Окончание. Начало здесь.
— Леонид Александрович, в предыдущей части мы разобрались с антизападными российскими традициями. Выяснили, что это глубокая колея, с которой Путину трудно свернуть, даже если он захочет. А насколько, по вашему мнению, российский президент и другие евразийские лидеры свободны в вопросах внутренней социальной политики?
— В том смысле – могут ли они больше делать для народа? Или в каком?
— Да. В какой степени российские, казахстанские, узбекские контрасты между столицей и глубинкой, между уровнем жизни крупных чиновников и пенсионеров – историческая неизбежность? Неужели никто из наших ханов не хотел бы войти в историю как создатель благоденствующей «одноэтажной России» или «одноэтажного Казахстана» в хорошем американском смысле слова? Чтобы потомки не плевали на могилу вождя, не проклинали за то, что он с племянниками разворовал страну, а вспоминали с благодарностью.
Это вроде бы наивные вопросы. Но меня они правда занимают. Ведь наши главные начальники давно решили все материальные проблемы своих правнуков. Натешились единоличной властью… Почему не поработать для людей?
— Видите ли, какое дело. Что значит «не плевали бы на могилу»? В России большая часть населения, не знаю, как в Казахстане, сегодня хорошо относится к Сталину. К человеку, который уничтожил миллионы русских людей. И к Ивану Грозному многие хорошо относятся. Так что добрая память народа – она странная штука. Чрезвычайно хитрая. Но бог с ней, с памятью. Смотрите, что ещё важно. Самодержавные правители, которые только начинают царствовать – совсем не те, которые правили триста лет, как Романовы. Когда династии исполнилось три века, лично царь жил очень скромно. Более, чем скромно. Я читал его разговор с премьер-министром Витте. Там Витте сказал Николаю – ваше величество, вы живёте скромнее, чем я, хотя вы император, а я всего лишь ваш слуга, премьер-министр.
Но это после трёхсот лет правления. А начинают монархи с того, что обогащаются лично сами. Тем более, когда они прекрасно понимают – время их династии ограничено, сами эти «династии» в двадцать первом веке совершеннейший анахронизм. Поэтому рефлекс, инстинкт грести под себя он неудержим. Не случайно во всех самодержавных странах постсоветского пространства, как вы правильно говорите, концентрация денег – в центре под царём, а дальше расходится кругами. Богатейшие люди в Азербайджане это семья Алиевых и их клан нахичеванский так называемый. В Туркмении ну вообще о чём говорить – всё, что есть, всё и принадлежит, собственно говоря, богдыхану. В Узбекистане вся политическая борьба ведётся между дочкой старшей и дочкой младшей. Все знают в Узбекистане, что контролировала Гюльнара, что контролирует младшая Лейла и так далее. Так устроены эти правления.
— Это началось в 90-е. В том числе в тогдашней «демократической» России.
— Конечно, так же было при Ельцине. Семья Ельцина концентрировала огромные богатства. Другое дело, что по своей глупости они под себя гребли на рубль, а окружение разворовывало на сто рублей. Но это уже их личные особенности.
Путинское олигархи это всё его собственная команда – все эти тимченки, ротенберги, ковальчуки, шамаловы. Это всё его ближайшее окружение, и там невозможно понять, где их деньги, где его деньги. И то же самое в каждой российской республике. Возьмите Татарстан. Кто богатейшие люди Татарстана? Семья Шаймиева. Оба сына и так далее, и так далее. Кто были богатейшими людьми в Башкирии? Рахимовы. Он сам, его сын. Это воспроизводится. Москва – семья Лужкова-Батуриной. Но теряется власть – теряются деньги. Это всё очень не надёжно.
Могут ли эти люди – евразийские ханы, президенты, цари – заниматься работой на средний класс? На создание массового среднего класса. Могут! Они это и делают. Весь вопрос в очерёдности. Они сначала обогащаются сами… Всё те же концентрические круги. Если денег так много, что проливается и на других, то возникает средний класс. В России он возник при Путине. Какой-никакой средний класс в Казахстане возник при Назарбаеве. Но — «только после нас». Тут вся проблем в очерёдности.
— А сейчас денег опять стало мало, и средний класс скукоживается.
— Ну, естественно. И хватает опять только на себя. Помните, как в том анекдоте: сын говорит — папочка, тебя уволили с работы. Слава Богу, теперь ты будешь меньше пить. Нет, отвечает отец – теперь ты будешь меньше есть. Вот и всё.
— Наверно это может продолжаться ещё триста лет. Стало больше денег – отрос средний класс, закучерявился. Стало меньше – опал.
— Это могло бы продолжаться триста лет, если бы Россия и Казахстан жили как Северная Корея. То есть полностью отгородились от внешнего мира. Но растленное влияние Запада существует, интернет не перерезан, контакты не перерезаны, инвестиции не перерезаны. Сама российская и казахская элита со страшным свистом рвётся с обожаемой Родины на Запад, скупает там целые кварталы недвижимости, посылает туда учиться детей и так далее. Это тлетворное влияние Запада — оно очень сильное и очень быстрое. Ведь миром движут не деньги, и не воля, и не географические причины. Миром движут идеи. Это факт. Вот появляются новые идеи, и они начинают закручивать мир.
Начиная с незапамятных времён, идеи появляются на Западе. Западная идея монархии, западная идея абсолютного правления, которая и на Востоке прекрасно существовала, потом западная идея Просвещения, западная идея демократии, западная идея среднего класса. Эти идеи – вода дырочку найдёт – они просачиваются. И разворачивают… Ну и плюс, конечно, огромные экономические возможности Запада. Поэтому я думаю, что при современных технологиях, при современной ситуации у России, как и у всех других стран Евразии есть две возможности. Или отчаянно двигаться в сторону Северной Кореи – ну вот Туркмения почти достигла корейского варианта. Почти. Закупориваться и закупориваться. И в этом состоянии, в состоянии споры, законсервированными, пролежать, как Ленин в мавзолее – ну, триста не триста, но много лет. Или, тем не менее, сохранять открытую форточку. А если сохраняется открытая форточка, то влетают вирусы. Влетают вирусы – начинается болезнь. Антибиотиков нет, и этот организм умирает. Так что я думаю, это вопрос лет. Для России точно лет, а не десятилетий и тем более не веков.
— Я не очень понял насчёт вирусов. Форточку открывают для свежего воздуха, а у вас организм умирает.
— Разумеется, умирает политический организм. Вот этот самодержавный, монархический.
— И приходят демократические перемены. Или что приходит?
— Другое дело, что после очередного краха самодержавия в России… Ведь после краха советской власти тоже казалось, что всё. Теперь будет прозападная Россия. Но она поколебалась, поколебалась — и Ванька-встанька опять восстановился в прежней форме. Опять генетический код собрал те же самые молекулы… Немножко другое, но в принципе то же самое. Поэтому вполне возможно, что после краха нынешнего тоталитарного режима опять соберётся какой-то вариант нового тоталитарного режима.
— При этом события могут развиваться и по драматическому сценарию. Смотрите, как колбасит Украину. Она намного меньше России, расположена к западу от неё, но никак не перейдёт на европейскую сторону.
— Да, конечно. Никто и не обещал лёгкой жизни. Но вы спрашивали, может ли это в стабильном варианте продолжаться триста лет – нет, не может. Могут быть многочисленные сломы, разломы, развороты, после которых возможна реставрация. А после реставрации снова разломы и сломы, до тех пор, пока оно не войдёт в качество прозападных, продемократических, прото-демократических стран безусловно второй свежести. Безусловно, сильно потрёпанных.
Ну, вот смотрите. Во Франции первая антимонархическая революция была в 1789 году. После этого до 1871 года там всё время были монархи, которые всё время ломало. Одна революция. Вторая. Третья, четвёртая. И только через 82 года во Франции установилась более или менее стабильная демократическая республика. Но опять же, что это была за республика? Понадобилось ещё почти 70 лет, чтобы испарились сами мечты о восстановлении монархии. Последняя вспышка монархизма там была в начале 1940-х, во время немецкой оккупации. И хотя монархию во Франции не вернули, но авторитарный строй там, пусть и ненадолго, но восстановился. И только после Второй мировой войны Франция окончательно и бесповоротно стала открытой демократической страной, где о реставрации никакого авторитарного строя никто кроме психически больных не заикается.
— На свете нет ничего окончательного и бесповоротного. Вряд ли европейская демократия это сияющая вершина, которая, наконец, воздвиглась и будет стоять тысячи лет. Всё течёт, всё меняется. Вот сейчас сами консервативные европейцы озабочены тем, что с одного конца к ним едут и едут мигранты, пытаются устанавливать свои порядки. И что с другого конца Европа уже сходит с ума от легализованных наркотиков и однополых браков. Вы исключаете вариант, при котором наша Евразия будет прилежно стараться стать Европой – а Европа тем временем сгниёт на корню или рухнет под натиском варваров с юга?
— Я в это не верю. Европа, несомненно, развивается. Это очевидно. Само возникновение Европейского Союза — наглядное свидетельство такого развития. В этом процессе развития есть вещи, которые живущим там людям кажутся приятными и неприятными. Все европейцы ненавидят европейскую бюрократию. Ненавидят европейские институты. Вместе с тем, они все признают, что европейские институты нужны. Вот вам пример с Англией. Англия сейчас самая непокорная, самая независимая страна Европы. Которая всегда традиционно была против объединения. В Англии сильны настроения, которые называются евроскептицизмом. И вот там возник вопрос, его премьер-министр поставил: вот вы не хотите в Европу. Чёрт с ним, давайте проведём референдум, выйдем из Евросоюза, в котором мы и так-то занимаем особое положение и будем жить как в старой доброй Англии.
Как отреагировал большой бизнес? Как отреагировали элиты? Нет, нет, нет! Только в объединённой Европе! И я практически не сомневаюсь ни секунды, что референдум, который они проведут, даст результат, что они остаются в Европе. Англичане при этом симпатизируют Евросоюзу? Нет. Их при этом устаивают европейские бюрократы? Нет. Им нравится координировать свои действия с Брюсселем? Нет. Но альтернативы хуже.
То же самое относится к мигрантам. Ели отбросить совершенно бессмысленные истерики ни о чём, то картинка получается такая. Если спокойно на это дело посмотреть. Массовая эмиграция в Европу из бывших европейских колоний идёт, по крайней мере, 50 лет. За это время на 500 миллионов европейского населения приехали около 20 миллионов мигрантов. Они очень по-разному ассимилируются. Кто плохо, кто хорошо. Например, индусы и китайцы ассимилируются замечательно. Они уверенно теснят евреев в западной науке. Кстати, иранцы тоже хорошо ассимилируются.
В этом году президентом Королевского общества в Англии, это Британская академия наук, самая уважаемая, самая престижная научная организация в мире – стал индус. Если вы посмотрите на Европарламент, на парламенты европейских стран, то везде имеют место – в Германии турки, во Франции арабы, в Англии пакистанцы и индусы. Они не представляют никакую отдельную политическую партию. Они входят в общие политические партии. Они не предлагают никакой политической альтернативы и так далее. А вопли о том, что террористы могли сломать политические институты Европы, это просто истерика Европы, повышенная иммунная реакция организма. В принципе необходимая. Организм должен повышенно реагировать, чтобы сохранить свою аутентичность.
— В общем, вы уверены, что всё с Европой будет в порядке.
— Что дальше будет с Европой – судить я не берусь. Вполне возможно, что процессы там идут для нас очень странные. Например, гораздо важнее, чем гей-браки, которых там полтора брака – это резкое падение рождаемости. В Германии рождаемость меньше, чем смертность. У них естественная убыль населения. Быстрое старение Европы. Это всё объективные и действительно грозные тенденции. По-настоящему грозные. Но может быть как раз приток мигрантов, которые всё-таки культурно адаптируются, помогут с этим частично справиться. Об этом я судить не берусь. Я знаю одно, что опыт Америки показывает, что миграция вещь совершенно необходимая, крайне полезная и отсутствие миграции – плохо, а присутствие… Да, людей раздражает. Я терпеть не могу… Прощу прощения, но я исламофоб. Ну, вот лично я не люблю… Но если я говорю о своих личных симпатиях и антипатиях, это одно. Если я говорю об объективной ситуации, это совершено другое. Поэтому я не вижу безоблачного будущего Европы. Неизменного будущего не вижу. Стабильное вижу. А в какую сторону это пойдёт – судить не берусь. Но все эти страхи насчёт исламизации, все эти «мечети парижской Богоматери» это всё дешёвка. Пиаровская дешёвка ни о чём.
***
© ZONAkz, 2016г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.