Сгущаются сумерки воскресного вечера, с востока неотвратимо надвигается чёрная туча мучительного понедельника. О, как хочется забыться и заснуть! Рука малодушно тянется к пульту телевизора, пальцы зависают над кнопками. Одно неосторожное движение и всё — засада, окружение, плен, не вырваться. Отходящая в вечность неделя, он возвращает тебе твой портрэт, вглядись в него напоследок!
Это Платонов. Струит зефир в ночной эфир.
Пасёт и кошмарит народы. Режет правду в матку с энкаведешной беспощадностью. И лампой прямо в рожу светит. И хромачами хрустит. И «Шипром» от него веет. И наган на столе свернулся гадюкой. Баритональные раскаты наливаются басовой тяжестью. Смотреть в глаза! Отвечай, вражина!
«Кто драматург? Кто проплатил? На чьи деньги орут провокаторы? Кого собирались сжечь заживо? Кому нужно кровавое шоу? Кто, прикрываясь землёй, хочет ослабить страну? Кому не даёт покоя стабильность в экономике и политике?» — едва не вываливаясь из экрана, судорожно хватает Платонов перепуганного зрителя за шкирку.
И хочется бежать сдаваться, давать признательные показания, разоружаться перед партией, сотрудничать со следствием, сдавать явки, пароли и схроны, сливать, каяться и нижайше просить прощения у гражданина начальника.
Каждую неделю, годами, уже на десятилетия счёт пошёл, как Артур Станиславович выходит из берегов, как вешние воды. Однако в последнее время совсем разбушевался. Как клокочущая кастрюля-скороварка, которую поставили на сильный огонь, а воды залили выше ватерлинии. Взлететь не в силах — кастрюля всё-таки, не ракета, но и не взрывается, потому как железная.
Горя хапнуть хочете? Зажралися? Ваще оборзели? Звездно-полосатым шестерите? Ссучились типа? Хавчик отрабатываете? Огорчили мы вас, навара лишили? Чо, беспредел надумали замутить?
Нет, нет, такие гадости не может произнести человек с консерваторским образованием и арктическим именем Артур… Это вольный, но точный перевод Платонова на вертухайский — айн, цвай, полицай, драй, фир, гренадир. В смысле, что-то слышится родное в долгих песнях ямщика.
Кого конкретно Платонов изобличает, бичует и вывешивает за ушко да на солнышко – вопрос. Nomina sunt odiosa. Не будем, дескать, показывать пальцем. Мы же понимаем, о ком речь. Очень удобная гражданская позиция. Знай себе жонглируй словами – «кое-кто», «где-то», «порой», «подготовленные кем-то», «отдельные господа всё не уймутся» …
Некому после эфира бежать в суд с требованием ответить за базар.
«Кому на пользу их преступления? Во имя какой цели, во имя каких идей, во имя какой политической платформы или программы действовали эти люди? Во имя чего? И, наконец, почему стали они предателями родины…».
И это не Платонов. Это Андрей Януарьевич Вышинский образца 1937 года. Текстологическая экспертиза представляется излишней.
Считается, что Платонова истошно обожают телезрительницы старшего и пожилого возраста. Психологическим основанием столь нежной привязанности является комплекс «Неслучившийся мужчина её мечты». Сидит в кресле, вальяжно развалясь, насупленный баловень эфира. Своего рода Стас Михайлов от тележурналистики. Он сцену покинул, ушёл воевать, чтоб землю крестьянам в аренду отдать. Выражение лица исключительно демоническое, костюмчик как влитой. Опять же манеры, медальный профиль. Зачем ты в наш колхоз приехал, зачем нарушил мой покой? Словом, интересный мущщина с двумя «щ». Который так и не встретился, не случился в жизни.
Но было же, было золотое времечко, когда наш герой походил на студента юридического факультета Императорского Казанского университета, исключённого за вольнодумство и безбожие… Юноша бледный со взором горящим. Скромная тужурка, бурливое демократическое косноязычие, осторожно либеральная риторика, чарующий голос призрака оперы, брови вразлёт — лапа! Просто Артур Риварес. Овод.
Вот тогда-то и обратила на него ласковые взоры прихотливая муза телевидения. Лучшего статиста для роли непоколебимого правдоруба найти было невозможно. Платонов – всего лишь статист с траурной телегеничностью председателя комиссии по организации похорон. Попугайски старательно выучил свою роль и застрял в ней, как мушка в твердеющем янтаре. «Портрет недели» выходит почти пятьдесят раз в год. На час с лишним каждое воскресенье эфир отдан человеку, не владеющему техникой стилевой мимикрии, с довольно скудным словарём и маской стареющего мужчины, мучимого почечными коликами.
— Мужичок, вы пошто зрителя мучите?
— А твое како дело? Убью вот, телячьих котлетов наделаю.
…Их Сиятельство граф Шереметьев, бонвиван и покровитель искусств, содержал крепостной театр. На театре неустанно заботились о фееричности и зрелищности спектаклей, и крепостной столяр Пряхин никогда не сидел без дела. То машинерию, производящую шум дождя, смастерить надо, то ветродуй. «Дабы внушать несказанный ужас пред силой стихий». При вращении пустого барабана-резонатора и зубчатых колес, ударявших по барабану, извлекался звук, имитирующий раскаты грома. Платонов напоминает мне, нет, не саундмастера Пряхина. У того всё-таки квалификация, смекалка, фантазия. Мастеровой человек, хоть и бесправный.
Платонов же похож на пустой барабан – грохотало.
По которому бьют те, кому положено.
И поэтому — он пугает, а мне не страшно.
***
© ZONAkz, 2016г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.