Война на Северном Кавказе как наследство от прошлого

Есть такой афоризм: “Кто владеет настоящим — владеет прошлым, кто владеет прошлым — владеет будущим”. Он невольно вспоминается каждый раз, когда думаешь об истоках и жестокой реальности второй уже за нынешнее десятилетие войны в Чечне.

Российская и советская наука свидетельствует, что Россия вышла к Северному Кавказу еще во второй половине XVI века, то есть тогда, когда возникло Терское казачье войско, состоявшее из гребенских казаков и переселенцев с Дона. За спиной русского форпоста на границе со Средним Востоком оставалась широкая степная полоса, которая тянулась с запада на восток от Дуная в районе Паннонии до Волги в районе современного Саратова и далее, от Буджакской степи до Черных песков. Хотя этот обширнейший регион и был назван впоследствии южнорусские степи, еще лет 200 русское присутствие здесь, за исключением водоразделов, вдоль которых и разворачивалась главным образом российская экспансия на юг, оставалось чисто номинальным. К примеру, в XVII веке русские стали уже осваивать гигантские просторы Дальнего Востока и оказались в районе Берингова пролива, в десяти тысячах километрах от Москвы или, иначе говоря, на самом краю земли. А в это время в нескольких сотнях километрах от столицы царства “кочевали не признававшие или лишь номинально признававшие русскую власть ногайцы” (В.М.Кабузан “Народы России в XVIII веке. Численность и этнический состав”, стр.92, “Наука”, 1990). В 1632 году был основан Якутск, в 1740 году — Петропавловск-Камчатский (кстати, Петропавловск-Казахстанский — только в 1807 году). В то время такими крупнейшими центрами России последующего периода, как Ростов-на-Дону, Краснодар, Сочи, Ставрополь, Одесса, и не пахло. Они были заложены главным образом в конце XVIII века. А Сочи — даже еще позже, лишь в 1838 году. Южно-российский Краснодар появился в свет спустя полтора с лишним столетия после восточносибирского Красноярска.

Почему русские, обозначив свои притязания на Северный Кавказ еще при царе Иване Грозном, к их реализации приступили лишь при императоре Александре I, то есть спустя целых два с половиной столетия? Хотя Москва и сокрушила Казанское и Астраханское ханства, справиться следом же с Крымским ханством, с третьим наследником Золотой Орды, не смогла. Не покорив его, невозможно было приступать к освоению южнорусских степей. Там кочевали сотни тысяч кочевых татар и ногайцев, которые то признавали себя вассалами Москвы и шли воевать против ее врагов, то бились с ней же на стороне крымского хана. Крымское ханство продержалось до 1783 года, но произошло так во многом потому, что крушение двух других ханств вынудило западные тюркоязычные племена консолидироваться вокруг последнего уцелевшего владения. С другой стороны, оно заручилось поддержкой Османской империи, которая во второй половине XVI века, когда Москва начала свою экспансию на юг и на восток, находилась в зените своего могущества. Турки не только помогали Крыму, они пытались через него и без него распространять свое влияние на Северный Кавказ и северо-восточное побережье Черного моря. Их султан чувствовал себя настолько сильным, что решил выступить в защиту родственных ногайцев и отвоевать им Астрахань. Но посланные им войска пришли в ужас от климата и прочих особенностей южнорусских степей и, не дойдя до цели, повернули назад. О защите своих единоверцев в далеком Закавказье от той же Турции и Ирана думали и московские цари. (С.М.Соловьев, собрание сочинений, стр. 363, “Мысль”, 1989). Но предпринять что-либо реальное не могли до поры до времени. Рассвет могущества Османской империи длился до 80-х годов XVII века. Соответственно, по свидетельствам западных историков, до 1683 года, то есть вплоть до эпохи Петра I, Москва платила ежегодную дань контролировавшим южнорусские степи крымским татарам. Петр Великий не только пробил окно в Европу и превратил Московское царство в Российскую империю, на также предпринял ряд акций по линии Дунай — Аральское море с целью расширить пределы своего государства на юге. Но особых успехов не снискал. Положение на юге продолжало оставаться практически неизменным. “В первой половине XVIII века в Астраханской губернии (прилегающей к Северному Кавказу. — Авт.) в основном проживали калмыки (I ревизия — 93,9%, II — 89,1% всех жителей). Татар здесь было немного (I ревизия — 0,2%, II — 0,9%). Процент русских, главным образом за счет Астрахани, почти удвоился (I ревизия — 5,2%, II — 9,3%)… На Северном Кавказе приток переселенцев был еще меньшим, чем в Нижнее Поволжье. В целом в районе татары (кубанские, кочевые) и ногайцы составляли по I ревизии 97%, по II — 95%… На территории будущей Земли Войска Черноморского (Кубань, Краснодарский край. — Авт.) все население тогда состояло из них. (В.М.Кабузан…).

Положение на Северном Кавказе стало быстро меняться лишь с приходом к власти Екатерины II в 1762 году. После завершения Второй русско-турецкой войны (1768-1774 гг.) победой России она приступила к вовлечению северокавказских горцев в состав империи. В 1774 году в результате русско-осетинских переговоров состоялось добровольное присоединение Северной Осетии. Этот шаг, очевидно, не был случайным. Россия, начиная вхождение в горный район Северного Кавказа, сделала ставку на единственный среди множества местных народов и народностей ираноязычный народ. Расчет оказался верным: на протяжении дальнейших 200 с лишним лет он неизменно оставался и остается самым лояльным по отношению к России народом на всем Кавказе. Если вхождение Закавказья в состав империи самым благоприятным образом отразилось на судьбе грузин, то же самое можно сказать и в отношении осетин касательно Северного Кавказа. Тем не менее Грузия всякий раз, когда возникала возможность дистанцироваться от Москвы вплоть до отделения, с готовностью пользовалась ею, а Осетия (как Северная, так и Южная) — нет. Более того, когда нынче пошла волна переименований городов в национальных республиках на местный лад, североосетинцы поменяли советское название своей столицы Орджоникидзе не на прежнее сугубо осетинское название Дзауджикау (1944-1954 гг.), а на исконно русское Владикавказ. Еще один народ оказал России неоценимую помощь в пору утверждения империи на Кавказе. Это — калмыки, пришедшие почти за два столетия до этого из Центральной Азии, а к моменту вступления России в пределы горной части Северного Кавказа уже переселенные Екатериной II в район Черных Песков на северо-западном побережье Каспия, по соседству с Дагестаном. В 1806 году они добровольно выступили в поход с целью внести свою лепту в дело завоевания Кавказа. То была не первая и не последняя услуга калмыков русским царям в их усилиях утвердить власть в этом регионе. В 1706-1708 гг. они под началом Аюка-хана принимали участие в усмирении Астраханского бунта стрельцов и разгроме Булавинского восстания казаков под Новочеркасском. В более поздние времена калмыцкие отряды участвовали в русско-иранской и русско-турецкой войне в Закавказье. Всего ими было предпринято около 30 крупных военных акций в поддержку державной власти. Трудно переоценить их заслуги в расширении и укреплении южных рубежей империи. Однако калмыкам не удалось все снискать, в отличие от осетин, неподдельную признательность и ответные симпатий у могущественного покровителя. Как теперь можно судить, Россия оказалась к ним не столь благосклонной, сколь верны они ей были…

1777 году было начато устройство Азовско-Моздокской линии протяженностью 2000 верст от устья Дона до Каспийского моря. В 1783 году был заключен Георгиевский трактат, который установил протекторат России над Грузией. Здесь следует сделать небольшое отступление для уточнения тогдашней ситуации. Политическая история конца XIX — начала XX века приучила нас воспринимать всякого рода протектораты как форму колониальной зависимости. Но подлинное значение этого термина определяется с точки зрения политической истории следующими понятиями: “опека”, “межгосударственная связь, при которой большое и сильное государство берет на себя заботу о безопасности небольшого и слабого государства.” В реальной жизни могущественные державы зачастую попросту навязывали свою протекцию слабосильным странам. Отсюда и пейоративное значение, ставшее нам более привычным. Но к российско-грузинскому соглашению, заключенному в 1783 году по просьбе государя Картли-Кахетинского царства Ираклия II, оно, можно сказать определенно, никакого отношения не имеет. С момента подписания Георгиевского трактата вся политика России вступила в новый этап. Более чем двухвековое стояние на левобережье Терека завершилось. Россия наконец-то решилась реализовать лелеемую со времен Бориса Годунова сокровенную мысль о “защите единоверцев от могущественных народов магометанских”. Таким образом новые рубежи, держав на юге, перешагнув фактически через Большой Кавказский хребет, оказались на Среднем Востоке. По предложению Ираклия II уже тогда началось строительство дороги, названной впоследствии Военно-Грузинской. В 1784 году у начала этой дороги, на ключевой военно-стратегической позиции, была основана крепость Владикавказ.

Решив взять единоверцев в Закавказье “под сень дружеских штыков”, Россия не могла мириться с тем, что в тылу оставались независимыми и предоставленными самим себе северокавказские горцы, принявшие к тому времени в подавляющем большинстве ислам. Уже тогда было ясно, что они просто так не согласяться покориться, что Турция и Иран, считавшие Кавказ сферой своих интересов, не смиряться с потерей и сделают все, чтобы подвигнуть их к вооруженному сопротивлению. По логике вещей, надо было бы сперва привести в подданство северокавказцев, а потом уже перебираться в Закавказье. Ведь ко времени заключения Георгиевского трактата перед Россией, покончившей только что с Крымским ханством, во весь рост встала задача освоить обширную зону от устья Дуная до устья Волги, включающую в себя причерноморские, приазовские, северокавказские степи и Крымский полуостров. Дел тут хватало не на одно десятилетие. Но время не ждало. Грузия и Армения, являвшиеся в XVI-XVII вв. объектами борьбы между Ираном и Турцией, вновь и вновь взывали о помощи. Освободительные восстания к успеху не приводили. Не желавшие мириться с мусульманским гнетом представители грузинской и армянской элиты эмигрировали в Россию. Там многие из них добивались высокого положения и получали возможность влиять на российскую политику на Кавказе. В качестве примера можно назвать командовавшего в 70-х годах XVIII века русскими войсками на Северном кавказе А.В.Суворова и героя Отечественной войны П.И.Багратиона.

Как бы то ни было, Россия при Екатерине II, которая, как известно, проводила активную прогрузинскую линию, перешла рубеж Большого Кавказского хребта с решимостью освободить своих закавказских единоверцев из-под власти Турции и Ирана. За спиной оставался походя включенный в состав империи, но не покорившийся еще Северный Кавказ. Недооценка этой реальности стоила России почти полвека жесточайшей войны и 70 тысяч солдатских жизней. Так долго она не воевала ни с кем ни до, ни после этого. Война на Северном Кавказе завершилась ровно 80 лет спустя после заключения Георгиевского трактата.

Советская история датирует присоединение Чечни и Ингушетии к России 1774-1783 гг. А в дореволюционной России и в современной Чечне считали и считают, что эти регионы были присоединены к империи в результате военных действий царских генералов в XIX веке.

В конце XVIII — начале XIX вв. правительство России несколько охладело к Кавказу. Сказалось и то, что на царском троне в Петербурге Екатерину II заменил Павел I. Граф Семен Романович Воронцов, один из образованнейших русских дипломатов и российский посол в Лондоне в 1784-1806 гг., сокрушался по поводу того, что Россия ввязывается в конфликты в Закавказье, за непроходимыми ущельями. “Я не понимаю, — писал он, — какой может быть интерес поддерживать этих грузин”. Так что Александр Солженицын нынче, когда говорит: “Я вообще считаю ошибкой, нашей исторической ошибкой России, что мы веками, начиная с Бориса Годунова, шли спасать Грузию и Армению. Не надо было нам спасать. Не наше дело. Не надо было за кавказский хребет ходить. Тогда не было бы кавказской войны. И кавказский хребет нам можно было шестьдесят лет не завоевывать — а казачьей линией удержаться против него” (телестудия “12-й этаж”, Кострома, 14 июля 1994 года), конечно же, Америки не открывает, а всего лишь повторяет прозорливый вывод графа С.Р. Воронцова с учетом 200-летнего кавказского опыта России. Как говорится, знал бы где упаду… Но Павел I процарствовал недолго. Пришло время Александра I, и молодые политики, выступавшие против политики активного внедрения на Кавказ, потерпели неудачу. Новый царь склонился к позиции государственных деятелей, пребывавших при дворе со времен Екатерины II. 24 (12) сентября Александр I подписал манифест о присоединении Грузии к России. Грузинские дворяне были уравнены в правах с русским дворянством. Больше Россия уже не колебалась. Так война на Северном Кавказе оказалась неизбежной. Впрочем, первый очаг сопротивления проникновению русских в горные районы Кавказа вспыхнул гораздо раньше, в 1785 году, спустя год после того, как российские войска, перейдя рубеж Терека в районе Моздока и пройдя на юг вверх по течению этой реки, приступили к строительству Военно-Грузинской дороги. Впервые, быть может, в своей истории северокавказские горцы объединились как единая и отдельная военно-политическая сила под началом объявившего себя имамом Северного Кавказа Мансура, чеченца по происхождению, и выступили против могущественной северной державы. Примечательно, что в качестве ответа на христианскую солидарность России с закавказскими единоверцами горцы выдвинули мусульманскую солидарность в форме имамата под зеленым знаменем ислама с ориентацией на поддержку османской Турции. Та действительно развязала очередную войну с русскими и в очередной раз проиграла. Выдвинувшиеся поближе к побережью Черного моря, чтобы поддержать ее, отряды северокавказцев тоже успеха не имели. Но это было только начало. Кавказская война началась в 1817 году. В 1818 году была заложена основа будущей столицы Чечни города Грозный. Вообще следует отметить, что продвижение русских к югу непосредственно от своей столицы происходило гораздо тяжелей и медленней, чем в далеком Западном полушарии, где они впервые оказались в сороковые годы XVIII века. Еще в 1780 году, то есть практически одновременно с появлением Владикавказа, на Аляске, гораздо севернее 60-й широты, появилось первое российское поселение. В течение последующего десятилетия сеть новых поселений резво потянулась вдоль побережья к югу: Николаевский редут (1791 г.), Константиновский редут (1793 г.), столица Русской Америки Ново-Архангельск (1799 г.) и т.д. В 1805 году граф Резанов (воспетый, кстати, в рок-опере Рыбникова “Юнона и Авось”) достиг уже берегов Калифорнии. А в 1812 году, когда Великая армия Наполеона Бонапарта стояла под Москвой, там появились гавань Румянцева и форт Росс. То есть в Западном полушарии русские к тому времени оказались гораздо южнее широты Еревана. А главное, практически не было никаких эксцессов с коренным населением. От этого, понятное дело, не в восторге были британцы. Энергично возражали американцы, вяло выражали свое недовольство испанцы. Так то ведь другое дело.

Пока осетины переселялись на равнину, чеченцы, располагавшиеся восточнее ингушей, оказывали сильное сопротивление продвижению русских в глубь Северного Кавказа согласно плану переноса военной линии с Терека на Сунджу. На берегу этой реки и была воздвигнута крепость Грозная. Уже это было равносильно объявлению войны. Но генерал Ермолов требовал от чеченцев еще расселения под надзор военных укреплений, уплаты податей, прекращения нападений, а также выполнения разных работ по решению властей. Он надеялся, что те, не имея выбора, будут вынуждены подчиниться. В ответ на сопротивление применялась тактика выжженной земли: уничтожение аулов, вырубка садов, угон скота и рубка леса. Прославленный боевой генерал полагал, очевидно, что победоносной российской армии нечего церемониться с какими-то горскими инородцами. Но он просчитался. Очаги сопротивления наступлению российской армии, не внушавшие поначалу особых опасений царским властям, в конце концов вылились в большую войну под знаменем газавата, охватившую Чечню, Горный Дагестан и Северо-Западный Кавказ. При жизни достаточно долго прожившего генерала Ермолова она так и не закончилась. Против России воевали не разрозненные народы и народности Северного Кавказа, а имамат — мусульманско-теократическое государство. Руководили им имамы Кази-Магомет (1828-1832 гг.), Гамзат-Бек (1832-1834 гг.) и Шамиль (1834-1859 гг.). Война эта описана в литературе подробнейшим образом, так что останавливаться на ней не будем. Хотим лишь отметить такое обстоятельство: согласно мнению историков, в большинстве отдаленных как от Черноморского, так и Каспийского побережья районов Северного Кавказа, то есть там, где зеленое знамя ислама реяло до последнего, мусульманство получило распространение лишь в XVIII веке. Уяснение описанного выше дает возможность понять, почему А.Солженицын склонен рассматривать “хождение России за Кавказский хребет” как историческую ошибку. Фактически получается, что Россия сама спровоцировала тогда утверждение и максимальное усиление позиции ислама на Северном Кавказе. После поражения Шамиля происходило спровоцированное царскими властями массовое переселение горцев в Турцию. Туда в числе других ушло 23193 чеченца.

Впрочем, Россия, покорив наконец-то Северный Кавказ, отдала должное воинской доблести горцев. Во время русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в боевых действиях на Балканах на стороне царских войск сражались Осетинский дивизион и Ингушский эскадрон. Чеченцы в этой войне тоже участвовали. А в самой Чечне снова вспыхнуло восстание. Царское правительство смело привлекало чеченских воинов в войны, которые оно вело с другими государствами, но само по себе это обстоятельство не гарантировало лояльности Чечни к России.

Как сложилась судьба чеченцев и ингушей в годы советской власти — подробно описано у А. Авторханова. Добавить к этому нам нечего.

К середине XIX века, по данным того времени, на Кавказе чеченцев насчитывалось 138 тысяч, ингушей 38 тысяч, а осетин — 16 тысяч. К концу того же века только Чеченское население Терской области составляло уже 226,5 тысячи человек. В 1944 году, то есть к моменту выселения, чеченцев и ингушей, по мнению А.Авторханова, насчитывалось около 1 миллиона человек. В 1959 году, после восстановления ЧИАССР, их в СССР оказалось уже всего 525 тысяч, в том числе: чеченцев — 419 тысяч, ингушей — 106 тысяч. К тому времени осетины, которых 100 лет назад было меньше чеченцев в 9 раз, а ингушей — более чем вдвое, по численности почти догнали чеченцев — 413 тысяч. Данные по последней переписи (1989 г.) такие: чеченцев — 957 тыс., ингушей — 237 тыс., осетин — 598 тыс.