Чего боится Пётр Своик

Я очень уважаю Петра Владимировича как публициста, как мужественного человека, но как политика, пусть он простит за прямоту, расцениваю скромнее. Как основатель и председатель Социалистической партии Казахстана, по политическому мировоззрению, он вполне проявленный социал-демократ. Автор этих строк в бытность — арбитр Социал-демократической партии Казахстана, из чего читатель может заключить, что автор не может не говорить комплименты Петру Своику. Петра Владимировича в какой-то мере можно было бы назвать казахстанским Явлинским. На мой взгляд, параллель эта весьма содержательна. Однако речь пойдёт не о Петре Своике и его взглядах, речь пойдёт о присущем всем нам, казахстанцам, страхе.

Для начала выдержка из политического очерка Петра Своика “Казахстан 1991-1999”, опубликованного 17 января 2000 г. в “Навигаторе”.

“На наш взгляд, остался только один внутренний вопрос, способный “взбудоражить” общество, – национальный. Коль скоро семейственность и трайбализм являются важнейшими составляющими системы передела власти и собственности, все формы гражданского неравенства в нашем антисоциальном государстве имеют национальную окраску. Массовое же сознание легко подменяет глубинную причину внешним следствием. Собственно говоря, нынешнее “межнациональное согласие” обеспечивается сейчас не усилиями властей, а общенародным пониманием, что раскол по такой линии – это действительно опасно! Но коль скоро режим не может не эксплуатировать идею “национального государства”, ситуация в межнациональных отношениях не может не ухудшаться, что самим же режимом и признается в качестве главной угрозы внутренней стабильности.

работала в начале и до середины 90-х годов, имея тогда массу горячих сторонников, как и не менее горячих защитников альтернативной идеи гражданского общества. Сейчас общественные баталии на эту тему почти умерли, притом, что, собственно говоря, ни одна модель так и не была реализована. В последние год-два идея строительства процветающего национального государства вступила уже в стадию самоедства, освобождая идеологическое пространство для разочарования и противоположного реванша. Вот это – самое плохое, что может случиться в Казахстане!”

Привожу эти строки не для спора. Я не согласен лишь с формулировкой “самое плохое” по отношению к тому, что идея гражданской государственности будет “брать реванш”. Да и Своик сам прекрасно понимает, что слова “самое плохое” следовало бы взять в кавычки. Тем не менее он этого не сделал и, стало быть, как и Явлинский в последнее время, не был вполне искренним. Неискренность в политике должна быть тщательно замаскированной. И всё равно её раскусят!

Лет десять назад я, никому не известный “неформал”, в одной из “общественно-политических тусовок”, устроенных “демократизирующейся” ВПШ, заявил о том, что Казахстан должен стать среднеазиатской Швейцарией, в которой люди не имеют языковых и этнических проблем в силу того, что она, эта страна – классическое многонациональное государство гражданского типа. (Попутно. Среди гражданских государств США — особое, надэтническое, государство. Швейцария же, на мой взгляд, классический образец государственности именно для Казахстана.) В полемике с национал-демократами, я также призывал к тому, чтобы большое внимание в Казахстане было уделено изучению английского языка. Запомнилось, что после выступления ко мне подошёл молодой интеллигентной наружности казах и крепко пожал руку, что приятно меня обрадовало.

Всё дело во времени, а не только в том, что казахский язык изначально — язык кочевника-скотовода. Круг понятий кочевника первозданно не содержит той понятийной почвы, которая была у оседлых соседей. В своё время потребности земледельца позволили языку восточных славян через Византию с лёгкостью воспринять геометрию Евклида и механику Архимеда. Аналогично впоследствии русский язык перемалывал немецкие и французские слова, делая их своим достоянием, без существенного ущерба своей целостности именно потому, что им, языком, не командовали. Никто не понукал язык во времена императора Петра Первого или царя Александра Первого, хотя почвенники и изоляционисты всегда были недовольны, то “обнемечиванием”, то “офранцуживанием”. Стоит ли заниматься самоедством казаху по поводу того, что язык Абая – Суюнбая — Курмангазы не стал языком компьютерной сети Internet? У каждого языка своя ниша, но любому языку требуется время, чтобы принять в себя новый круг понятий. Казахский язык поставили в положение человека, которого обязали выполнить большой объём работы в ограниченный срок.

Аналогичный рост и раздробление пережили почти все народы Европы. После распада единого казахского ханства казахи оказались в таком же состоянии, в котором находилась киевская Русь перед вторжением Чингисхана. Из чего я и делаю вывод о том, что нынешняя пассионарность казахского этноса сродни пассионарности русских на момент битвы на Куликовом поле. Не буду возражать, если эта параллель покажется поверхностной, но что-то в ней всё-таки есть. Эпоха компьютерных технологий резко ускорила бег времени по сравнению с “временами очаковскими и покоренья Крыма”. Это и заставляет надеяться на то, что национальное самосознание казахского народа способно в краткие сроки, по образному выражению моего любимого поэта, “возвысить степь, не унижая горы”, то есть вернуться в равновесное состояние после естественной эйфории этноцентрированности.

В чём трудно разделить опасения Петра Своика, так это в том, что русские или казахи в самом Казахстане способны будут самостоятельно, без воздействия извне, дойти до межнациональной розни. Почему? Не секрет, что русское население Казахстана в большей мере представлено пенсионерами, чем молодёжью. Славянская молодёжь уезжает учиться в Россию, да многие там и остаются. Та же молодёжь, которая нашла более-менее приемлемую работу здесь, отнюдь не политизирована и вообще разобщена. Самые активные выключены из общественного процесса. Кому протестовать-то?

Сомнения же могут быть по отношению к пессимизму автора цитированного в начале статьи политического очерка в той части, что Казахстан будет стагнировать неограниченно долго, ну хотя бы 10-15 лет, проедать последние стратегические запасы. Такого срока никто никому не отпустит. При благоприятном экономическом прогнозе для России этого тем более не будет. На благоприятность этого прогноза показывает настроение россиян. Патриотизм позволил одолеть фашистов и в считанные же годы восстановить разрушенную экономику. Разруха, как верно заметил булгаковский профессор Преображенский, начинается в головах, а не, извините, в сортире.

Патриотизм – доминанта человеческого фактора, главный рычаг экономики, который не учитывают как кабинетные экономисты, так и абстрактные политики. Казахский патриотизм выдыхается. Люди поняли, что их обманули. А те, кто обманывал, обманывались сами. Как это у Пушкина: “Ах, обмануть меня нетрудно, я сам обманываться рад!” Опасно то, что патриотизма русских по отношению к суверенному Казахстану не было вовсе. Да и откуда ему быть, если в печальном декабре 1986 года русские рабочие и служащие по “зову” райкомов КПСС принудительно были выстроены по другую сторону разграничительной линии? Вместе с тем русский патриотизм в Казахстане был оформлен как любовь к державе, которую представлял тогда СССР. Теперь прежнее отношение трансформировалось в космополитизм либо в славянофильство.

Ну, славянофилы давно уже в России — остались, стало быть, стихийные космополиты. Космополитизм не антоним по отношению к патриотизму. Это ортогональные по отношению друг к другу мироощущения. И поэтому они ещё могут уживаться и в обществе, и в душе отдельного человека. Они, кстати, могут быть синтезированы как две векторные составляющие давно забытого понятия интернационализм. Так вот, будем подводить итоги разговору: всё, что нужно русскому человеку, чтобы он, живя и работая в Казахстане, прокормил себя и вытащил страну из долгов — это чувство патриотизма. И на высшем уровне, помяните мои слова, заявит об этом самая верхняя фигура политического олимпа Казахстана. И произойдёт это в районе 2005 года, а может быть, ещё и раньше. Почему? Интуиция подсказывает на основе изучения карьеры такой фигуры как Борис Ельцин – типичный политик, вышедший из недр КПСС.