Чтобы ответить на вопрос о том, каковы традиционные верования казахов, надо прежде разобраться с тем, кто они сами такие. И это, кстати сказать, вовсе не досужая тема. Казалось бы, только за последние десятилетия (во всяком случае) написано и издано множество академических трудов и проведена масса научных конференций и дискуссий по истории казахов и Казахстана. Но до сих пор даже наименее сведущий любитель прошлого легко может загнать в тупик своими вопросами на данную тему самых авторитетных светил казаховедения. Откуда взялся этноним “казахи” и что общего у него с этнонимом “казаки”? Каковы момент и обстоятельства возникновения казахских жузов? В период монгольского нашествия предки казахов героически защищали Отрар или геройски штурмовали его? Таких вопросов много. И до настоящего времени нет вразумительных ответов на них. Более того, сами казаховеды признают, что эти вопросы остаются открытыми. Вот какова, к примеру, позиция директора Исследовательского центра Центральной Азии, Востока и Африки доктора Ширин Акинер, являющейся в настоящее время самым авторитетным английским специалистом по казахам: “Этимология слова “казах” остается тайной. Народная этимология “каз” (“гусь”) и “ак” (“белый”) связывает его с легендой о белом гусе (древний тотемный символ). Историки и филологи еще не смогли предоставить более убедительные объяснения, хотя предлагались многие теории”. (Ш.Акинер “Формирование казахского самосознания. От племени к национальному государству”, стр. 22-23, изд. “Гылым”, Алматы, 1998). Это — обобщенный вывод. Единственной версией, которая доктору Ш.Акинер кажется достойной внимания, является, как мы видим, та, в которой присутствует пресловутый “белый гусь”. Но и она представляется очень несерьезной. И абсолютно безосновательно
Можно привести сколько угодно казусных примеров из самых серьезных исследований и на тему других упомянутых выше вопросов. Но ясности они, конечно, не прибавят. Изложенные выше курьезы показывают, чем же приходится пробавляться казаховедению даже на самом высоком и беспристрастном международном уровне. Что тут уж говорить о национальном или региональном уровне, где история народа, обстоятельства его происхождения — это зачастую национальный миф. Где этот миф нередко подводят как основание под идеологию, которую, в свою очередь, поднимают над головой как знамя. В случае с казахами и мифа-то, сколько-нибудь систематизированного и удобоваримого, не получается.
Воистину права М.Б. Олкотт, которая в первых же строках своего повествования о казахах заявляет, что “нет единого мнения о том, как был сформирован казахский народ, во многом из-за скудности исторических источников”.
(M.B. Olcott… p.3…). Тут мы должны сказать о самом главном в связи с рассматриваемой здесь темой. Современные казахи очень хорошо знают свою родословную. До седьмого колена — это просто обязательно. Но единой для всех казахской истории они самостоятельно, сами по себе не представляют. Общеказахской объединяющей исторической памяти нет даже в виде мифов, легенд, преданий. Эту очевидность своим исследовательским чутьем совершенно точно уловила Ш.Акинер. Из всех концептуальных выводов, которые она делает как специалист по казахам, этот, пожалуй, является самым важным и практически бесспорным. Особенно для казахов. Нам надо бы прислушаться, чтобы понять, почему у нас многое из того, что у других не порождает никаких проблем, не получается. Почему у нас нет синхронности чаяний и устремлений. Почему у нас очень много спекуляций на тему общеказахских задач, а чистоты помыслов и реальных свершений — на грош. Почему, по сути, все мы практически без исключения норовим выгадать или нажиться на казахскости (казакшылык) и казахском языке (один из корифеев казахской филологии, выступающих за введение латиницы, в своем интервью так и сказал: “Казахский язык должен нас кормить, иначе он нам и даром не нужен”. Сравните это со следующим популярным у русских высказыванием: “Без нас Россия проживет, а нам без России не прожить”), а сами, в свою очередь, никаких обязательств по отношению к ним не чувствуем. Почему у нас, как нигде в мире, более благополучные слои коренного народа, получившего государственную независимость в стране, названном в его честь, фактически повально отказываются от своей культуры и от собственного национального “я” в пользу всякого рода пришлых альтернатив, тогда как именно они должны вести себя как раз наоборот. Другими словами, почему казахский язык и казахскость остаются уделом бедных, обездоленных казахов.Ларчик открывается очень просто. Единого народа не было и нет. Мы сами, озабоченные обустройством своих личных дел, делаем вид, что этого не замечаем. А другие это давно заметили. И делают свои выводы, которые мы опять-таки не хотим замечать. Но они уже исходят из такой данности. Так кого же мы тогда дурачим?! Вот что Ш.Акинер говорит: “Однако что касается национального мифа, его версия, созданная в советский период, претерпела мало изменений, скорее всего, изменен был лишь акцент. Например, возникновение Казахского каганата в XV веке рассматривается сейчас как зарождение казахской государственности, и 540-я годовщина этого события (хотя не имеющего точной даты) отпразднована в 1995 году. Значение, придаваемое сейчас образованию каганата, в очередной раз подчеркивает сложность, с которой встречается современное поколение строителей нового казахского общества, а именно скудность объединяющих элементов. Такие исторические личности, как Абылай-хан, являются довольно сомнительными героями; более того, вызывающими существенные разногласия, потому что их можно рассматривать как представителей интересов лишь одной орды, а не всего народа. Фокусом национального самосознания некоторых других народов — письменное и устное литературное наследие. Например, для кыргызов отличительной чертой группового самосознания независимо от территориальных и племенных различий является эпическая поэма “Манас”. У казахов нет ничего подобного…”. Последний пример Ш.Акинер можно дополнить: у калмыков — “Джангар”, у монгол — “Алтан Тобчи”, “Сокровенные сказания монголов”… Увы, сейчас тем более не на чем сфокусировать общеказахское национальное самосознание. Фрагментация национального духовного поля, бывшего прежде эфемерным, а сейчас сохраняющегося лишь номинально, прогрессирует.
Традиционные верования казахов в целом похожи на японский синтоизм. В их основе то же поклонение духам предков и тот же культ божеств природы. Но у японцев есть объединяющий всех символ в лице императорской власти. Казахские же верования не требовали и не требуют присутствия общеказахского группового сознания. Поэтому мы, видимо, и не имеем единого народа. Но идущий испокон века народный опыт никогда не бывает бесполезным. В нормальной казахской семье до сих пор обязательно знание своей родословной до седьмого колена. Кстати, в этих пределах браки между собой запрещены. И запрет этот неукоснительно соблюдается. Наука в XX веке доказала, что наследственные признаки могут передаваться именно до седьмого колена. То есть соблюдение казахских принципов при заключении браков абсолютно соответствует медицинским требованиям, обуславливающим появление здорового потомства. Казахи их придерживаются веками. А наука и вместе с ней все цивилизованные народы узнали об этом лишь во второй половине XX века.
А еще казахи рассматриваются как мусульмане. Вопрос о том, сколь ревностные они приверженцы ислама, много обсуждается. Поэтому мы не станем на нем подробно останавливаться. Просто отметим, что сейчас в Казахстане исключительно благоприятная ситуация для укрепления и дальнейшего распространения ислама. И вот почему. Спросите у любого мусульманского духовного наставника, какое понятие более всего характеризует ислам. И он вам ответит: “Справедливость”. Проведите опрос простых людей на улице — какое явление более всего характеризует наше время. Подавляющее их большинство, если не все, ответит: “Несправедливость”. Остальное и разъяснять-то нет смысла! Исторический опыт свидетельствует о том, что ислам способен проявить себя как мощнейшая идеология сопротивления в тех условиях, когда малочисленные и слабосильные поставлены перед необходимостью противостоять могущественной и многочисленной силе. Примеров тому сколько угодно. При этом действует схема: ради святой справедливости против произвола несправедливости. Об этом на страницах газеты “Солдат” в свое время писал Дж. Сулеев так: “…исламский фундаментализм — идеология отчаяния. И это уже доказано. Новейшей историей. Разумеется, исламский фундаментализм может использоваться теми или иными силами в своих сиюминутных или далеко идущих целях. Но для огромных масс людей в пределах Уммы (мусульманского мира), горько разочарованных беспомощной или оболганной сутью своих государственных, национальных идеологий и поставленных в отчаянные жизненные условия, он — единственная опора для души и единственно верное руководство к действию”. Увы, это так.
Казахи, конечно, будут еще долго оставаться преданными своим верованиям. Но тот факт, что им все чаще и чаще приходится сталкиваться с жестокой реальностью современного мира, с его во многом непонятными для традиционного казахского мировоззрения проявлениями, будет подталкивать их ко все более активному включению в мусульманскую среду. А это явление, в свою очередь, будет способствовать усилению и углублению кризиса казахского единства. Ну, как, например, в США. Там афроамериканцы, являющиеся родными детьми христианской церкви, переходят, разочаровавшись в ней, в ислам, тогда как прибывшие в страну в качестве эмигрантов китайцы и корейцы, наоборот, принимают протестантизм. Социальная подоплека тут такая. Новоприбывшие азиаты в целом быстро добиваются благополучия, а коренные афроамериканцы в большинстве своем как были, так и остаются в ряду материально неблагополучных. По такому же принципу прокладывается в казахской среде нового типа водораздел. Верхние слои общества преклоняются всему европейскому, современному, а нижние, соответственно, все больше и больше сближаются с исламским миром. И это более позднее явление накладывается на то, что описано у Ш.Акинер. Какие это даст результаты — нам остается только гадать. Сейчас, когда идет война на территории Узбекистана и Кыргызстана — двух стран, входящих в тройственную межгосударственную структуру центральноазиатских стран, для общественной мысли Казахстана, третьей страны, входящей в нее, это отнюдь не праздный вопрос.