Я русский человек, родился и начал свой жизненный путь среди русских людей. И хотя порядочно пожил также в иноплеменной среде (в Средней Азии), к концу своей жизни я остаюсь как бы в той же России, среди тех же русских людей. Но это только так кажется. На самом деле совсем другая страна и совсем-совсем другая нация. Главное – мораль другая и в большом, и в малом. Взять хотя бы наш Северный Кавказ.
По воспоминаниям нашей бабушки, приехавшей вместе с дедушкой, будущим ученым-богословом, в Ставрополь в 1867 году, в этом губернском городе жил-поживал тогда один всем известный вор по имени Яшка. Воровал он только съестное и поношенную одежонку, потому что ему, по его словам, стыдно было просить. А вот после окончания гражданской войны Ставрополь уже не был вполне безопасным для обывателя городом. Воровство и случаи грабежей уже перестали быть исключением. Изредка совершались и уголовные убийства, чего в ХIХ веке у нас не было совершенно. Тем не менее, например, на папу, священника, посещавшего не так уж редко в 20-е годы по долгу службы в полном одиночестве своих страждущих прихожан в ночное время, не было ни одного случая нападения.
Случаи воровства, грабежей да и убийств стали все более и более частыми с 1960 – 1970-х годов, когда подросли дети солдатских послевоенных сирот. У самих-то сирот еще сохранялись основы трудовой морали, но часто совершенно не было опыта создания полноценной семьи и воспитания своих детей, так как сами они выросли в безотцовщине. Дальше уж многие общественные негативы пошли развиваться в нарастающем темпе. Вот такое второе эхо войны. Я как-то стал говорить нашему уполномоченному межрайонного КГБ, что в Предпамирье в годы басмачества было безопаснее ездить по горам, чем… А он закончил, перебив меня: “…Чем сейчас ночью по Буденновску”. Это было в конце 80-х годов. И все же о не так частых случаях убийств в нашей округе слухи расходились тогда от города к городу, сея страх в сердцах обывателей. А вот на сегодняшний день в небольшом городе Пятигорске с начала года убито уже 37 человек, и никакого особенного возбуждения в народе это не вызывает. Так возросла преступность. Да еще где? В довольно благополучном экономическом регионе с большим процентом неассимилированного украинского населения и казачества, которые до некоторой степени замедляютпроцесс падения нравов.
То же можно сказать и о других признаках этого падения. Матерящуюся женщину я впервые встретил у себя на родине в 1930 году. Это произвело на меня тогда совершенно потрясающее впечатление. А сейчас девушки-старшеклассницы кроют друг друга заправским матом в присутствии учителей. Приехали, как говорится.
Откуда же пошло все это – и вороватость через край, и распущенность? Концов не найдешь. Уверен, однако, национальная деградация не была бы столь глубокой, если бы не ряд достаточно всем известных обстоятельств. Тут и две наши дурацкие войны в начале ХХ века – с японцами и немцами. И революция 1917 года с ее страшными последствиями – гражданской войной, большевистским геноцидом, а потом голод за голодом. И, наконец, насильственная коллективизация с одновременной ликвидацией не только наиболее деятельной, преуспевающей, грамотной части крестьянства, но и вообще крестьянства как класса. Нынешние колхозники уже не крестьяне, а работники, в принципе не отличающиеся от работников совхозов. Да и работники-то странноватые – не нанятые, а пребывающие в этом качестве наследственно, начиная со своих дедов и прадедов, попавших в эти колхозы не по доброй воле. Рассказывать, почему колхозно-совхозное бытие объективно толкает людей на воровство и пьянство, было бы делом долгим и нудным.
Коллективизация сразу же оторвала от своих корней миллионы крестьян, разрушила родовые связи, свела на нет авторитет стариков, сдерживающее начало соседских оценок и т.д. А это все еще как сейчас аукнулось.
Крестьянин, ремесленник, кустарь, лавочник и купец, составлявшие до революции, пожалуй, до 80 процентов русского народа, работая вместе с членами своей семьи, могли обеспечить более или менее приемлемый уровень благосостояния для себя и своих родственников. Воровать друг у друга было тогда очень трудно и позорно, пьянствовать – очень накладно. Частная трудовая собственность на орудия и средства производства была основой тех по необходимости трудолюбивых и добропорядочных людей, которые, кстати, обеспечили потом успех и нэпу. А нынешний сельский житель в основной своей массе и на создание фермерских хозяйств не пошел: там ведь работать надо намного больше, тянуть у себя же невозможно, пить – для дела пагубно. Это все хорошо понимает сам же подвыпивший колхозник, говоря укоризненно про своего бывшего соседа: “Какой он, к черту, фермер, если пить не бросил!”
Но это, так сказать, внешняя картина деградации русской нации. А каковы были внутренние исторические причины этого? Может быть, действительно “какой-то злой рок над ним тяготеет” (над Отечеством нашим)? Да, у нас было много причин прийти к нынешнему положению. Тут и далекое татаро-монгольское иго, во многом определившее, что крепостное право у нас чрезмерно затянулось. Тут и дикие по исполнению реформы Ивана Грозного и Петра I (прав был Маркс, когда писал: “Петр Первый выкорчевывал варварство в России варварскими методами”). Тут и наши смуты, и неудачные наши правители от Михаила Романова до Иосифа Сталина, Никиты Хрущева и Леонида Брежнева, выдвигавшиеся на свои посты не из соображений пользы для отчизны, а для кланового удобства. Тут и неудачи М.М. Сперанского с его пусть и устаревшими по европейским меркам того времени реформами. Тут и полный провал декабристов, не сумевших добиться хотя бы частичного успеха – возведения на трон Константина. Тут и трагические по своим последствиям убийства истинных и целеустремленных реформаторов российских Александра II и П.А. Столыпина. Тут и победа ожесточившегося с молодости и безжалостного Ленина над Плехановым в русском социал-демократическом движении.
Можно, правда, опять-таки спросить, почему именно у нас в России это было? Да как раз потому, что мы, русские, – нация, не охваченная общим устремлением к благу Отечества. Неправильно было бы утверждать, что это родовой дефект славянства вообще. Вот чехи на протяжении многих веков в немецком окружении до такой жизни не дошли. У поляков дела тоже складывались несколько лучше, чем у русских, даже несмотря на “окончательный” насильственный раздел их национальной территории и народа то на две, то на три части. И это все при том, что, как показала история, русские богаты талантами в разных областях, в частности в предпринимательстве, хотя это со свойственным нам еще с былинных времен бахвальством и преувеличивается.
Значит, есть еще какая-то причина наших бед, лежащая не внутри, а вне самой нации. Какая же? Не исключено, что это возможность безгранично расширять свою территорию на протяжении целого тысячелетия. Это началось с ушкуйников Великого Новгорода – искать на новых просторах себе воли и доли, уходить таким способом от назревших региональных и национальных проблем. Трудновато приходится? Собирай дружину или ватагу и махнем на Дон, Волгу, Терек, за Урал, и так до Тихого океана, тесня или убирая с дороги малочисленные и экономически отсталые в те времена финно-угорские, урало-алтайские, а отчасти и тюркские народы. И вот богатства в наших руках. И меха, и красная рыба, и золотишко с изумрудами, а потом разные руды и наконец нефть и газ, без которых мы давно уже были бы без штанов, еще во времена победившего в стране развитого социализма. А зачем все это как-то рационально обустраивать, если, допустим, при безумном растранжиривании сибирских богатств их и в прошлые времена, и в нынешние хватает “на жизнь” и на пропой?
Немцы, французы, англичане и прочие западноевропейцы не могли надежно расширять свои территории на континенте, поскольку уровень их экономического развития и военной мощи различался не так уж сильно. Приходилось решать свои проблемы на своей же ограниченной территории. Экспансия в Новый Свет, в страны Африки и Азии не освобождала от такой необходимости: для удержания колоний надо было иметь сильную метрополию.
Наконец, составляют ли русские вообще вполне консолидированную нацию? Ведь помимо известных обязательных признаков любой нации – общность территории, экономических связей, языка и т.д. (их перечень Сталин вроде бы позаимствовал у австрийских социалистов) – есть, на мой взгляд, еще один, может быть, более фундаментальный признак – самоидентификация народа в качестве нации. У нас такой самоидентификации, пожалуй, нет. У нас есть донские, кубанские, терские казаки, вятские, смоленские, тверские и т.д. (по собственному их самосознанию) мужики. А русскими они становятся только в дни бед народных, когда Наполеон или Гитлер к Москве пробивается. Вот римляне, на мой взгляд, были консолидированной нацией, так как ощущали себя именно римлянами, гордились этим. Формирование французской нации в основном завершил Наполеон (оставив “подвешенными” Эльзас и Лотарингию). Немцы были сплочены в единую нацию, тоже в основном Бисмарком (чуть в стороне остались баварцы и кое-кто еще). А если нет консолидированной нации, то не может быть общенационального дела и общенациональной идеи.
Что касается прогноза на будущее, что с нами будет, признаюсь, не знаю: слишком тяжело наследие прошлого да и нет путеводной звезды, то есть опять-таки идеи.
P.S. Все написанное мною выше не является скоропалительными суждениями, а представляет собой результат моих раздумий на основе жизненных наблюдений в течение многих десятилетий.