В это лето нашим дворником был он. Ваня. Маленького роста, худой, голубоглазый, улыбчивый.
— Ассалам аллейкум, агашка! – приветствовал он меня каждое утро. И бежал с протянутой рукой.
— Как сами, семья, дети, все слава Богу?
Я в ответ мычал что-то нечленораздельное или кивал головой, подавая ему руку. Его открытость и навязчивость стесняла. Оказалось, что так он здоровается со всеми. Каждое утро буднего дня, ближе к семи часам он приходил, брал из подвала метлу и начинал мести.
И каждое утро начиналось с церемонии приветствия.
Однажды я не выдержал.
— Ваня, давай, ты больше агашкой меня называть не будешь! Я младше тебя лет на пять наверно, если не больше…
— Вы, городские — все агашки. Тогда “братан” буду звать, нормально? А ты вообще, какого года?
Я назвал.
— Не, для братана совсем молодой. Братик буду звать, ништяк?
— Пойдет. Только не агашкой.
И началась наша дружба.
— Салам, братик! Как жизнь? Ровно все? Ну и слава богу…
Безмятежное утро субботы. Спускаюсь на улицу. У подъезда на лавочке Ваня. Его трясет.
— Ну что, брат Ваня? Худо?
— Худо, братик, очень худо! Есть чем поддержать?
Даю ему пятисотку.
— Ты только не уходи, брат! Я сейчас! Пожалуйста! А то одному пить стрёмно!
Было в нем что-то притягательное, да и времени у меня было достаточно. Он вернулся с пакетом молока, бутылкой водки и самсой.
— Это, давай здесь не будем сидеть. Неудобно, меня знают все.
Уходим в глубь двора
— Ты пить не будешь, знаю. На, хоть семечек пощелкай.
— Ваня, а ты чего, водку молоком запиваешь?
— Да чего-то захотелось. Пахан у меня всегда так делал …
Он аккуратно наливает водку в стаканчик. Выпивает. Туда же наливает молоко. Со смаком, не торопясь, вливает его в себя. Вытирает губы. Закуривает сигарету. Докуривает ее до фильтра. Топчет окурок. Поворачивается ко мне. Глаза начинают блестеть.
— Зажгло, — выдыхает он с облегчением, — нормально.
— Легче?
— Да-а-а. Рахмет, брат! Дай Бог тебе здоровья!
— Ты какого года, Вань?
— Сколько дашь?
— Не знаю, лет сорок.
— Почти, семьдесят седьмого.
— О, старший… А сам откуда?
Люблю я эти беседы с алкоголиками, бомжами, опустившимися людьми. Слезливые, одинаковые истории “про потерявшего все”. Они укрепляют твое подсознаньице в том, что ты не так уж плох, ты всегда сможешь определить, где правда, а где ложь, с тобой ничего такого не случится, потому что ты это ты и… — “а все-таки я счастливый человек”.
— Жамбульский. Каратау, такой город, знаешь?
— О, в свое время грамотный городок был. Ну, в советское время.
— Ну да. А потом Союз развалился и пипец. Мы в Чу переехали. Пахан, мамка, я. А сеструха замуж вышла. В Россию уехала.
— А почему в Чу?
— Ну, там пахан наследство получил. От тетки. И там нормально, в Чу. Жить можно.
Он налил еще, быстро выпил. Молока в этот раз налил на донышко. Сделал глоток. И стал вертеть стакан в руках. Я чувствовал, что ему расхотелось говорить. Видимо, он ощущал, что мне по большому счету все равно.
Но необходимость выговориться, высказаться – инстинкт человеческий.
— У меня пахан землей заниматься любил. Два гектара почти было. Клевер сажал, люцерну. Самый ходовой товар. По два покоса за лето снимал. Я ему всю дорогу помогал. Потом, в девяносто восьмом, меня в армию призвали. В Аягузе служил. В двухтысячном демобилизовался. А через месяц папка умер. Вот.
А потом уже мамка говорит: “Я уже старая, за скотиной смотреть не могу. Ты, точно знаю, смотреть не будешь. Продай”.
А у нас свиньи были, коровы. Ну, я чего? Продал. Тачку себе поднял. Ауди “селедку”. Остальные бабки, конечно, прокайфовал. Потом таксовать стал. Ничего жил, нормально. А когда вот эти, помнишь, кредиты поперли? Это как раз 2004 год был. Мне один пацанчик говорит:
-Чего у тебя земля попусту лежит? Возьми под нее кредит. В Германию съезди, пару тачек пригони. Окупится.
А я эту землю продать не мог никому. Копейки давали. Ну я в банк, там говорят — вот такие документы собери и в Джамбул езжай, в головной банк. Ну я собрал, поехал. В банк захожу. Меня к бабе одной направляют. Жирная такая, вся в складках. Она документы смотрит.
— Все нормально. Только заявление надо от сестры, что она претензий не имеет.
— Так она в России живет!
— Все равно, такой порядок.
Ну, я пошел сеструхе звонить. Та в скандал. Когда пообещал, что бабок обломится, угомонилась, по факсу прислала.
— Все нормально. Только теперь вам нужно справку с вашего земельного комитета, новую форму.
— Так это же мне обратно в Чу ехать?!
— Все равно, такой порядок.
Съездил я домой. Привез эту справку.
— Все нормально. Теперь, так как вы берете большую сумму денег, и кредит у вас и залоговый, но все равно, нужно предоставить справку об отсутствии ограничения прав владения на землю. После предоставления, в течение двух месяцев наши менеджеры рассмотрят его и дадут вам ответ.
Ну тут я сразу понял — что-то не то. Покантовался до обеда. А потом выцепил ее один на один.
— Ты, сестра, я вот это все, бизнес-план, мизнес-план — не понимаю. Ты конкретно скажи, чего ты хочешь? И мы договоримся. Она улыбается…
— Часов в пять подходи, когда клиентов не будет. Пообщаемся.
Я подъехал.
— Ваня, я тебе сразу скажу, нормальный кредит получить проблема. А у меня наверху танк. Сам понимаешь, танк платный. Давай так. Я тебе помогаю, и мне за это пятьдесят процентов. И у тебя еще остается нормальная сумма. Думай, время у тебя — до завтра. А у меня связи здесь во всех банках. Документы можешь оставить.
Я так прикинул. Даже если она полтинник себе заберет. Все равно нормально. На две тачки, дорогу хватит. А так, баба, видать, действительно весовая. И кредит не даст, и нервы вымотает, да и в других банках красный свет нарисует.
Утром прихожу.
— Давай, говорю. Подходит мне. Делай документы.
А она мне говорит.
— Слушай, разговор есть серьезный, пойдем выйдем.
Вышли.
— Дела вот такие. Сейчас идем к нотариусу, и оформляем договор “купли-продажи”, на меня. А я уже под эту землю сама кредит беру. И тебе твою сумму отдаю. В течение недели все сделаем. И тебе даже платить ничего не надо. Просто ты мне эту землю как бы продаешь.
Ну, я смотрю, баба эта совсем попутала. Кинуть на ровном месте хочет! Не, говорю, подруга, или первый вариант, или никакой. Она меня давай уговаривать. Туда, сюда. Потом, видит, я уперся. В крик давай.
— Ты вообще нигде кредит не получишь! Я тебя запомню! Сгною! Без меня здесь дела не делаются, понял!
Я психанул. На три буквы ее послал, документы забрал и ушел. Стою возле этого банка. Курю. А там от банка через дорогу летник стоял. Смотрю, а там пацаны наши, чуйские, сидят, отдыхают. Пивко, водочка, все дела. Я к ним. Накатил. Потом косяк забили. Меня вообще поперло, как тузика. Вечером уже, когда уходить собирались, смотрю, баба эта выходит. Я к ней.
— Сестра, ну чего не бывает. Я погорячился, ты тоже. Может, как-нибудь, первый вариант замутим, а?
А она злая такая. Щеки как у хомяка трясутся. Как пошла меня охаивать…
— Ты! Да забудь вообще про кредит! Про бабки! Про все! Ты чего вообще о себе думаешь! Я из-за тебя другое дело потеряла! Чмо! Да я таких, как ты, убивать могу! И мне за это ничего не будет! Понял, урод?! Я сейчас позвоню — тебя закопают! Свинья! Тут меня переклинило…
Я к тачке своей. Там у меня молоточек такой, маленький, для нужд всяких. Ее догнал, когда в машину садилась. Дернул еще помню, на себя… И все. Забил. Дознаватель потом сказал: двенадцать ударов, череп в куски.
Дальше чего? Суд был. Двенадцать лет дали, строгого режима. Там же у себя в Жамбуле, на двадцать шестой и сидел. Семь лет и восемь месяцев. Потом, в прошлом году, в связи с независимостью – УДО (досрочное освобождение). Домой приехал. А там уже чего? Мамка умерла. Сеструха дом продала. Знакомые, родственники? Да кому ты нужен! Вот, в город подался. Здесь хоть работа есть. Да и документы не всегда спрашивают. У вас до осени протяну, а там под крышу кому-нибудь подамся.
Спрашиваю:
— А когда сидел, не жалел о том, что сделал? Женщину ту потом не жалко было? У нее, наверно, семья, дети были?
— Мамку жалко было. А ее? Ты знаешь, Он ведь (показывает пальцем вверх) меня тоже встряхнул. Я в лагере уколоться решил. Ну и укололся. Со спидовым, одной иглой, понял? Так что вот так.
А таких, как она много, всех не пережалеешь…
Ну ладно, братик. Чего-то заболтались мы. Мне нормально уже. Пойду в закуток свой, один посижу, допью.
После этого разговора наши церемонии приветствия закончились. Он сухо кивал мне, стыдясь своей откровенности. Я, также сдержанно отвечал и убегал.
С наступлением осени он исчез.
— На юг, к себе подался, — ответила на мой вопрос соседка с первого этажа.
***
© ZONAkz, 2012г. Перепечатка запрещена