«Я предлагаю запретить слово «свобода». Изъять его, положить в музей. И придумать что-то другое»

Российские эксперты поспорили о том, что лучше – «власть толпы» или «спасительные узы деспотизма»

Те политологи, которые работают на Акорду или на Кремль, пугают народ кровавой революцией. Мол – если будете слушать жуликов, что зовут вас на площадь, это может привести страну к хаосу. Другие политологи, которые обслуживают беглых олигархов, наоборот, говорят: все прогрессивные люди должны собраться вместе и выразить протест воровской прогнившей власти. Сказать ей «Долой!». Тогда в стране начнутся благотворные перемены. Станет больше свободы и справедливости.

С теми и другими политологами всё понятно. Они на службе. А что говорит о борьбе за свободу современная наука? И говорит ли она что-нибудь? Этот вопрос обсудили недавно за круглым столом ведущие российские философы. Их собрал вместе Виталий Третьяков, хорошо известный нашим читателям. Вообще-то Виталий Товиевич сам провластный политолог. Но, кроме того, он декан факультета телевидения МГУ, журналист и просто любознательный человек. И вот Третьяков пригласил в студию канала «Культура» философов разных школ и направлений и поговорил с ними о том, что такое свобода с точки зрения науки.

российские политологи

Для начала Третьяков заявил, что, по его мнению, «свобода для всех» – деструктивна. Что на площади никакой правильной свободы не бывает. Манипуляторы выводят туда наивных или просто глупых людей и говорят им – «Посмотрите, как вас много! Значит, вы правы. Значит, вы здесь власть». А на самом деле толпа на площади не бывает права. Вообще, по мнению Виталий Третьякова, хватит делать из «свободы» некий идеал и фетиш.

После этого профессор факультета социологии и философии Европейского университета в Санкт-Петербурге Артемий Магун напомнил собравшимся, что в западной культуре прошлых веков термин «свобода» был совершено конкретным, связанным с правом. «Свободный человек – тот, кто не раб. Сегодня рабства нет. По крайней мере – юридически. Это прекрасно. Но что означает «свобода» в отсутствии рабов? Это проблема» – считает Магун.

И в самом деле. Рабов и крепостных крестьян больше нет. У всех равные права перед законом. Может, бороться за свободу – это добиваться, чтобы прописанное на бумаге равенство соблюдались на деле? Чтобы сын министра отвечал перед законом так же, как сын чабана?

Кандидат философских наук доцент Борис Межуев сказал, что для современного человека противопоставление свободного человека и раба не очень актуально. Гораздо актуальней противопоставление свободного человека и ребёнка. «Свободный человек это тот, который не-ребёнок. Это человек, которому не нужна опека. Который знает, в чём состоит его собственный интерес, его собственное благо. Который умеет рационально калькулировать выгоды и потери – считает Межуев. – Весь вопрос заключается в том, можно ли сказать, что сегодняшний человек не ребёнок. С точки зрения будущего мы все в какой-то степени дети. Будущее нам неизвестно. И, наверное, с точки зрения будущего мы ещё не представляем собой окончательно сформировавшегося человека. Но есть люди, которые полагают, что современный человек уже сформировался и достиг взрослого состояния. Причём, и у тех и у других есть свои аргументы… И любая власть – и здешняя, и заморская, и сетевая, и олигархическая, и корпоративная – это хорошо понимает и блестяще этим пользуется».

В общем, по мнению Бориса Межуева, одни политики грамотно спекулируют на «невзрослости» населения. Объясняют народу, что он, народ, без твёрдой властной руки пропадёт, собьётся с дороги. Другие политики, наоборот, спекулируют на «взрослости». Призывают народ сбросить иго полуфеодальной тирании и взять власть в свои руки.

Однако Юрий Пущаев, кандидат философских наук, публицист, сообщил, что противопоставление взрослости и детскости это устаревший идеал эпохи Просвещения, согласно которому человек должен был освободиться от опеки религии, церкви, политических авторитетов и так далее. «Но сегодня мы видим, что это просто одна из рабочих моделей, которая подвергается, и обосновано, громаднейшей критике, – говорит Пущаев. – Она не устраивает современного человека. Когда мы говорим о свободе, надо в первую очередь говорить о человеке. Потому, что человек с непросветлённой натурой свободным быть не может».

После этого Антон Кузнецов, сотрудник философского факультета МГУ, самый молодой участник дискуссии (он явился в студию в футболке и с роскошными татуировками на обеих руках), сказал, что свободу можно понимать по-разному, и что настоящая свобода идёт рука об руку с ответственностью.

Виталий Третьяков подхватил эту мысль молодёжи: «Мы в нашей дискуссии пришли к тому, о чём говорят самые заскорузлые ренегаты вроде меня… Миллион ответственных человек, да ещё в одном месте, на одной площади – так не бывает. На пути к недостижимой свободе начинают ломать и то немногое, что у нас есть полусвободного, условно говоря. Не пора ли перестать стремиться к этому недостижимому идеалу и начать стремится к какому-то другому идеалу, который менее разрушителен и менее мифологичен?».

Фёдор Гирёнок, заведующий кафедрой философской антропологии философского факультета МГУ считает, что свобода это внутреннее состояние человека. «Никакой социальной, наружной свободы нет. Когда общество, социум зовёт тебя на площадь, говорит – мы будем вместе – за это надо заплатить».

Виталий Третьяков: «Тогда и не нужно пудрить мозги подросткам, собравшимся на площади. Рассказывать, что, когда их много, они наиболее свободны. Надо убрать этого идола – «свободу» – этот кумир, этот ярлык. Заменить чем-то другим. Но никто не хочет, никто не решается. Боятся. И ладно бы они боялись из лучших соображений: «уберём, и не станет свободы». Нет. Они так делают, чтобы обманывать со свободой. Они забирают свободу, но ярлык оставляют. Вот давайте заменим ярлык. Другую цель, другой идеал придумаем. Вы философы, придумайте что-то другое».

Борис Межуев ответил, что всё не так просто. «Чтобы придумать другое, надо с этим разобраться. Если убрать фетиш свободы, то зачем России вооружённые силы? Наверное, чтобы защищать свободу России от других государств. И если убрать идею свободы, то надо убрать и идею патриотизма. И честно влиться в глобальный мир в качестве кого угодно. Кого нам скажут».

Виталий Третьяков: Я много лет занимался не философской, а журналистской аналитикой. И неплохо занимался. Предсказал многие вещи, которые другие увидели только тогда, когда они уже произошли. И сегодня я вижу, что мы с этой свободой зашли уже так далеко, что невежда имеет равные права в провозглашении того, что он думает, с умным человеком. Но умный человек скромнее. Он не любит кричать. А невежда кричит. И его слушают. И собираются вокруг него. Если это и есть свобода, то надо отказаться от неё.

Борис Межуев: В обществе, где была аристократия, было больше свободы, чем в обществе, которое уничтожило эту аристократию. Путь Англии более правильный, чем путь Франции, где аристократию вырезали под корень, и к середине XIX века ростовщики стали руководить страной. В СССР роль аристократии в какой-то степени играли интеллектуалы, но потом их сбросили с пьедестала, и сейчас мы имеем то, что имеем.

Виталий Третьяков: Но при этом мы стали «свободней».

Артемий Магун: Это американская свобода. Либеральная. Имеется в виду – делай что угодно, не задевая других. Мы, государство, общество, не интересуемся, что ты там делаешь, пока ты не задеваешь других. Но это очень ограниченное и вырожденное понимание свободы.

Третьяков: Что всё-таки делать со свободой в том смысле, в каком её понимает общество, в том числе активная часть общества, молодёжь, все эти хомячки, офисный планктон? И те, кто использует эти лозунги. Я предлагаю изъять это слово. Запретить слово «свобода». И найти что-то другое.

Юрий Пущаев: «Есть такое выражение – спасительные узы деспотизма. Не надо бояться слова авторитаризм. Не надо бояться быть свободным умом.

Юный Антон Кузнецов: Однако, если мы запретим «не умным» высказываться, мы установим довольно неясные критерии ума».

Виталий Третьяков: Свобода это сегодня инструментальное политическое понятие. Им постоянно пользуются. Все – в разном смысле. Кремль в одном смысле. Правительство в другом. Оппозиция в третьем. Всё запуталось. Может, в идеале свобода и хороша, но всё запуталось. Моё предложение – снять этот идеал, положить в архив, в музей института философии. И что-то новое придумать.

Борис Межуев: Но свобода, провозглашение идеалов свободы – это единственный способ сопротивляться элитам. Причём, элитам не только национальным, но и глобальным. Иметь возможность как-то отбиваться от их претензий. Меньше от них зависеть.

Третьяков: А от толпы зависеть – это лучше?

Межуев: Это элемент противоречий, элемент борьбы. В толпе вряд ли чувствуешь себя свободным, это правда. Но прогресс часто наступает тогда, когда против одной силы наступает другая сила. А если одна сила одолеет, то свободы не будет ни в том, ни в другом случае…

В общем, дорогой читатель, в итоге философы пришли к выводу, что свобода всё-таки лучше, чем несвобода.

***

© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.