Алматы. 11 мая. КазТАГ — Владимир Радионов. Экологическая общественность Казахстана бьет тревогу: вот уже без малого 2 года в стране нет уполномоченного органа, отвечающего за формирование и реализацию экологической политики. В результате реформирования госуправления министерство окружающей среды и водных ресурсов было упразднено, а его полномочия были переданы ряду департаментов в составе министерства энергетики и частично министерства сельского хозяйства.
По образному выражению председателя Экологического форума общественных организаций Казахстана Вадима Ни, дозор за овцами доверен волкам. Мы выяснили, почему он не доверяет «экологам от энергетики», какие проблемы экологического плана существуют в стране и как у нас соблюдаются экологические права граждан.
***
— Вадим Павлович, если бы Вам предложили оценить экологическое состояние Казахстана по пятибалльной шкале, что бы Вы поставили?
— Двойку, причем учитывая, что ситуация по некоторым экологическим показателям продолжает ухудшаться.
Во-первых, ухудшается состояние атмосферного воздуха в крупных городах. Второй минус — ухудшается система управления окружающей средой. Третий минус — в охрану окружающей среды не вкладывается значительных средств. Здесь исключением может являться Астана, в других регионах мы собираем деньги в бюджет, но на экологические цели не тратим.
— По поводу траты средств Вам могут возразить, что у нас экономический кризис.
— Это сейчас. Но были и так называемые «тучные» годы, и мы их пропустили, не уделяя внимания даже вопросам, опосредованно связанным с охраной окружающей среды, тем же вопросам санитарии.
Гораздо больше можно было сделать вложений по таким направлениям, как, скажем, очистка канализационных стоков. В большинстве крупных городов, в которых очистные сооружения были построены в советское время, они не работают: все стоки практически неочищенные (зачастую нет даже механической очистки) сбрасываются в накопители. В один далеко не прекрасный момент трубы могут забиться, и мы вообще эти отходы сбрасывать не сможем.
Или вот в Астане глава государства недавно озвучил проблему, что накопители воняют. Такого не должно быть: либо болотный газ должен улавливаться, либо должна быть такая система очистки, чтобы он не доставлял беспокойства населению.
Неразрешимой представляется проблема с полигонами твердых бытовых отходов. Большинство из них построены в советское время и просто переполнены, нарушаются все возможные санитарные требования. Вот, скажем, в вопросах сортировки мусора максимум, что у нас есть, — сбор ПЭТ-бутылок. А в странах, вполне себе сравнимых по уровню экономического развития с Казахстаном, сортировка и переработка отходов – нормальное явление.
— По поводу сортировки — это ведь больше от народа зависит, чем от акима, министра…
— Согласен, но этим — не только воспитанием, но и созданием условий — опять же должны заниматься власти на местах. На уровне министерств должны быть выработаны четкие подходы по управлению и регулированию. А сейчас, если вы видите отдельные контейнеры для батареек, для ртутных ламп, это не государство ставит, они появились в рамках проектов Программы развития ООН.
А когда по вывозимой на полигоны смешанной фракции отходов пытаются делать сортировку, получается невыгодно. Вот если бы переработчики получали изначально сортированные отходы, тогда было бы выгодно, тогда можно было бы не ставить заводы в каждой области, городе, а свозить отходы на централизованное предприятие. Иначе сырья недостаточно и заводы по переработке не могут работать даже на уровне окупаемости. Поэтому даже созданные сейчас простаивают.
— В результате реформирования правительства министерству окружающей среды и водных ресурсов места не нашлось — отдельные департаменты нашли себе «пристанище» внутри министерства энергетики. Почему так произошло? Наверху не понимают важность?
— Общая тенденция этой реформы заключалась в сокращении количества министерств с целью минимизации расходов, за счет сокращения аппарата. Но объединение экологов с энергетиками под крышей одного ведомства — одно из худших решений, которое можно было бы принять. Наверное, можно было бы объединить экологию с министерством здравоохранения, даже с минсельхозом это было бы разумнее. Возвращаясь к минэнерго, мы объединили основного загрязнителя с борцом за чистоту окружающей среды.
Что в итоге получается? Экологическое ведомство как таковое никогда не было особо влиятельным. Но сейчас в одном министерстве три вице-министра и ответственный секретарь, трое из которых представляют интересы основных загрязнителей — нефтяников, энергетиков. Среди них — один эколог, и он всегда оказывается в меньшинстве, всегда проигрывает. Сам министр тоже, скорее всего, представляет энергетический сектор. Соответственно, никакие решения в пользу экологов не проходят. Это приводит к тому, что в целом по стране сигналы по экологическим проблемам перестают поступать наверх — на уровень премьера, президента.
Небольшой пример. Многие сейчас увлечены идеей нового Шелкового пути, сотрудничеством с Китаем. Я понимаю: экономические интересы, возможность привлечения инвестиций. Но никто не принимает во внимание, что в Китае есть другая программа — «Экологическая цивилизация». Китай хочет делать у себя чистое производство. Вопрос: где окажутся грязные технологии? Есть близкие страны с обширными территориями: Монголия, Россия, Казахстан. И если нет силы, которая создает противовес предпринимательским и экономическим интересам, мы теряем баланс между экономическим развитием и состоянием окружающей среды.
Если сравнить ситуацию с покупкой любого товара, мы ориентируемся только на один показатель — ценовой, в ущерб качеству. А это выбор в пользу грязных технологий, потому что они дешевле. Вот к чему может привести отсутствие ведомства, отвечающего за разработку и реализацию экологической политики.
— А департаменты экологической направленности внутри минэнерго не могут формировать эту государственную политику?
— Никоим образом. В табели о рангах должность директора департамента выглядит вроде бы весомой. На самом деле уровень экологического департамента — это среднее звено, очень далекое от уровня принятия политических решений, в неофициальной табели о рангах фактически соответствует уровню начальника управления более влиятельного министерства. Если раньше я, будучи единственным юристом в области экологического права (я работал в институте экологии и климата, ныне АО «Жасыл Даму»), контактировал с вице-министром, то в последнее время в составе министерства окружающей среды и водных ресурсов встречался только с директором соответствующего департамента. И это не позволяло решать политические вопросы, связанные с разработкой экологического законодательства.
— Если верить минздравсоцразвития, постоянно увеличиваются расходы на здравоохранение, расширяется спектр бесплатных услуг. А не будет ли выгоднее затраты на лечение болезней направить на решение экологических проблем, чтобы не было причин для развития болезней?
— Таких исследований — влияния окружающей среды на уровень заболеваемости той или иной болезнью — практически нет. Это большая проблема, касающаяся не только таких зон экологического бедствия, как Аральск или Семипалатинск, где когда-то проводились исследования. Сейчас данных нет. Нет их и по городам, где ухудшается качество атмосферного воздуха. Аналогичная ситуация – по профзаболеваниям. Или недавно нашумевшие случаи в Березовке, где наблюдались массовые отравления неизвестным веществом, и в Калачах с его сонными больными. С трудом устанавливаем причины.
В Калачах с горем пополам эту причину установить удалось: после того как экофорум в моем лице поднял этот вопрос на уровне совбеза, было признано, что сонная болезнь связана с выбросами угарного газа из закрытого уранового рудника.
А вот по Березовке окончательной версии нет. Логично предположить, что это выбросы сероводорода с расположенного вблизи с поселком нефтяного месторождения, но нефтяники на себя ответственность не берут.
Кстати сказать, вопрос с переселением жителей Калачей и Березовки решается с помощью не государственных, а общественных экологов, которые работают в этих регионах. Решается с трудом, потому что компенсации за ущерб здоровью никто им выплачивать не собирается. Изначально вообще ставился вопрос о предоставлении нового жилья не в собственность, а в аренду.
Не решается и вопрос ликвидации источника загрязнения, в частности, в Калачах – рудник и так вроде как законсервированный и бесхозный. Но раз нет ответственного пользователя, этим государство должно заняться.
Вообще бесхозные отходы от тех производств, что когда-то существовали, — это тоже большая проблема. Знаете, что с ними делают? Их собирают и выставляют на торги. Кто их будет покупать? Там ведь и бытовые отходы, и шлаки, и ртутные отходы — невообразимая смесь. Но по законодательству специально созданное государственное предприятие, которое их собирает, должно их продавать. В прошлом году такие торги прошли — кому-то часть этих отходов попросту навязали.
А вот если бы эти отходы сортировались и перерабатывались по возможности, если бы для этих нужд создавались новые рабочие места, это могло бы стать одним из направлений «зеленой» экономики, о которой у нас говорят. Но пока в этой сфере мы имеем только лозунги.
— Энергетики считают, что развитие «зеленых» возобновляемых источников энергии — это очень дорого…
— Те же самые энергетики утверждают, что тянуть линии электропередачи (ЛЭП) в удаленные от источников энергии регионы – это тоже недешево, и значительно проще создать автономные источники энергии. Ведь как мы сейчас платим за электричество? По идее тот, кто расположен вблизи от станции, должен платить меньше, чем тот, к кому тянутся многокилометровые ЛЭП. А у нас иногда получается даже наоборот, то есть такой усредненный тариф образуется.
А ведь удаленные поселки – не обязательно депрессивные. Например, зажиточные казахстанцы все чаще предпочитают жить подальше от городов. И в таких коттеджных поселках наиболее разумно смотрелись бы автономные источники. Также их жителей можно в какой-то мере даже принудительно заставлять переходить на электромобили: если хотите жить в зеленой зоне, то не будете там ездить на автомобиле с бензиновым и дизельным двигателем. То же самое и с автономными источниками энергии – если уж устанавливать, то никак не угольную станцию, а ветроустановку или солнечные батареи. Сейчас это происходит по личной инициативе отдельных граждан, а должна быть государственная политика.
— Государство также должно гарантировать права граждан на экологическую безопасность. Насколько они у нас соблюдаются?
— Показательный пример соблюдения прав — ситуация в Калачах и Березовке, о которых я уже упоминал. Да, удалось добиться переселения посельчан. Но как? Было признано, что людям плохо, но никакого статуса этим пострадавшим не предоставили. А в законодательстве о миграции есть такой статус – «внутренне переселенные лица по экологическим причинам». Так что жители поселков должны были его получить. Но нет, в Калачах местный исполнительный орган принял решение о переселении без определения, передается ли жилье в другом поселке в собственность или в аренду, без определения объема «подъемных», этакий жест доброй воли. А в случае с Березовкой — жест доброй воли уже от природопользователя.
Но это же неправильно, это не должно решаться на уровне «ладно, уговорили». Дома переселенцы должны получать по праву, а не по доброй воле чиновников. И Кулагин (аким Акмолинской области Сергей Кулагин – КазТАГ) должен не кричать на переселенцев, как они ему надоели, а обеспечивать соблюдение их прав. Но у нас нет практики доказательства причинно-следственной связи заболеваний и загрязнения. И это проблема основная с точки зрения соблюдения прав: вот я заболел – и имею право требовать от загрязнителя возмещения ущерба здоровью.
В мире добровольные курильщики с многолетним стажем требуют возмещения от производителей табака — и выигрывают процессы. А у нас человек живет в загрязненной среде и не может доказать, что ему нанесен вред.
— Из Вашего рассказа получается, что позиции общественных экологов у нас сильнее, чем у государственных?
— Ну как сказать… Мы можем привлечь внимание, получить и распространить с помощью СМИ данные экспертов в той или иной области – и это максимум нашего влияния. Причем эксперты у нас, как правило, — люди зависимые и не всегда идут на контакт. На западе эксперты — это ученые университетов, которые занимаются исследованиями. У нас такой системы нет, средств на проведение исследований тоже нет. И зачастую экологи оказываются в роли крикунов, у которых нет доводов, чтобы объяснить свои опасения. Правда, государственные чиновники тоже не всегда способны аргументировать свои позиции — круг специалистов в этой области узок.
Но есть области, где необходимо только государственное регулирование. Например, на международном уровне. Китай по уровню загрязнения городов, природных объектов находится в худшей ситуации, нежели Казахстан. Но в прошлом году руководство компартии Китая приняло концепцию развития, которая называется «Экологическая цивилизация». То есть Китай взял курс на чистое производство. Соответственно, он будет стараться избавиться от «грязной» промышленности, и тут возможны варианты: либо Китай будет предлагать доступные технологии в области возобновляемой энергетики вместо угольных ТЭЦ, либо может просто переносить грязные производства на территорию соседних государств.
Соответственно, значимость охраны окружающей среды, даже с точки зрения международных отношений, очень важна, ее нельзя игнорировать. Что касается ситуации внутри страны, то и здесь нужно переносить акценты. То есть не должен оставаться главным вопрос — взять штрафы за какие-то нарушения и пополнить ими бюджет. Нет, принцип взаимоотношений с природопользователями должен быть следующий: либо исключите загрязнения в принципе, либо, если уж произошло, соберите средства и приберитесь после себя.
— Спасибо за интервью!
***
© ZONAkz, 2016г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.