках социализма и о душевном общении, которое не завесило от назначенного ситуацией времени. Данные сюжеты – это не анализ политических причин миграций, вскормленных экономической потребностью, не словеса в защиту уезжающих или, наоборот, осуждение “предателей родины и приспешников капитализма”, — это взгляд со стороны поведенческой культуры. Что мы берем с собой? Образы кого и чего мы так трепетно храним в себе, в своей памяти, когда устремляемся за желанием поймать “птицу счастья завтрашнего дня”? А синяя птица счастья может легко превратиться в синюшную курицу с обрубленными крыльями. Независимо от причины миграции, пусть это будет пассионарность по Гумилеву или экологическая катастрофа, или диссиденство, или заказ португальского короля “открыть путь в Индию”, или “любовь до гроба”… — часть человечества, обретая активность, настойчиво двигается с насиженных историей мест. Наши бывшие СССРовские энергично выполняют задачи великого человеческого круговорота. Дрогнул Советский Союз, распался на зависимые от мировых событий “независимости”, и расселился наш бывший советский человек от Москвы до самых окраин планеты Земля. Сколько эмигрантов – столько и судеб, столько надежд и мнений, столько исполненного и неисполненного.

После падения режима апартеида Южная Африка стала более доступной страной для въезда наших эмигрантов. И “наши” начали ее осваивать. Если символически обозначить диаспору бывшего Союза в широком смысле этого слова, то дефиниция получается следующего толка — “15 республик советских сплотила навеки земля южноафриканская”. Это сущая правда. Мне пришлось столкнуться практически со всеми представителями бывших советских республик. То, что “наши” облюбовали землю, которая родит алмазы, вполне понятно. Редкий бывший советский гражданин, долгие годы закормленный идеями об имущественном равенстве, откажется от другой идеи – стать состоятельным и обеспеченным членом социума с надежной пенсией на старости лет.

Не буду касаться миграционных законов. ЮАР – это исторически сложившаяся страна эмигрантов. Традиция была заложена еще Ост-Индской компанией, основавшей в 17 веке первую эмигрантскую Капскую колонию на Мысе Доброй Надежды. Заветный южноафриканский паспорт и вид на жительство получают разными путями. Кто статус беженца имеет, кто меж/рас/этническую семью создаст, кто иными способами. Места уезжающих, по разным причинам, белых охотно занимают бывшие соотечественники. Не только новые русские, но и обычные простые смертные, преисполненные надеждами найти свой “алмаз”, который у каждого имеет собственную грань. Такая уж “алмазная” аура у земли южноафриканской, созданная знаменитой Кимберлитовой “дыркой” и коммерческим талантом Сесила Родса.

Необходимо отметить, что южноафриканское сообщество, несмотря на пережитый апартеид, терпимое, если не сказать дружелюбное, ко всем эмигрантам. Так уж здесь повелось со времени появления буров (голландских переселенцев), португальцев и англичан, когда эти просторы приняли под свое солнце отряды переселенцев. Историческая канва англо-бурской войны (1899-1902 гг.), антиколониальные выступления под предводительством Чака Зулу — короля зулусов, и, наконец, мощное народное движение против апартеида, не разрушили истинной ценности этой земли – дружественное отношение к пришельцам. И это правда. Оказавшись впервые в ЮАР, я с трудом могла поверить, что черные и белые жили при апартеиде, разделенные по черте – туалет для белых и туалет для черных, скамейка для белых — скамейка для черных, магазины разные — для тех и других и т.п. Словом, политика раздельного развития рас. Южноафриканское общество много/расово/национальное по своему составу (4 группы — белые, африканцы, “цветные” и азиаты), по своему оптимальному содержанию является толерантным. Хотя проблем, особенно связанных с криминалом черных, хоть отбавляй.

Государство Южная Африка было построено интеллектом белого человека и трудовыми руками черного человека. Современные экономические изменения требуют новых человеческих ресурсов. И наш советский человек хорошо вписывается в сегодняшнюю программу южноафриканского житья-бытья. Во-первых, он, после проживания в СССР, ничего и никого не боится. Во-вторых, вполне интернационален в широком смысле этого слова (“Хижина дяди Тома” у многих была настольной книгой). Веротерпим и расовых предрассудков старается не иметь. Этакий крепкий союзный менталитет в остаточном его явлении. Готов работать и работать, чтобы найти “свой алмаз”.

“Наше знамя — интернационализм” — этот популярный лозунг социализма, снятый сегодня (хотя по моему разумению он как никак лучше отвечает идеям “открытого общества” без поправки на глобализм), еще раз повторюсь, взят на вооружение нашими эмигрантами. Иначе не прожить. Здесь и цветные, здесь и белые (при этом надо различать африканера и англоафриканца). Стоит вспомнить роман Луи Буссенара “Капитан Сорви-голова”. Словом, всех полно. И, конечно же, коренное население – племена коса, зулу, ндебене, банту и других. Знамя интернационализма надо нести высоко и терпимо, иначе не пробиться к заветной идее “копей царя Соломона”. Поистине мы смело шагаем по планете, неся это знамя в лоскуточном его состоянии, сравнительно легко уживаясь с представителями других этносов. “Не ходите дети в Африку гулять” — этим не запугать. А украинцы в Претории держат ресторан с родным, гоголевским именем “Тарас Бульба”.

Две многочисленные диаспоры из бывших советских – это еврейская и армянская. Два “гонимых” народа, испытавшие геноцид в историческом далеком и недалеком прошлом, объединены не только общей судьбой “движения”, но и ментальной чертой – выживать в любом социуме. Армяне в Южной Африке – это свежий приток из последних волн бесконечного бушующего океана миграций из СССР. В основном, имеют статус беженца, обеспеченный в результате событий, произошедших на Кавказе за последнее десятилетие. Я все-таки возьму за правило не касаться вопросов политики. И перефразируя якобинца Дантона, проявлю интерес к тому, что уносит с собой на подошвах башмаков человек, покидая землю, где родился. Сразу оговорюсь — только в редких случаях называть имя. Информационная сеть ведь широкая, как знать, как слово наше “отзовется”. О новых русских – не буду. Деньги ведь не пахнут.

Армянская диаспора. Дружная. Конфликты любого характера внутри диаспоры гасятся. По другому не выжить. Поддержка оказывается практически всем своим. Также сохраняется связь со своей родиной, равно как и со всей диаспорой, разбросанной по миру. Народ связей. Я везла из ЮАР передачу – набор специй для производства колбасы (!) армянам, живущим в Москве. Хотели положить еще варенье из диковинного африканского плода, но я отказалась. Это очень по-армянски — что-то передавать независимо от расстояний и возможностей. Говорят между собой на родном, армянском языке, знание которого обязательно и для детей. Русский язык помнят. Предпочитают готовить национальную еду. Хаш просто обязателен. Заквашивают мацони. Лаваш покупают у греков, в булочной.

Очень тактичны в общении. Отрицательного слова ни о ком и ни о чем не услышишь. Первый год жизни в ЮАР знакомая мне армянская семья практически бедствовала. Она – бывшая певица национальной капеллы в Ереване, пекла торты и вязала кофточки на зулусский вкус. Он — бывший ответственный работник советских государственных органов, работал разнорабочим. Но через несколько лет они стали владельцами собственного дела. Успех не только в трудолюбии. Успех кроится в самом поведении. Умение ждать своего часа, терпеть и принимать все обстоятельства жизни, применяя законы общения, выстраданные веками в борьбе за “место под солнцем” и приобретенные в бывшем союзном единстве. Песни поют армянские и советские, вплоть до “Взвейтесь кострами синие ночи”. Что ни говори, а энергетики и пафоса в советских песнях было предостаточно. Танцы национальные сохранены и исполняются под африканским небом.

В принципе, я не слышала осуждения в адрес бывшей державы, которая объединяла народы, зачастую по имперским правилам игры. В разговорах неизбежна аксиома – люди советские — особенные люди, таких людей больше нет. Всегда видна затаенная тоска в бархатных армянских глазах при упоминании о Родине. Для них это не абстракция. Знаковые образы армянской культуры: Эчмиадзин, Давид Сасунский, Камитас, гора Арарат – постоянный источник духовных сил. И опять же очень по-армянски — хорошо было, но уехали. Парадоксально – землю родную любишь, но если открылись новые горизонты с другими возможностями житейского уровня – едешь, воздавая богу — богово, кесарю – кесарево. Приживаться на чужбине нелегко, но собственный менталитет плюс “тараканья” способность советского человека выстоять везде – позволяют оставаться на плаву.

Армянская байка. Этот человек нашел свой “алмаз”. Приехал с большими деньгами. В дело хотел пустить, в южноафриканское. Но душа требовала простора. Простор этот выражался по всякому. Один из его элементов – посещение ресторана, с обильной трапезой и с последующими танцами после бурных алкогольных возлияний. Но нет такой традиции в Южной Африке, чтобы поесть, а потом трястись в музыкальном ритме, утрясая съеденный лобстер и вино в одно неделимое целое. Не понимают здесь такой кайф. Танцы есть, но отдельно от места, где пища принимается. А душа требовала танцев, совмещенных с блоком питания. Фильм “Мимино”, вторая серия. Деньги, бедолага, давал, чтобы танцы были, но желаемого результата не получал. Так, говорят, и уехал — обратно в Армению. Не смог смириться с отсутствием любимой забавы. Бывают и такие случаи. Не все ведь счастье можно деньгами измерить.