Темой номер один, бурно обсуждаемой в казахстанском обществе и СМИ, остается транзит власти, предстоящие конституционные изменения и перераспределение полномочий между ветвями власти. Каким будет Казахстан после Назарбаева? Какова будет система отношений общества и власти? На эти и другие волнующие казахстанцев вопросы мы попытались ответить с лидером Национального Конгресса Казахстана, политиком Адилем Тойганбаевым.
***
— Как Вы могли бы оценить предложенные Президентом конституционные реформы? Мы движемся к парламентской республике по европейскому образцу или только немного корректируем собственный казахский политический стиль? Зачем эти перемены самому Назарбаеву, если эффективность управления имеет для него первостепенное значение, а существующий порядок выстраивался им самим многие годы?
— Для тех, кто знаком с ситуацией в Казахстане не первый день, очевидно, что ни о каком сокращении объемов президентских полномочий речь не идет. Ни сейчас, ни в рамках последующих властных инициатив. Структура власти первого президента сохранится на всем продолжении его правления, возможны стилистические уточнения и технические замены за сценой, но перемена мест слагаемых не изменит их суммы. Отдельные полномочия могут быть переписаны, к примеру, на министров или акимов, но те все равно назначаются первым лицом, а главное, им же смещаются. Они предсказуемо зависимые исполнители. Отказ от нормативности президентских указов в той же мере компенсируется законотворческими правами властной партии в парламенте. Так что сокращение конституционных полномочий – не усечение власти Назарбаева, который видит себя и объективно является фигурой, превосходящей любого записанного в законах номинального президента. Он архитектор этой системы и в этом качестве вне любых ее ограничений.
Первый президент будет действовать в привычном объеме полномочий, но его роль все больше будет обозначаться как эксклюзивная, исключительная. Это уже началось с введением лидерства Елбасы, со снятием ограничений сроков занятия его должности. Но предлагаемая реформа в полной мере касается тех, кто хотел бы занять это место в дальнейшем. И им архитектор дает понять, что его позиции не будут наследоваться, что структура будущей власти будет выглядеть принципиально иначе, чем сегодня.
Неважно, вызвано это скептическим отношением к окружающему его человеческому материалу или же простым недоверием. Но система отношений в казахском истеблишменте начала меняться, и это только первые шаги.
Назарбаев обозначает, как должна выглядеть власть в стране после него. Многолетние интриги и слухи вокруг “наследника” только подтвердили отсутствие равной по масштабу фигуры. И ладно бы неравной, но хотя бы сопоставимой. Вырастить ее также оказалось не из кого. Одновременно понятно, насколько такой возможный преемник был бы занят развитием страны, а насколько борьбой за утверждение собственной власти в далеко не солидарном окружении. Слова Назарбаева, что сильное президентство хорошо в одной ситуации, но в сегодняшних условиях скорее проблемно, это же не просто теория. Оно и вправду было прекрасным подспорьем для архитектора, но совершенно излишне для тех, кто будет следить за домом дальше, поддерживать его функционал.
Такова нормальная логика любых реформаторов, на которых ориентируется Назарбаев. Все они структурно меняли власть вслед за собой, лишая ее единоличных начал и переводя на командные рельсы. Заметим, принудительно. То есть не банальными добрыми пожеланиями младшим начальникам “жить дружно”, а эффективным и необратимым перераспределением обязанностей между ними.
Нынешняя реформа – только первое начинание в подобном ряду. В идеале такого развития мы должны будем придти к полноценному контролю парламента над правительством, который пока вводится только в экспериментальном режиме, раз президент сохраняет свой собственный контроль. К стопроцентной исполнительной власти самого правительства с четко ограниченными возможностями самого премьера (важные решения принимаются кабинетом коллегиально). И к отсутствию исполнительной власти у президента, который становится полноценным арбитром для всех ветвей власти, гарантом конституции, но не более того. Собственные его властные полномочия по-европейски малы, хотя для других могут быть и фатальны. Он может распускать парламент и отстранять правительство, хотя сам никого не назначает…
— Вы в точности описали европейский конституционный порядок…
— Так и есть. При этом он только исторически европейский. Абсолютно те же нормы положены в основу конституции Сингапура, который для нас имеет показательное значение. Примерно то же можно сказать о Таиланде, Малайзии и Японии, только там вместо представительного президента, имеющего авторитет, но не имеющего власть – представительные монархи. Система же везде одного типа – парламентская республика, без всяких надстроек и усложнений.
— Насколько европейская модель может служить для казахов примером? Ведь предлагается не единичный законопроект, а базовое изменение основ конституционного строя. Спикер Сената заявил накануне: “Ни одну конституцию мира нельзя копировать, поскольку определенная политическая система может быть успешной в одной стране и неэффективной в другой”. Получается, наш путь должен быть особенным…
— Применение универсальных стандартов в политике оправдано не меньше, чем в правилах дорожного движения или в нормах электрического напряжения. Естественно, существуют нюансы и культурные особенности, но они не влияют на главное. А попытки строить свой собственный мир на обочине кончаются обычно джамахирией… Когда дальше остается одно – догонять ушедших вперед.
— Итак, вы считаете, “наследника” не будет…
— Курс взят скорее на законодательный вариант “тигров” и ЮВА в целом, а не на советский опыт. Даже отчасти на китайский, где с конца восьмидесятых устранены предпосылки единоличного стиля правления и прописана неизбежная сезонная смена элиты. На каком-то этапе для архитектора становятся важнее всего гарантии сохранения всего им созданного. Подобным образом действовал и Ли Куан Ю.
Система гарантий и противовесов обеспечит сохранность курса реформ надежнее любых искренних (а часто и не очень) уверений соратников. Так уж учит история. Поэтому вариант без преемников и принцев для Казахстана предсказуемее. Что не исключает участия прямых родственников Назарбаева в политическом процессе. Скорее наоборот: политические династии для азиатских демократий вполне органичны, они связаны с исторически позитивными брендами и не вызывают особенных вопросов. Просто не внедряются принудительно, вот и все.
В конституционном пакете не случайна и позиция о неизменности независимости государства. Конституционная норма остается незыблема там, где человеческие нравы и обещания переменчивы. И это тоже нормально – ориентироваться в политике на худший из возможных вариантов, а тем самым — предупредить его и исключить.
Гражданскому обществу все это как минимум дает надежду, что президент озабочен не выживанием действующего политического класса (тот как раз никуда не пропадет), а сохранением казахского государства.
— При этом мы остаемся президентско-парламентской республикой, как подчеркивается. Это только этап или предел для законодательных инициатив?
— Наша власть не готова отказаться от президентском модели, и не только в силу инерции. Отказ от передачи всего объема сегодняшних президентских полномочий другому человеку не означает, что у нас не будет второго президента. Обозначается прежде всего контур его возможностей, не позволяющий сделать второе президентство разрушительным. И не более того. Не думаю, что Назарбаев допускает, что коллегиальный ум будет думать лучше, чем чей-то единоличный. Или что он оценивает десять людей из своего окружения выше, чем кого-то одного.
Весь его стиль показывает, что он боится ошибиться в человеке, доверив тому слишком многое. Опыт окружающих стран готов подтвердить, что он практически стопроцентно в этом прав: политические наследники обычно предатели. Одни – просто по факту, другие – оттого, что тратят свою эпоху на борьбу с элитой прежнего правления. Выбранное решение ведет к тому, что президентские полномочия будут и дальше существенно сокращаться, но сам президентский пост в Казахстане останется. Хотя видеть на этом посту абстрактный авторитет, писателя например, власть не готова. Там будет функционер.
Но и безликий на сегодня правящий класс должен обновляться в рамках новых условий. Ему необходимо привить инициативу и конкурентность. Это не делает наш ландшафт стопроцентно демократическим, но уже обозначает возможности перемен. И для начала – перспективу отказаться от чиновников, исполнителей и дать шанс политикам.
— Вы говорите, утверждение незыблемости национальной независимости в Конституции отражает неуверенность президента в правящем классе, в его поведении в будущем. Но как может лидер обновить этот класс, чтобы исключить такого рода неуверенность?
— Тут речь не об аппаратной ротации и вопрос не свести к кадровым переменам. При том, что в действующей власти достаточно качественных профессионалов и отраслевых специалистов. Вопрос стоит не в политической, а в человеческой плоскости. Не в том, чтобы дать профессионалам реальные возможности управлять страной. Потому что подобные попытки всегда кончались неудачно: профессионал заточен на другие задачи, на программное обеспечение процесса. В управлении и принятии решений он чаще беспомощен. А лидерство – отдельная профессия, оттого я и говорю о призвании настоящих политиков. В классическом варианте политик принимает решения, а отраслевой профессионал обеспечивает необходимую компетентную среду управления. И министр в идеале политик, но не управленец. Но с исключительно подобранной профессиональной командой.
Вопрос в том, как втянуть в казахскую политику прирожденных лидеров, которые есть в каждой нации. Есть они и у нас, но самоутверждаются они пока в любых сферах, кроме государственной власти. Потому что волевому и самостоятельному человеку идти в нашу власть неинтересно и главное – незачем. Вот зачем, скажем откровенно, быть депутатом мажилиса или сенатором? Что это способно тебе дать? Я не говорю о банальном тщеславии, с ним все понятно. Как с гуманистической, так и с прагматической точки зрения депутатство – пустая трата времени. Какой-то кордебалет, абсолютно несолидно для деятельного человека.
— То есть задача идеальной реформы – придать мотивацию новым людям идти в политику, а для того менять существующие правила?
— Новые люди – не просто незнакомые лица, иначе вышла бы пустая ротация ради принципа. Востребованы как раз новые личностные типы, а не просто новые фамилии или новое поколение. Задача таких реформ – дать им полноценно раскрыться.
Развитие партийной системы, без которой нет парламентаризма, это ведь задача формирования оппозиции прежде всего. Патриотической, компетентной, предсказуемой оппозиции. Сегодня можно понять мотивацию многих, рассчитывающих на успех в бизнесе, на профессиональную реализацию заграницей. На госслужбу – тут все очевидно. Даже мотивы идущих в криминал и те можно понять. Но что заинтересует здорового человека в карьере оппозиционного политика – не знаю. Сегодня туда идут те, кто ничего не умеет делать – а лучше бы вообще никто не шел.
При этом без оппозиционных партий конструкция заведомо неработоспособна, значит нашей власти придется (ведь она все привычно берет на себя) строить нормальную оппозицию, как когда-то Астану. Кстати, не самая сложная задача, если отказаться от политического театра с подсадной оппозицией на приставных местах. Такая у нас уже есть.
Задание мотивов – закрепление за парламентской оппозицией всей полноты контрольных функций, от бюджетного комитета до Счетного комитета республики и Генеральной прокуратуры. Вот такая мера за год развернет всю политическую карту и вызовет массовый приток прежде безразличных к властному ремеслу.
— Не факт ведь, что эти новые люди будут лучше нынешних – и в моральном, и в профессиональном отношении?
— Естественно. Но это вопрос разборчивости самого общества, его экзамен на гражданское совершенство. Любая власть склонна как можно больше решать за свой народ, искренне считая, что спасает его от совершения ошибок. Но это детство, младенчество даже. А экзамен – неизбежная часть любого взросления.
Ссылка на материал: toiganbayev.kz
***