Стремительность, созвучная эпохам



Казахстанскому поэту Бахытжану Канапьянову 50 лет… Сама по себе такая дата знаменательна для любого человека. Принято считать, что этот юбилярский рубеж предполагает некое подведение итогов. Но итоги итогам рознь – у каждого свой счет. Сегодня кажется, что Бахытжан Мусаханович человек настолько благополучный, что прошел по жизни маршевым шагом победителя. Отнюдь. Но сама его биография, которую он подчинил своим творческим порывам и предпочтениям, на редкость незаурядна и насыщена. С этой точки зрения он, без сомнения, добился похвальных итогов.


У нашего героя и современника накопился своеобразный литературный багаж, хотя самоуспокоенным классиком Канапьянова трудно себе представить. И это его норма — норма личности, находящейся в расцвете своих сил и не растерявший потенции к дальнейшей выработке собственного творческого сознания и опыта. А помимо собственного представления о том, чего добился имярек есть еще оценка окружающих. И эта оценка тоже важна, и не только для самого поэта, но и для всех, кто хотел бы понять его самого, его поэзию, его, выражаясь молодежным арготимзмом, драйв. Между прочим, она, эта оценка извне, не всегда была комплиментарной… Да что там — просто некомплиментарной, она имела последствия… Но об этом ниже…


По жизненному опыту Бахытжана Канапьянова, тесно переплетенного с незримой материей творческой эманации, но вместе с тем столь осязаемой чужой душой через поэтические строки, можно отследить эпохи, каждой из которых поэт был созвучен, о каждой из которых он оставил строки, по большому счету не нуждающиеся ни в читательском, ни в авторском сожалении… Его поэзия всегда насыщена образами и реминисценциями из самых разных областей и сфер деятельности человека, исторических эпох. Все это, сведенное воедино, создает даже в самом небольшом по объему стихотворении полифоническую картину бытия как такового, непередаваемых в прозе моментов человеческого настроения, состояния его, — когда мятущегося, когда спокойно-созерцательного — духа. Не зря Бахытжан Канапьянов увлекся, и, что самое главное, — профессионально освоил синкретический язык кино. Его кино- и видеоматериалы освящены поэтическим видением мира, а его поэтическое осмысление круговерти, а порой и ереси самой жизни порой отличает своеобразный кинематографический ряд…


Известно, что Бахытжан Канапьянов из той плеяды казахстанских поэтов, которые пишут на русском языке. Они появились после креативно-прорывного Олжаса, врезавшего в сердцевину русского поэтического языка свою инаковость, а кто поднялись за ним, не уронили его знамя и понесли стремительно дальше уже свои, собственные бунчуки. И их, кстати, не столь много, и каждый из них самоценен по-своему. Ни Бахытжан Канапьянов, ни Бахыт Каирбеков не потерялись в поэзии, более того, они смело освоили другие творческие жанры и профессии… Но Канапьянов, пожалуй, из этой когорты ворвавшихся в литературу в семидесятых русскоязычных казахов наиболее общечеловечен, или, как принято говорить в таких случаях, космополитичен… Однако здесь следует подчеркнуть, что космополитичность в данном случае — это прежде всего взаимодействие и сопряжение со всем миром, но никак не некая вненациональность, отрыв от земли и праха предков. По определению казахстанского литератора Вадима Дергачева, “он слишком очевидно казахский поэт, мыслящий образами казахской культуры, некоторые стихи его настолько пропитаны казахским духом, что воспринимаются русскоязычным читателем как самоперевод”. В зрелости поэт окунулся в переводы сокровищниц казахского эпоса – “Кыз Жибек”…


Жизнь на стыке культур всегда приносила свои плоды, и знание двух контекстов — безусловный плюс. С другой стороны, будучи неким буфером, им приходится получать шишки как с одной, так и с другой стороны. В 1987 году маститый критик, ныне покойный Николай Ровенский подверг обструкции горькие строки Бахытжана Канапьянова:


Позабытый мною с детства язык,

Пресловутое двуязычие,

При котором теряю свой лик

И приобретаю двуличие…


Рецензия, появившаяся в “Казахстанской правде” на это стихотворение, в главном официозном издании республики, спустя год после событий 1986 года не прошла даром для поэта. Он не любит об этом вспоминать, а тем более сколачивать из этого капитал. Почему об этом вспоминаем в день рождения поэта? Да потому, что в казахской прессе в последние годы стало хорошим тоном повергать ничем необоснованным внутрицеховым нападкам на русскоязычных соплеменников, заключающихся в гротескных обвинениях в национал-нигилизме и попытках отказать им в духовном и даже нравственном стержне… Но давайте вспомним: ведь это не русскоязычные казахские литераторы целовались с руководством застойного Казахстана в лице железного солдата партии Геннадия Колбина… Там отличались совсем другие члены Союза Писателей СССР и в большинстве своем они писали отнюдь не на русском.


Наличие в культурном пространстве Казахстана таких личностей, как Олжас Сулейменов или Бахытжан Канапьянов, уже тем хорошо, что это залог того, что связи с русской культурой и русской литературой, а через нее — и с мировыми образцами, никогда не будут потеряны. А это уже залог того, что тотального одичания не будет… Эта компонента в казахстанской культуре не только самоценна и конкурентоспособна, но и в целом полезна. Ведь сегодня Бахытжан Канапьянов сам по себе мост между культурным пространством Казахстана и другими культурами. Он сам себе и Союз писателей, сам себе — комиссия по литературным связям и

щедро делится своими контактами. Его подвижническая работа в этой сфере, почти умершей в государственном масштабе, которую, впрочем, он делает как бы не напрягаясь и, самое главное, не напрягая какие-то официальные структуры, без ажиотажа мало кому видна. Но она есть: все эти приезды российских поэтов, организация вечеров Бахыта Кенжеева есть ни что иное, как культурное усилие ума и воли, поднимающейся до высот общественно значимого поступка… И в этом смысле эта добровольная ноша, взваленная на плечи в эпоху, когда настоящий поэт, истинный творец, стоящая литература стали штучными, элитарными, в прозаическом значении этих понятий дорогого стоит


Он никогда не плакал о прошедшем, он стремительно идет вперед и за счет своей высокой мобильности и активности востребован, в отличие от тех, кто вот уже как 10 лет плачет о том, что литература, особая среда исчезли вместе с приходом рыночной экономики. Но кому, как говорится, сегодня легко и будет ли легко потом?! Если Канапьянов

печатается в Москве, если он спокойно, на равных общается и с Гюнтером Грассом, и с Андреем Вознесенским, но неизменно возвращается домой, к делам своего издательства (самое благородное и адекватное занятие для литератора!), бывает в глубинке, держит руку на пульсе времени, переводит древние эпосы и пишет новые стихи – не это ли его характеризует как человека, сохранившего свою принадлежность к литературному цеху, как никто, пожалуй, другой из ныне существующих членов Союза писателей Казахстана? При этом он человек самого широкого кругозора и эрудиции. Находясь на пороге размена шестого десятка, это очень современный человек, набравший хороший разгон и двигающийся отнюдь не за счет былой инерции, а за счет новых идей и открытий.


Поэтому в день своего рождения Бахытжан Канапьянов заслуживает добрых слов и самых теплых пожеланий.