На премьере фильма “Ирония любви” запах подгоревшего попкорна и парфюма из “Бьютимании” прихотливо сочетается с шипением “Кока- колы” и какофонией эсэмэсок – в кинозале сплошь целевая аудитория фильма – девочки от 12 до 17 лет.
Сюжет фильма столь же незатейливый, сколь и недостоверный. Москва, наше время. Три девицы-мажорки судачат о жизни на летней площадке ресторана. Асэль (так её называют в фильме все, в том числе казах — жених) объявляет о своём желании принести ужо какую-нибудь пользу обществу, не всё же мохито цедить дни напролёт. Для этого ей необходимо стать телеведущей. Её подруга, в исполнении Ольги Орловой, советует ей напрячь жениха-олигарха Алика (Алтынбек? Алмас? Алибек?) и заставить его купить телевизионный канал. Но Асэль не ищет лёгких путей. Она заключает пари на предмет соблазнения ею первого, кто войдёт в ресторан. А если она его таки соблазнит за неделю, то Ольга замолвит за Асэль словечко на телевидении.
Первым в ресторан влетает в погоне за обезьяной Иван (Чадов), массажист сборной Казахстана по синхронному плаванию (во закрутили). Почему в анонсах к фильму опытного массажиста (женская сборная премного им довольна) называют “ботаником” – непонятно. Ещё у Ивана есть мама в растянутой кофте – кошатница и якобы тиранка, которая, якобы, не даёт своему сыну строить личную жизнь и при этом разрешает сыну привести Асэль в гости на семейный ужин с домашним пирогом по его первой просьбе. Во время визита Асэль, мама периодически заходит в комнату именно в те моменты, когда Иван и Асэль норовят слиться в поцелуе. На этом козни мамы исчерпываются – недолго мучилась старушка.
В тиранство мамы не верится, как и во всё остальное. Когда в рассказе Улицкой “Дочь Бухары”, старая московская нянька возмущена женитьбой своего воспитанника на узбечке: “Да смотреть-то обидно. Женился на головешке азиятской…”, то в такую ситуацию веришь. Наверное, от того, что это неприятная, но правда жизни. А когда мама (Розанова) предъявляет к казашке Асэль единственное требование – уметь принимать кошачьи роды – то не веришь. Понятно, что на свете живут пламенные интернационалисты, достойные за это всяческого уважения. Неприятно, когда некоторые из этих интернационалистов делают вид, что национального вопроса не существует.
Кроме мамы, воссоединению младых сердец мешают:
- Жених-олигарх (Эрик Жолжаксынов) с мобильником, прилепленным к уху, который “продаёт нефть арабам”. Аферист, что ли?
- Сборная команда Казахстана по синхронному плаванию.
- Глупые советы глупого тренера по плаванию (Фархад Абдраимов)
- Журналистка – шантажистка с компрометирующими Асэль фотографиями.
Интерьеры в фильме сплошь заимствованы из “Космополитен”. В качестве продакт плейсмент, навязчиво выставляется логотип “Эйр Астаны”.
Этот коктейль из падений, столкновений, обливаний салатами и вином, и плохой поп-музыки, директор “Казахфильма” и по совместительству продюсер фильма господин Ермек Аманшаев называет “большим достижением нашего кинематографа”.
Право слово, что взять с человека, который говорит ещё и такое:
“Мы взяли на вооружение два концептуальных опорных высказывания нашего Президента Нурсултана Назарбаева – уже сейчас думать о посткризисном будущем и даже в кризис находить мотивы для развития, – сказал Ермек Аманшаев.
Он привел такой пример: уменьшается количество фильмов в Голливуде и России – следовательно, высвобождается ниша в нашем кинопрокате, которую планируется занять”. Ну-ну, дай бог нашему теляти волка задрати.
Публика в зале приняла фильм с энтузиазмом. Во время пикантных, но вполне целомудренных сцен, девчонки повизгивали и попискивали от удовольствия, а во время финальной сцены, где Асэль сбегает из-под венца с массажистом (Алик сам ей сказал: Побежишь за ним? Беги!), вздох восторга пронёсся по залу. “Казахфильм” и “Интерфест” вложили свой кирпичик в дело дальнейшей дебилизации подрастающего поколения.
В соседнем кресле сидел юноша лет 17-ти, единственный молодой человек на весь зал. Что он делает на девчачьем сеансе — психологическая загадка, которая разрешилась легко: Олжас – ученик 10 класса и руководитель самодеятельного киноклуба, любезно согласился ответить на вопросы.
— Как тебе кино?
— Разве это кино? Мура и лажа! Опять упустили возможность сделать приличный фильм.
— А у них была такая возможность?
— Конечно, была. Но им же надо “осваивать средства”, и себя при этом не обидеть. Они вбухали в эту фигню два миллиона долларов! Собираются вложить в рекламу ещё столько же. У людей в руках административный ресурс…
— Извини, перебью. Сколько тебе лет?
— Скоро семнадцать.
— Продолжай.
У людей было всё — нет, надо было снять эту лажу!
— А ты бы как это сделал? И расскажи сначала про ваш клуб.
— Мы собираемся в Доме демократии раз в неделю, смотрим фильмы, обсуждаем. Упор делаем на авторское и левое кино. Пишем сценарии, снимаем небольшие, ну, не фильмы, а зарисовки … В общем, учимся. В том числе на плохих образцах тоже. “Ирония любви” – пример того, как не надо снимать кино.
Можно было бы сделать острую политическую сатиру! Вот этот её жених, олигарх. Ну все же понимают, что значит сегодня быть в отечественном бизнесе крупной фигурой – в любую минуту за ручку возьмут и в суд отведут. Президент лично им обещал, все слышали. Старшой сказал! Могли же авторы сделать не комедию, а реальное кино. До комедий ли сейчас, смотрите, что вокруг творится! И вот как будто олигарха арестовывают и он кричит в трубу своей Асель: «Беги, Асель, беги!»
— Ты это серьёзно?
— А почему нет? Аллюзия на европейские образцы… А она рыдает в трубу: “Алик, маму с папой арестовали!” Ну, как будто она дочь банкиров Беляевых, из “Валют Транзит банка”.
— Кого!? Час от часу не легче!
— Ну что Вы смеётесь? Ну здорово же было бы. Жизненно, интересно…
— Тебе шестнадцать лет и ты знаешь о банкирах Беляевых?
Я с тётей своей на их концерт ходил, в Астане, в Конгресс-холле. Лет пять тому назад это было, они тогда в шоколаде были. Какое это было представление! Жесть! Кого они только не подтянули в подпевки и в подтанцовки. Я тогда про капитализм всё понял. Она, эта Беляева, вся накрашенная, сверкала, как ёлка новогодняя. И муженёк её аж лоснился от довольства… Народные артисты, всякие лауреаты пели им дифирамбы, восхваляли их “таланты”, пели их дурацкие песни. Лайма Вайкуле с ними обоими взасос целовалась, сорри. Роза Рымбаева их хвалила. Эта седая поэтесса, как же её зовут? Фариза Унгарсынова. И этот певец, бабушка моя от него балдеет – Алибек Днишев. Эти аферисты, на свои наворованные деньги, всех нагнули. А недавно этого мурло Беляева показали, как он в тюрьме библиотекарем подвизается, довольный такой, в бандане… Всё равно в шоколаде! Завтра — послезавтра выйдет и опять займётся аферами… После представления, в холле их книга стихов продавалась. Тетя моя купила.
— Розовенькая такая? С золотым тиснением?
— Вы читали? Правда, жесть!
— Правда… Итак, арестовали родителей Асели Беляевых, если тебе так угодно. Дальше что?
— Ну, а дальше она понимает, что самой теперь надо о себе заботиться и выходит замуж быстренько за этого массажиста, чтобы взять его фамилию и вывести то, что на неё записано, из-под внимания финполиции. Муж ей этот только для фикции нужен, потом она разыскивает за границей какого-нибудь беглово оппозиционера, предлагает ему помощь в революционной борьбе…
— Здорово придумано.
— Вот видите! И ещё я бы фильм, знаете, как закончил? А может, в другой фильм вставил бы. Это эпизод, реально бывший в моей жизни. Он очень символичный. Как мне кажется…
Я осенью ездил к брату в Астану, он там работает и снимает квартиру на левобережье. Утром вышел на пробежку и на перекрёстке возле Дома министерств увидел Нехорошева.
— Депутата?
— Да, его. Представляете, громада этих подавляющих своими размерами зданий вокруг и Нехорошев через дорогу переходит. А вокруг на несколько громадных кварталов никого, кроме нас двоих.
— Двое в комнате — я и Ленин…
— (Смеётся). Такой весь наглаженный, в галстучке, с портфельчиком, такой весь преисполненный апломба. Бодро так идёт по этому пустынному левобережью, а оно мёртвое! Ни детей с мамашами, ни старушек, прогуливающих собачек, ни тусующейся молодёжи… В нормальных странах на улицах жизнь кипит, а тут никого, кроме Нехорошева. Я представил, как этот маленький человечек придёт в огромный зал заседаний парламента, достанет из портфельчика заготовленную бумажку и прочтёт по ней какую-нибудь хрень. А вечером эту хрень покажут по ящику и вся обворованная, оболганная, околпаченная телевизионная аудитория будет это с жаром обсуждать… Так мне смешно тогда стало. Я там на перекрёстке стоял и смеялся. Ионеско отдыхает…
— Разве это смешно?
— (После длительной паузы). Вот сейчас понял – это не смешно. Это страшно.
***
© ZONAkz, 2010г. Перепечатка запрещена