Поймали большого мальчика

Часто где-нибудь в аптеке, банке, ресторане можно увидеть вырезанных из картона плоских улыбающихся персонажей на подставке – медсестру, клерка, официанта или повара. Их задача – олицетворять. Заботу, предупредительность, безупречный сервис, внимание к нуждам клиента. Сначала, сослепу, нырнув с солнечной улицы в полумрак помещения, принимаешь их за живых людей, пытаешься пропустить их, а они не проходят, потом лёгкая оторопь сменяется пониманием “Хоспади, это же реклама”.

Стоит в аптеке такая картонная медсестра — белый коротенький халатик, бюст ни в коем разе не меньше 3-го размера, сияет картонной улыбкой, а в руке скляночка с каким-нибудь “Доктор Мом”. Всё в ней диво, всё совершенство. Одно плохо – в ней нет жизни. Или правды жизни, потому как жизнь ей и не положена.

В пресс-релизе к только что вышедшему на экраны фильму “Небо моего детства” производства АО “Казахфильм” заявлено, что картина уникальная. Вот так — не больше, не меньше. Ну, дак наши режиссёры по другому и не умеют, они же не какой-нибудь, прости Господи, Голливуд или “Мосфильм”.

На “Казахфильме” в последнее время только уникальные фильмы и снимают. Уникальные по затраченным средствам и непропорциональные этим затратам качеством . Как ни бьются, по другому у них не получается. Талант не пропьёшь.

Повествует фильм о мальчике Султане из Чемолгана (Ушконыра).

Понимаю, в чём уникальность “Неба моего детства” — все персонажи фильма изготовлены из картона. Они все что-нибудь да олицетворяют. Выписаны персонажи не художественной масляной краской, не легкомысленной акварелью или какой-нибудь пастелью, боже упаси. Материал авторов фильма – картон и акрил. Никаких тебе полутонов, оттенков и прочей рефлексии.

Живёт на экране картонное семейство – бабушка, мать, отец, глухонемой дядя.

Вокруг клубятся картонные соседи, односельчане, милиционеры, уполномоченные, босоногая картонная ребятня.

Всё ясно и пронзительно просто — трудись, делай добрые дела, уважай старших, защищай слабых, иногда произноси “оумин” и будет тебе счастье. Авторы убеждены, что схема эта работает безупречно, без осечек.

Картонная мама героя по дороге из роддома рассказывает мужу, что русский доктор, приняв у неё роды, произнёс загадочную фразу — “Поймали большого мальчика!”

Зритель должен из этого сделать соответствующие выводы – не “неведому зверушку”, а человека с очень большим будущим родила героиня.

А далее она сообщает мужу, что коварная соседка по палате, жена Асана, мать семерых дочерей, хотела присвоить себе Султана и поменяла детей. Муж пугается – ты хорошо посмотрела, вдруг она нам подсунула девочку? Проверила, заливисто смеётся счастливая супруга.

Мать Султана (Алмагуль Алишева) – воплощённая мечта нацпата: покладистая, покорная, слова поперёк не скажет, круглое личико, белоснежный платочек, знай только хлопочет вокруг казана да воркует что-то ласковое, аки голубка. С мужем нежна, свекровку слушается, с роднёй мужа предупредительна, в голодные годы соседских детишек подкармливает сахаром. Олицетворяет пласт казахского народа, воспетый в песне “Қазақтын келиндер ай”.

Отец олицетворяет несгибаемое мужество и отвагу — душит волков, сыновнюю покорность (очень боится своей мамы), трудолюбие и нелюбовь к советской власти – гори вся огнём, Москва ваша! — в сердцах произносит он, когда местный уполномоченный объявляет о новом налоге.

Бабушка (Бибигуль Тулегенова) тоже сделана из добротного, старой выделки, картона – добрая, мудрая, всепрощающая и всепонимающая. Не апашка, а сон бездарного мультипликатора — кимешек, карманы камзола, полные курта и иримшика, лицо в морщинах, на изработанных руках тусклые серебряные перстни. Фальшивый образ, кочующий из фильма в фильм – мелет талкан на ручной каменной мельничке, нещадно балует внука и тоже олицетворяет – почтенную старость, что ей без дела сидеть. Иногда только попеняет невестке с сыном – не трожьте моего ребёнка, родите себе другого, и делайте с ним, что хотите. Сын с невесткой терпеливо и кротко улыбаются — пусть её, нешто нам жалко, пусть резвится старушка. А внучок от бабушкиных нежностей не раскисает, не портится. Хороший мальчик получился, картонный такой, на странные для детского уха слова соседа “Чтобы твоя жизнь была прямая и ровная, как ствол этого дуба”, вежливо отвечает “спасибо”. Бабушкина школа — она сказала, что взрослых надо уважать, он и уважает. Тут зритель, очевидно, должен умилиться до слёз — прелесть старушка и мальчик какой правильный – гневно выбивает из рук приятеля пачку “Казбека”: “Ты же ещё ребёнок!”.

Такой маленький, а уже парторг.

Вот Султан идёт по заснеженному полю в школу и приходит туда раньше всех. В школе никого, кроме сторожа. Всё правильно, мальчик Султан не хухры-мухры, он олицетворяет тягу к знаниям, это только его ни на что не годные однокашники приходят вовремя или опаздывают. Вот приходили они в школу вовремя, и что? Где теперь Султан и где они?

Вот картонная учительница вызывает детей по очереди к доске и они старательно декламируют стишок Алтынсарина “Кел, балалар, оқылық”, а шустрый, весёлый мальчик Султан, в данной мизансцене олицетворяющий октябрятский задор, выдаёт стишок, подслушанный у отца:

Дети и учительница хохочут. Так смешно, так смешно…

Вот привозят на грузовике энкавэдэшники спецпереселенцев — балкарскую семью и высаживают их перед домом родителей Султана.

Семейство не отряхивается от дорожной пыли, не разминает ноги, как все нормальные люди. Не положено. Не для того их сюда притащили. Они тоже олицетворяют – репрессированные малые народности. По сценарию положено, чтобы отец Султана пригласил их в дом, пожить во времянке. Они и стоят покорно, ждут — благообразный глава семьи — седой элегантный старик, его сын — воплощение мужской кавказской красоты, невестка главы семьи, как и положено приличной кавказской женщине, стоит, помалкивает, опустив долу прекрасные угольно-чёрные очи, четверо детишек тоже не рыпаются и не разбегаются. Одето семейство в красивые новенькие национальные костюмы, позаимствованные у Кабардино-Балкарского государственного ансамбля песни и пляски – женщина в праздничном национальном уборе, а мальчик лет семи в национальной шапочке и черкеске с газырями. Напялили бы на пацана и бурку с башлыком, но — лето, жарко. У старика на поясе висит изящный кинжал в ножнах и одет он тоже, как на свадьбу.

Как будто и не везли их в скотных вагонах, и не умирали они там от жажды и болезней, и не выбрасывали они на полном ходу поезда трупы сородичей…

Картонный мальчик Султан уже в детстве проявляет широту своей души — выиграв в конном состязании ковёр, тащит его не домой, маме, как поступил бы нормальный, знающий цену вещам мальчик из крестьянской семьи, а дарит его балкарской семье — ему же положено ещё поолицетворять межнациональные взаимовыручку, мир и согласие. Жалко ему, что ли, вон у нас сколько всего.

Вообще в фильме межнационального согласия — вагон и телега. Родители Султана обсуждают такой сугубо интимный семейный вопрос как поступление в институт не келейно, а с выносом на всенародное обсуждение, с целым ворохом разнообразных соседей, для пущей убедительности разодетых в свои национальные костюмы. Тут тебе и лица кавказской национальности в папахах, и некто в украинской рубахе-вышиванке и с трубкой — чубуком в зубах, и помятые дядечки в пиджаках и кепках, олицетворяющие русский народ. Не хватает только чукчи с оленем.

К этому моменту от всей этой ассамблеенародоказахстанской разлюли-малины начинает подташнивать, как будто выпил банку варенья и заел пирожными. Но надо терпеть. Надо же узнать, чем всё это закончится.

А заканчивается тем, что Султан, как и положено хорошему картонному мальчику, наконец-то, вырастает в высокого, стройного как ушконырский тополь юношу. С утречка ходит за хлебом в сельпо, терпеливо выстаивает там долгие часы и в конце -концов уступает своё место в очереди учительнице — тут он олицетворяет “Учитель, перед именем твоим…” и et cetera.

Очевидно, авторы вначале пытались туманно намекнуть, что училка – предмет юношеского вожделения Султана, но потом застеснялись педалировать эту тему. Султан не может вожделеть учительницу, он же картонный, плакатный, это недостойное занятие авторы оставляют его прыщавым приятелям.

Вероника Гербертовна, учительница немецкого, олицетворяет советское учительство. Авторы использовали этот образ по прямому назначению, училка должна “оттенять” образ начитанного Султана – во время белого танца в клубе он шепчет ей на ушко стихотворение Гёте в переводе Абая “Горные вершины”.

Вероника Гербертовна в восторге.

Всё, всё работает на сиятельный, стерильный, недосягаемый, совершеннейший образ – и тебе он ворошиловский стрелок, и в аттестате (показано крупным планом) одни пятёрки, и в кокпаре первый, и на домбре играет, и учительнице на стол цветы в вазе ставит, и драки разнимает, и Гёте-Абая читает. Любо-дорого посмотреть – глаза б мои не видели.

Лучше бы украла его жена Асана.

***