Из частной переписки.
Салима Дуйсекова (Казахстан, Алматы) – Коган Елене Абрамовне (Израиль, Цфат)
…Дорогая Елена Абрамовна. Несколько недель тому назад случилась у меня удивительная встреча.
Была я в деловой поездке в нашем с Вами когда-то общем родном городе. Видела Ваш дом, заходила в Ваш двор. Улицу переименовали, деревья разрослись, дом заметно обветшал, во дворе все изменилось, только качели старые сохранились.
Была в институте, прошлась по коридорам, нашла Вашу кафедру, посмотрела расписание занятий, фамилии преподавателей – ни одной знакомой. Не стала заходить. Ну что им скажешь – я ваша бывшая студентка?
Съездила посмотреть мавзолей Айша-биби.
Случилось страшное – комплекс “отреставрировали”.
От настоящего мавзолея оставили ровно один квадратный метр кладки. “Реставраторы” напекли новых кирпичей и возвели из них нечто помпезное, непоправимо самаркандско-хивинское, бесконечно далёкое от подлинника.
В проёмы вставили вырезанные из прессованной фанеры, “под марракеш”, окна. Покрасили их морилкой бурого цвета. Вокруг поставили скамейки из мрамора, внутри навешали и настелили бельгийские ковры.
(И почему это итальянцам не приходит в голову сделать то же самое с Колизеем?)
Ковров нет только на потолке и на окнах. Выписали аж из Москвы, за бешеные деньги, дизайнершу-ландшафтницу. Москвичка, не будь дура, за эти деньги высадила по периметру три узенькие грядки декоративной капусты.
На выходе из комплекса табличку выставили – памятник охраняется государством. Частицу “не” забыли. Памятник совершенно не охраняется государством – так было бы точнее.
Проворный мулла водит по этой красотени несказанной табуны жаждущих прикосновения к “духовному” тёток, в наспех накинутых на головы платочках, и призывает их жертвовать на что-то там ещё.
Тётки послушно лезут за кошельками, а мулла на эти несколько мгновений деликатно опускает заплывшие жиром глазки и отбивает на животе пальчиками-сосисками быстренькую тарантеллу.
Душа памятника архитектуры 12 века помаялась, не выдержала и ушла. Я тоже поглядела на “это дело в древнерусской тоске” и убралась восвояси.
“Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и, в качестве таковых, заносятся на скрижали Истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными, и не только Историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы”.
Салтыков-Щедрин давным-давно всё про всё сказал.
Но не об этом я хотела Вам рассказать, а совсем о другом.
В соседнем районе нам показывали образцовое фермерское хозяйство местного жителя. Это теперь такая тенденция, тренд, уж простите за словечко. (…винюсь пред вами, что уж и так мой бедный слог пестреть гораздо б меньше мог иноплеменными словами).
Больше ж показывать нечего, “достижениев” – жук чихнул, и когда случаются “делегации” из столиц, то их везут на частные предприятия.
Хозяин – местная крестьянская элита, что называется “справный”, скота всякого крупного несколько сотен голов, а мелкого и не считают, наверное.
Работают всем кланом – братовья с женами и детьми. Дома у всех под металлочерепицей, джипы, техника всякая, земля в аренде. В домах арабская мебель с сервизами, всюду ковры, телевизоры с огромными экранами, а компьютеров нет. И книг очень мало. Да и когда бы им читать? Работящие, предприимчивые люди, соль земли.
Как водится на юге, щедро угощали, поили-кормили.
Кумыс, айран, сливки и сметана у них в пятидесятилитровых флягах. Меньшей по объёму хозяйственной посуды в этом дому не держат. Она им ни к чему.
Сопровождал нас повсюду брат хозяина. Самый “светский”, внимательный и по хорошему услужливый, вроде как “паблик рилейшнз” семейства, отучился когда то два курса в сельхозинституте.
Через какое то время я заметила, что мужчина всё порывается сообщить мне что-то чрезвычайно важное.
По тому, как он вынимал и опять прятал в карман куртки стопочку скреплённых между собою листов, было понятно – стихотворения или рассказы свои хочет показать. Мне в последнее время многие почему-то показывают свои тексты.
Не угадала – стихи пишет, но не он, а племянник, сын старшего брата, предводителя клана. Дядя сам сомневается в их качестве, и просит “специалиста”, Вашу покорную слугу, оценить… И вручил их со словами, что, мол, не беспокойтесь, это копия, можете оставить себе.
Прочитала я все стихотворения уже дома, каждое раз по сто, наверное, от корки до корки. Читала и задыхалась от зависти. И не стыжусь в этом признаться. Точно по Ахмадулиной:
Чужое ремесло мной помыкает.
На грех наводит, за собой маня.
моя работа мне не помогает
и мстительно сторонится меня.
Я ей вовеки соблюдаю верность,
пишу стихи у краешка стола,
и все-таки меня снедает ревность,
когда творят иные мастера…
Мальчик – гений. Несомненный, подлинный, всамделишный. Не осознающий собственной гениальности.
Я, прочитавшая тысячи книг, добрый десяток из которых по теории стихосложения, не могу придумать простейший стишок для новогоднего корпоратива. Не в коня корм – к “морозы” у меня цепляются “розы”.
А этот мальчуган с лучистым взглядом, с нулевым жизненным опытом и руками в цыпках без малейшего усилия щедро сыпет на бумагу твердым почерком бриллианты чистейшей воды.
Откуда он берёт эти словосочетания, кто их надиктовал, кто его надоумил расставить их именно в этом порядке?
Откуда ему известны эти мысли, чувства, образы, это виртуозно вырезанное словесное кружево, эта опасная, бездонная готика, эти обморочно-безразмерные, гулкие пространства?
Как жаль, Елена Абрамовна, что Вы не знаете казахский. Как жаль. Я бы Вам выслала сканы. Переводить даже подстрочно не берусь.
Потом я с мальчиком самим “беседовала”, мы пошли гулять по поместью, потом вышли в бушующую разнотравьем, дышащую жизнью степь.
Почему “беседовала” в кавычках? Потому что чувствовала собственное убожество и мелководность со своими идиотскими вопросами про школу, про “а какие у тебя любимые предметы?”, про “а сколько в классе девочек?”, всю ту пошлую ерунду, которую мы, так называемые взрослые люди, считаем нужным произносить, стоит нам только остаться с глазу на глаз с чужим незнакомым ребёнком.
Потом он показал мне своего любимого, как будто сшитого из плюша ягнёнка с глазами-черносливами и звёздочкой во лбу. За нами, высунув бархатные языки, слонялись две среднеазиатские овчарки, которых, само собой, зовут Бөрібасар и Қутжол. Это как Шарик и Тузик.
Потом пошли в дом, и он мне показал галерею шкур волков и лисиц, которых застрелил отец.
Потом по моей просьбе играл на домбре, а на вопрос – чьё это? – удивлённо взметнул брови – такая большая и не знает…
— Это же Даулеткерей.
Увидев, что я смутилась, быстро поправился:
— Вы, наверное, знали, просто забыли.
Прелестный, прелестный ребёнок. И непрост, ох как непрост.
Именно так – знала, но забыла. Вот известно же ему откуда-то, что мужчина обязан предоставлять женщине возможность сохранить лицо. И это в одиннадцатилетнем возрасте.
Ему бы толкового учителя словесности, чуткого, самоотверженного. Только где ж взять такого? Где, куда подевались чуткие учительницы и учителя словесности?
Знаю, догадываюсь, что сейчас Вы тонко улыбаетесь. Ваши студентки разбежались по более интересным, чем школа, местам.
И вот что мне было делать, Елена Абрамовна?
Первое желание было звонить в издательства, узнавать их прейскурант. Чтобы издать сборник хотя бы тысячным тиражом. Но это же небезопасно.
Тут же приходит на память история Ники Турбиной. Пусть Бог простит Евтушенко, сначала таскавшего девочку по творческим вечерам в качестве десерта, а потом оставившего её наедине с её неподъёмной, чудовищной одарённостью.
Не приведи Господь, ещё выволокут ребёнка “в телевизор” и какой-нибудь развязный ведущий в костюме “с искрой” начнёт его расспрашивать о творческих планах.
Не хотелось бы, чтобы заморочили голову пацану, не прошедшему хотя бы “горнило” завалящего поэтического кружка, какого-никакого литературного объединения, какого-нибудь творческого пространства, где добрые и снисходительные товарищи по перу всыпят по первое число, разнесут в пух и прах то, что ты накропал бессонными ночами…
В таких же кружках и нарабатывается, нарастает бизонья кожа, там же научаются тому, что “хулу и похвалу приемли равнодушно и не оспаривай глупца”?
Такие вот дела, Елена Абрамовна. Простите, коли наскучила своими провинциальными новостями – других не имеем. Кланяйтесь от меня Вашим домашним.
Храни вас всех Бог.
P.S. А у нас душно. Скоро гроза.
***
© ZONAkz, 2012г. Перепечатка запрещена