Конечно, хорошо, когда страна имеет свои природные запасы углеводородного сырья. Но, с другой стороны, подавляющему большинству развивающихся государств, на территории которых добывается нефть, наличие и разработка ее месторождений принесли немало несчастья. Впрочем, такие печальные последствия свойственны не только отсталым странам.
В ходе своего недавнего визита в США президент России Владимир Путин, встречаясь с американскими журналистами, заявил следующее: “Открытие громадного нефтяного месторождения Самотлор в Западной Сибири в начале 1960-х гг. обернулось катастрофой для Советского Союза. Мы забыли про модернизацию экономики и жили на нефтедоллары до тех пор, пока вся экономика не обрушилась” (“Spreading oil wealth across the economy”, Financial Times, 17.12. 2001).
Кстати сказать, Путин не первый человек из российского руководства, кто делает подобный вывод. В начале 90-х Егор Гайдар, и.о. главы правительства, обращаясь к соотечественникам, лелеявшим мечту о восстановлении советской жизни, говорил о том, что уже нет тех возможностей, которые были тогда, ибо нефть Самотлора исчерпана. Но Россия и спустя 10 лет после распада СССР продолжает в значительной степени зависеть от трубы, вывозящей русскую нефть на экспорт.
Трудно себе представить, как могла бы сложиться ее судьба в эпоху коренной либерализации экономики, не будь спасательного круга в виде нефтедобывающей промышленности со все еще значительным потенциалом.
В 1992 году, когда были отпущены все цены, конкурентоспособность российских производителей готовой продукции оценивалась западными экспертами как очень низкая. Влиятельный английский еженедельник Economist писал так: “Сравните международную стоимость сырьевых материалов России с подразумеваемой стоимостью всей ее экономики, и вы получите удивительные результаты. Если бы все эти нефть, природный газ, золото, железо и другие металлы, которые Россия произвела в этом году, были экспортированы и проданы по превалирующим на мировых рынках ценам, она бы заработала около 110 млрд долларов. По текущему обменному курсу это составляет 27 трлн рублей. А вот, исходя из нормы производства продуктов в первой половине этого года, весь ВНП (валовый национальный продукт) в 1992 году составит только 15 трлн рублей. Другими словами, сырьевые материалы, которые Россия извлекла из земных недр, стоят 2 раза больше всей совокупности товаров и услуг, произведенных страной” (“Russia’s Value Gap”, Economist, October 24th – 30th, 1992).
Сегодня многое изменилось, но преимущественная ориентация на доходы от нефтедобывающей промышленности сохраняется. И не от хорошей жизни. Заявление В.Путина лишний раз свидетельствует о том, что Россия прекрасно осознает свою эту слабость и будет стремиться изменить ситуацию. Но даже сейчас она с точки зрения государственных и общественных интересов неизмеримо более благоприятна, чем во многих нефтедобывающих странах, отнесенных к разряду развивающихся.
А самое главное — в России вся информация, касающаяся добычи нефти, ее экспорта и распределения поступающих от нее доходов, открыта и общедоступна. Всем известно, сколько получает государство и сколько остается у нефтедобывающих компаний. У отрасли есть свои магнаты, и их все знают.
Хотя до 1992 года Россия и Казахстан являлись частями одного государства, в дальнейшем развитие ситуации у нас пошло по совершенно иному пути. А в результате с каждым годом наша страна все меньше и меньше походит на Россию и все больше и больше напоминает такие нефтедобывающие государства Африки, как Нигерия, Чад и Экваториальная Гвинея. У нас, как и там, на далеком черном континенте, вся информация, связанная с нефтью, закрыта или же подвергается манипуляции. Иными словами, правительство играет в прятки с общественностью своей страны. И тем самым открывает путь вопиющим злоупотреблениям. А общественность в конце концов перестает понимать, где коррупция, где бесхозяйственность с некомпетентностью, а где так называемая коммерческая тайна.
Есть множество фактов, которые позволяют предположить, что правительство вполне осознанно ведет такую политику. Например, в 1999 году с помпой было отмечено столетие нефтедобывающей промышленности Казахстана. В конце того года выяснилось, что отрасль достигла небывалого доселе уровня в 30 млн тонн. И показатели добычи и экспорта казахстанской нефти победным маршем шествуют от одного рекорда к другому.
Такими достижениями не может похвалиться ни одна страна СНГ. У нас же официальные лица об этом ничего не говорят. Почему? Ведь, казалось бы, есть чем гордиться?! Еще в 1997 году показатели приблизились к уровню советских времен, составив в среднем 521 тыс. баррелей в день. В последующем наблюдался лишь неуклонный рост: в 1998 г. – 526 тыс. б/д, в 1999 г. – 604 тыс. б/д, в 2000 г. – 693 тыс. б/д, в 2001 г. – 771 тыс. б/д (предположительно). По сравнению с 1995 годом добыча практически удвоилась. А вот внутреннее потребление по сравнению с упомянутым выше 1992 годом почти в 2 раза уменьшилось.
Получается, оценку западных экспертов, отраженную в вышеприведенной цитате из журнала Economist и фактически являющуюся рекомендацией для богатых сырьем республик бывшего СССР, наше правительство в буквальном смысле слова приняло как руководство к действию.
Что ж, быть может, оно было право. Но где же предсказанные миллиарды долларов, которые должны были бы быть получены в случае вывоза сырья на международные рынки вместо его потребления на месте?! В 1992 году Казахстан добывал 530 тыс. б/д, из них сам потреблял 404 тыс. б/д. То есть экспорт был мизерным. А вот последние 3 года потребление остается на уровне 210-220 тыс. б/д, а экспорт растет в среднем на 80-85 тыс. б/д. И сколько же дополнительных денег поступило в бюджет страны благодаря этому приросту?! Внятного ответа на этот вопрос нет. Вместо этого власти переводят внимание общественности на Национальный фонд, который был создан в 2000 году. Но и с ним явно не все ладно.
Идея создания фонда природных ресурсов в Казахстане рассматривалась на общественном уровне с 1992 года. Но реализована она была лишь в сентябре 2000 года — Н.Назарбаев издал указ о создании Нефтяного фонда. Такой большой разрыв во времени между возникновением идеи и ее институционализацией объясняется, смеем предположить, вовсе не тем, что подходящие условия возникли лишь 8 лет спустя. Национальный фонд, согласно имеющемуся в СМИ общественному мнению, был создан именно для того, чтобы как-то успокоить общественность и значительную часть истеблишмента, которые выступили резко против продажи дальнейших 5% из остававшейся 25-процентной на начало 2000 года доли Казахстана в совместном предприятии “Тенгизшевройл”.
Предложение о продаже 10% было высказано еще в начале осени 1999 года тогдашним премьер-министром на заседании правительства. Все министры-члены кабинета тогда выступили против этого предложения. Но, видимо, высшее руководство страны уже тогда приняло однозначное положительное решение по тому предложению или же просто не могло отвергнуть его. И только спустя год продажа состоялась. Уменьшение продаваемой доли до 5% и одновременное создание Нефтяного фонда, куда в качестве первого взноса должны были поступить $660 млн от этой продажи, по мнению журналистов и непроправительственных политиков, – это есть та цена, которую пришлось заплатить общественности страны за необходимость во что бы то ни было уменьшить казахстанскую долю в СП “Тенгизшевройл”.
К началу 2002 года там, согласно официальным сообщениям, накопилось около 1,3 млрд долларов. Так ли это, не могут проверить не только журналисты и рядовые граждане, но и, похоже, даже депутаты парламента. Информации о деятельности Нацфонда на Западе гораздо больше, чем у нас. Проиллюстрировать это можно таким примером. Когда ко мне с просьбой об интервью обратилась корреспондентка итальянской телекомпании RAI, я ей рассказал об обращении популярного в народе депутата Г.Касымова к премьер-министру К.Токаеву с просьбой сказать, где же находятся деньги Нацфонда. Она очень удивилась, поскольку то, что ответил глава правительства Казахстана, у них там, оказывается, всем, кого это интересует, давно известно. Еще в апреле 2000 года председатель Нацбанка Г.Марченко на встрече с инвесторами в Лондоне сказал, что фонд этот будет состоять из 3 частей (портфель ликвидных ценных бумаг, среднесрочные инвестиции и долгосрочные инвестиции), каждая из которых будет управляться отдельным внешним (значит, зарубежным) финансовым менеджером. То есть, видимо, только первая из названных частей может быть использована как стабилизационный фонд при чрезвычайных для бюджета страны обстоятельствах.
Как бы то ни было, нет информационной прозрачности и в случае с фондом. При этом населению рисуются благостные картины будущего. Они сильно напоминают разговоры начала 90-х “о втором Кувейте”, в который якобы должен был превратиться Казахстан к 2000 году. Сейчас об этом никто не вспоминает. Так что, возможно, речь идет о новом мифе для новых времен.
Пока же страна набирает долги. Их уже сейчас, судя по всему, раз в 10 больше, чем заявленная сумма Национального фонда. Говорят, что они перестанут быть проблемой, когда пойдет большая казахстанская нефть. Но она уже пошла, а долги вместо того, чтобы уменьшаться, только увеличиваются.
Вот тут самое время провести параллель с Африкой, точнее с крупнейшей там страной Нигерией. Нефтяной бум там начался еще в 70-х гг. прошлого века и продолжается по сей день. И ныне Нигерия занимает почетное 6-е место в мире по добыче нефти. Результат 30-летнего пребывания страны в передних рядах производителей углеводородного сырья – 30-миллиардный внешний долг. В начале 2000 года Нигерия признала, что она не в состоянии выплатить 20 млрд долларов в виде процентов по долгам и обязательств по займам. Ей предоставили отсрочку. Но вряд ли это даст ей облегчение.
Как же потенциально богатейшая страна Африки дожила до такой жизни? Главная причина – отсутствие прозрачности, открывающее широкий простор для злоупотреблений. Не надо думать, что тамошнее правительство не принимает меры. Но они очень похожи на те, что сейчас появляются у нас. То есть реальные дела зачастую подменяются их видимостью. Так вот, там функционирует Совет по контролю и мониторингу нефтяных доходов. Он состоит из 9 членов, представляющих правительство, правозащитников, рабочих. Совет уполномочен принимать решения по представляемым правительством предложениям о расходовании прибыли от нефти. В этом смысле у нигерийцев, можно сказать, больше демократии и прозрачности. Ибо наш Национальный фонд полностью в ведении исполнительной власти. Тем не менее, нигерийцы пришли к плачевному финалу.
А где гарантия того, что у нас все сложится благополучней?!