Болонская система в России: движение на болотные огни?

Сопредседатель межрегионального профсоюза «Университетская солидарность» Павел Кудюкин откровенно рассказал нашему обозревателю о ситуации с переводом российского высшего образования на «европейский формат»

Павел Кудюкин

— Павел Михайлович, вы много лет преподаёте в московских вузах. В том числе – в формате европейской двухуровневой системы «бакалавриат-магистратура». Её также называют Болонской системой. Отношение в России к этой системе крайне противоречивое. Вы, насколько я понимаю, её осторожный сторонник.

— Можно сказать и так. Надо только учесть, что на самом деле какой-то единой европейской системы, вопреки сложившимся представлениям, не существует. Хотя, действительно, есть Болонский документ, Болонский процесс. Однако национальная вариативность образовательных систем в Европе достаточно большая. И попытки сначала нарисовать для себя какую-то вот эту единую европейскую систему, а потом под нее пытаться втиснуть наше образование, в общем, как мне кажется, не очень разумны.

— Правильно ли я понял, что, поскольку единой европейской системы не существует, то российские устремления её перенять представляют собой, в некотором смысле, движение на болотные огни.

— Это у нас не только в сфере высшего образования. Мы действительно выстраиваем какое-то довольно мифологическое представление о едином «Западе» или единых «цивилизованных странах», не учитывая, что вообще в любой современной стране многое определяется ее исторической траекторией.

Первые попытки перейти с привычного для нас пяти- или шестилетнего специалитета на систему «бакалавриат» и «бакалавриат плюс магистратура» начались в России 1990-х годах, поскольку такую возможность давал действовавший тогда закон об образовании. Использовать ли двухуровневую систему подготовки, могли определять сами вузы. Даже по одной и той же специальности можно было часть студентов по их выбору готовить в режиме специалитета, другую часть в режиме бакалавриата. В магистратуру могли поступать как выпускники бакалавриата, так и выпускники специалитета.

Среди первых ВУЗов, которые начали это практиковать, были Высшая школа экономики и ряд факультетов Московского государственного университета имени Ломоносова. И, наверное, это был наиболее разумный способ движения в сторону гомогенизации нашей образовательной системы с европейской.

На самом деле эта система действительно дает возможность построения более гибкой образовательной траектории. К примеру: человек получил некую бакалаврскую подготовку по истории, но он вообще-то хочет работать в сфере политологии. Точнее говоря, сфера, где могут работать специалисты с политологической подготовкой, тоже чрезвычайно широка. Ну, например, этот человек хочет стать политтехнологом. И логично, что он поступит в соответствующую политологическую магистратуру и получит, с учетом его базовой подготовки, а историческая подготовка дает достаточно большие возможности дальнейшего надстраивания иных, извините за выражение, компетенций – получит необходимую подготовку и потом работает уже в выбранной сфере.

— Но так всегда и происходило. Человек заканчивал, допустим, исторический или филологический факультет университета, а потом работал где угодно. Только он добирал нужные знания и навыки самостоятельно. Мои однокурсники по факультету журналистики вообще кем только не работают.

— Действительно, так и было. Потому что человек, получивший хорошее высшее образование, получал самый главный навык – самостоятельно учиться. И, соответственно, мог менять свою не только образовательную, но и профессиональную траекторию в зависимости от личных потребностей, в зависимости от того, как складывалась жизнь и так далее. Но я говорю, в принципе, бакалавриат плюс магистратура дают возможность несколько повысить эту вариативность. Тем более, что, как мне представляется, вообще существуют специальности, которым целесообразно было бы обучать только в магистратуре. Как раз не в обиду будь сказано, мне представляется, что для журналистов логичнее получить какое-то базовое образование, любое: гуманитарное, естественное, техническое. А в магистратуре получить знания и навыки, необходимые именно для журналиста. Допустим, для телевизионщика: как организовывать телевизионный репортаж. Специфические навыки сбора информации именно журналистские и т.д.

— Да, как раз журналистика – это хороший пример в пользу двухуровневой системы, убедительный.

— Или, допустим, государственное и муниципальное управление. Дело в том, что вообще на уровне бакалавриата полноценного государственного служащего не подготовишь. Это я говорю как человек, который больше десяти лет преподавал будущим госуправленцам в Высшей шкде экономики, в Российском государственном гуманитарном университете, в Российской академии народного хозяйства и госслужбы. И вполне очевидно, что бакалавриат может, конечно, дать какие-то достаточно абстрактные знания про то, как управляется государство, как осуществляется управление муниципалитетом. Но полноценного специалиста, который сможет работать в системе управления, он не дает.

— Тут нужен практический опыт, знание жизни.

Опыт – это другое. А здесь, я думаю, разумно строить обучение следующим образом: человек с некоторой базовой подготовкой – экономической, правовой, с какими-то видами технической подготовки, технического образования – может быть, получив после этого определенный практический опыт, поступает в магистратуру. Где опять-таки его учат, как сочетать в своей деятельности, например, правовые и экономические знания. Конечно, государственный служащий должен обладать и теми, и другими.

При этом есть специальности, по которым, по-моему, безальтернативной моделью является классический российский специалитет. Вот медицинские специальности, например. Здесь нужна действительно серьезная подготовка без «разрывов». Другой вопрос, опять традиционная вполне модель, когда после получения основного медицинского образования, человек шел в экстернатуру, в ординатуру, и собственно только после этого он становился полноценным специалистом, врачом.

— В России покушались на то, чтобы медицинское образование тоже разбить на два или три уровня по болонской модели?

— Были такие идеи, совершенно бредовые, с моей точки зрения.

— И вообще процесс «болонизации», если я правильно понимаю, шёл гораздо быстрее, чем надо бы.

— Да. Я как раз я хочу перейти к критическим замечаниям. Ну, первое, действительно, вы правы, у нас это пытались сделать в каком-то пожарном порядке. Особенно в первые годы. Сейчас уже это немножко стало утрясаться, но далеко еще не утряслось. Просто пытались пятилетний учебный план втиснуть в четыре года, каким-то образом, урезая объем курсов, какие-то курсы выбрасывая.

— В России вообще принято реформы разгонять «на пинках». Иначе они не идут. Останавливаются.

— Проблема инертности и инерции, естественно, существует. Российское общество достаточно консервативное и, действительно, склонно отторгать инновации. Но дело в том, что как раз вот такие силком впихиваемые инновации, они по определению плохо приживаются.

— Картошку тоже впихивали силком. Однако инновация прижилась.

— Вот она прижилась как раз прежде всего потому, что удовлетворяла жизненные потребности.

— Хотя народ сначала этого не понимал.

— Да. Сначала инновация отторгалась, но, когда стало ясно, что урожайность картошки выше, чем у репы – картошка заменила репу. Крестьянин почесал в затылке и сказал: «Да. Так это стоящее дело». И начал ее сажать.

— Так, глядишь, и бакалавриат приживётся.

— Бакалавриат, если говорить, очень сильно упрощая, бывает двух основных типов. Тип первый – мы даем некоторую общую базовую подготовку в какой-то специальности. В основном теоретического характера. Потом человек имеет возможность в магистратуре пройти специализацию и получить «настройку» на некоторую будущую практическую деятельность. Ну, немножко похоже опять на ту систему, которая была в советских и постсоветских ВУЗах. Там на первых курсах идет общая подготовка, на двух последних – специализация. Уже выбираешь конкретную кафедру, пишешь курсовую, потом диплом, уже в узкой сфере. В принципе, это то же самое, но в формате «бакалавриат-магистратура».

Либо так называемый технический бакалавриат. Это как раз обратная ситуация, расширенный вариант среднего профессионального образования. То есть мы готовим человека с прицелом именно на практическую деятельность, без каких-то очень углубленных теоретических знаний. Ну, не знаю, мы готовим фельдшера, мы готовим техника. Не инженера-конструктора или технолога, а именно техника, который скорее исполнитель. Имеет в большей мере практические навыки, чем глубокое понимание теории. И тогда сложнее, поскольку есть риск, что бакалавриат становится тупиковой ветвью образования, с которой не понятно, как переходить дальше в магистратуру.

Правда, в технических специальностях я хуже представляю ситуацию. Наверное, это тоже можно решить. Ну, в конце концов, после техникумов люди поступали в вузы и успешно обучались там, и кстати более успешно, чем люди после средней школы, потому что у них уже было представление о том, как что-то делается и зачем оно делается.

Ещё о недостатках этой модели бакалавриат-магистратура. С одной стороны, действительно магистратура расширяет траектории. Человек может перестроиться, но, опять-таки, вспоминаю мой опыт работы в Российской академии народного хозяйства и госслужбы: преподаю в магистратуре, читаю курс «Производство общественных благ». Вообще теоретический курс, но с практическими примерами, важными для будущего государственного служащего. Мои студенты – это люди, которые пришли с опытом работы в управленческой системе: либо в государственных учреждениях, либо на муниципальной службе. Они просто хотят еще получить корочку. И с чем я сталкиваюсь: для понимания того, что такое общественное благо, как мы вообще должны его выделять среди всех прочих продуктов, производимых людьми – нужны некоторые элементарные знания экономической теории. Но дело в том, что человек, скажем, пришел со своим медицинским образованием, у меня был там такой магистрант.

— Этому человеку вообще никогда не объясняли, кто такой Адам Смит.

— Там не надо рассказывать, кто такой Адам Смит. Там нужно просто использовать некоторые концепции. И получается, я начинаю говорить, и вижу, что они об этом первый раз слышат. Ну, какая-то экономическая теория у них была, конечно, но это было давно и неправда. А может быть, некоторые из моих студентов еще в советские годы учились, там было то, что называлось марксистско-ленинской политэкономией. Туда вообще эти понятия не входили. Приходилось мне возвращать своих студентов к азам.

Магистратура, конечно, должна быть рассчитана на людей, которые ещё и основательно сами учатся. Добирают знания. А если этого не происходит, то мне, как преподавателю, приходится вместо чтения задуманного курса возвращаться к основам и в пожарном порядке объяснить, что такое информационная асимметрия, или что такое вообще провалы рынка.

— Какая в России сегодня ситуация с Болонским процессом? Вот прямо сейчас?

— Ситуация – подвисшая, потому что становится ясно: в том виде, как есть, двухуровневая система, работает неважно. Не только из-за несовершенства самой системы образования, но и из-за неразвитости правовой базы. Потому что, действительно, становится не очень понятным, что такое бакалавр. Это человек уже с высшим образованием, и его уже можно брать на какие-то должности, требующие высшего образования? Или это человек с недовысшим образованием и его брать нельзя?

— Но почему соответствующие государственные органы не озадачатся этой проблемой? Не пропишут всё четко в законах и регламентах?

— Я очень удивлюсь, почему это так плохо делается. И, кстати говоря, даже сейчас в работе по подготовке к принятию профессиональных стандартов, даже там, а сам Бог велел именно там это все предусмотреть, как-то это не учитывается. То есть такое впечатление, что у нас разные сегменты госаппарата работают совершенно вне связи друг с другом.

— Тоже традиционная российская ситуация: кухня при наступлении отстала, артиллерия зашла в тыл к врагу.

— Да. Примерно так. Вот этот момент. Кроме того, до сих пор не устоялась, не отработалась система учебных планов для двухуровневого образования. Сохраняется нестыковка этих двух уровней. Сохраняется неготовность многих вузов проводить магистерскую подготовку. Действительно, это требует определенного уровня профессионализма преподавателей. И, наверное, не каждый вуз это способен полноценно делать. Но тут сразу начинаются, конечно, сложные ведомственные проблемы, когда отнятие, скажем, у вуза права подготовки магистров сразу тянет за собой сокращение финансирования, сокращение штата преподавателей. Это то, о чем как-то мало думается, к сожалению, то есть идет чисто бухгалтерский подход, ну как вообще у нас, к сожалению, государству свойственно, когда чиновники начинают говорить про оптимизацию, они почему-то начинают говорить в одном смысле – урезать, сократить и так далее. Оптимизация – это немножко другое. У нас проблема опять немножко в сторону, у нас вообще нормальные слова после деятельности чиновников приобретают совершенно одиозный смысл.

— Да, согласен. Именно это произошло со словом «оптимизация».

— Это произошло со словами «оптимизация», «реформы», «демократия». Со словосочетанием «болонская система» тоже. Оно стало ругательством.

— Были надежды, что с приходом нового министра образования и науки Васильевой в этом деле появится хоть какая-то вразумительность, но она пока не появилась. Я отправил запрос в министерство с просьбой сориентировать наших читателей в состоянии и перспективах развития Болонского процесс в России. Ответ последовал чрезвычайно мутный. У вас какие впечатления на этот счет? Будут перемены, будет более чёткая позиция чиновников?

— Пока не заметно. Во-первых, Васильева пока больше высказывается по проблемам общего образования. И гораздо меньше высказывается по проблемам высшего образования. Из того, что говорится, с чем-то можно и согласиться. Но в целом ситуация довольно невнятная. Они действительно стараются уходить от конкретики, отвечая на запросы. Рассуждают вообще, цитируют нормативно-правовые акты вместо того, чтобы давать ответ по существу. У меня впечатление, что пока каких-то позитивных сдвигов хотя бы на уровне четко проговоренных намерений у них там нет.

— Если я правильно понимаю, в России нет федеральной структуры внутри министерства или где-то сбоку, которая отслеживала бы динамику Болонского процесса, проводила какие-то семинары, налаживала обмен опытом, отвечала на вопросы.

— Структур много. Есть федеральный Институт развития образования, который как раз в общем-то этим и должен заниматься. Есть структура в Высшей школе экономики, есть структура в РАНХиГСе, которая тоже все это анализирует. Кстати, очень характерно, на «Вышку» очень любят нападать, что она во всем виновата. Из-за неё, мол Болонскую систему внедряют в России «по скоростному методу» и так примитивно. Однако, если поговорить с руководителями Высшей школы экономики, они всегда начинают оправдываться: мы имели в виду совсем не то, министерство все исказило и так далее. То есть структуры есть, аналитика есть, разнообразных материалов тоже достаточно. Но они очень плохо доводятся то тех, кто больше всех в этом нуждается.

— А те, кто нуждается – они сами, при наличии некоторой любознательности и настойчивости, не могут отыскать нужные материалы? Не дожидаясь, пока доведут?

— Могут. Достаточно много есть материалов и документов. Слава Богу, слава Интернету, сейчас в сети найти можно всё, что угодно. Но тут еще вопрос в том, что у работника административного аппарата в вузе часто просто недостаточно высокая квалификация. Не удовлетворяющая тем потребностям, которые существуют. Не хватает времени, не хватает интереса. Вот это тоже очень важная вещь. А преподаватели сейчас чем дальше, тем сильнее загружены, у них тоже все меньше свободного времени, которое они могли бы посвятить не писанию никому не нужных бюрократических бумажек или работе горлом – нагрузки во всех ВУЗах растут – а действительно более широкому взгляду на свою деятельность. Просто сил и времени не хватает элементарно. Просто общий стон стоит среди коллег.

— Ваш прогноз: как «болонизация» российской высшей школы будет развиваться дальше?

— Я, с одной стороны, надеюсь, что в какой-то мере будут решаться проблемы с формированием разумных планов бакалавриата. То есть все-таки мы поймем, наконец, что же мы хотим получить на выходе, что все-таки будут как-то нормативная база учитывать эту новую ситуацию. Мы, надеюсь, вернемся к более гибкой системе, дадим вузам возможность вариативно строить систему подготовки. То есть не загонять всех исключительно в эту двухуровневую систему и давать возможность для обучающихся выбирать, что они предпочтут: быстро получить непонятный диплом бакалавра или поучиться подольше и получить полноценный диплом специалиста.

— Мы говорим пока о ситуации внутри России. А возросла ли тем временем востребованность российских выпускников за рубежом? Вот напекли тут бакалавров и магистров. «Разъёмы» теперь совпадают с заграничными. Берут ли таких выпускников на работу в Европу? Для этого же, собственно, всё затевалось.

— Скажу так: количество студентов из России, которые после российского бакалавриата поступают в европейские магистратуры, растет.

— На проценты растёт? Или в разы?

— Думаю на проценты, скорее. Я статистику такую сколько-то достоверную не видел. Но, по наблюдениям, их становится больше на всех уровнях.

— То есть основания для оптимизма есть, и отменять «болонизацию» не надо.

— Отменять было бы очень странно. Надо в большей степени учесть реалии и делать систему более гибкой, более варьируемой. Это возможно. Это будет зависеть от политической воли, прежде всего.

***

© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.