— Зовите меня именно так — Пушер. На Западе именно так называют розничных торговцев наркотиками.
У моего собеседника невыразительное, обычное лицо без особых примет. Средний рост. Средний возраст. Обыденная, непримечательная одежда. В общем, человек толпы. И даже по его лексикону трудно определить его былую профессию. Разброс большой: от грузчика на складе до какого-нибудь инженера средней руки. А может быть, передо мной бывший оперативник какой-нибудь из силовых структур? По крайней мере внешность для такой работы у него просто идеальная, особенно для «наружки»…
На него я вышел через одного наркомана, снабдив его определенной суммой (куда она пойдет, уточнять не стал, но догадаться можно). И он свел нас на улице, торжественно поклявшись, что я не являюсь ментом. Впрочем, Пушер и не думал особо напрягаться по этому поводу:
— Имя таким, как я, легион только по Алматы. И потому, рассказав свою историю, я не открою никакой тайны, раскрытие которой грозит чем-то серьезным моим коллегам, клиентам или ментам. Наркоторговля у нас — определенная игра, соблюдение правил которой выгодно всем сторонам этого треугольника. Страдает только ни в чем неповинная родня наркоманов.
Переход к дикому рынку Пушер встретил без особых потрясений: у него была собственная квартира, доставшаяся ему в наследство от деда, скромная, но стабильная работа с аналогичной зарплатой.
И вот однажды Пушер в ходе обычной прогулки по городу попал под жернова полицейской операции «Правопорядок». У него не оказалось при себе документов и потому он был доставлен в РОВД «до выяснения личности». Среди толпы собратьев по несчастью Пушер вдруг увидел своего армейского сослуживца:
— Нет, я не служил в Афгане. Но и в Союзе в те времена были такие части, откуда вполне возможно было дембельнуться в цинковом гробу. Так вот, Виктор дважды спас мне жизнь.
После армии земляки-сослуживцы еще пару лет продолжали общаться. Но потихоньку быт взял свое, и вскоре они потеряли друг друга из виду…
Выяснение личности оказалось тривиальным сбором посильных средств в некий загадочный «фонд помощи бомжам», после которого друзья оказались на свободе. В ответ на радостное предложение Пушера раздавить в честь встречи бутылочку Виктор только брезгливо поморщился: «Бычий кайф». По одной только этой фразе коренной южанин Пушер понял: перед ним — наркоман.
Виктор не стал ломать комедию и признался в своей беде. В отличие от своего ровесника Пушера он потерял все: дом, семью, машину и, что самое страшное, — от него отвернулась даже родная мать, некогда души в нем не чаявшая. Сейчас он кочевал по квартирам своих собратьев по игле.
— Мне стало жаль Виктора, и я пригласил пожить его к себе. Благо, так получилось, что я живу один в квартире. Это было той малой долей благодарности тому, кто некогда дважды спас мне жизнь. Но, правда, имея некоторое представление о наркоманах, я его сразу предупредил: если из квартиры пропадет хоть один тенге или самая завалящая безделушка, — выгоню сразу. Виктор сказал, что он не станет терять «непаленую» хату по глупости. И, надо сказать, слово свое он сдержал.
Итак, Виктор стал жить у Пушера. Точнее, ночевать, поскольку днями он крутился по своим делам, а Пушер уходил на работу. Виктора по утрам никогда не «ломало» — у него в заначке всегда имелась доза. Как и любой наркоман со стажем, он практически ничего не ел, кроме сладостей: отравленная поджелудочная железа требовала своего. Так что для содержимого пушеровского холодильника особой угрозы Виктор не представлял. Так и шло все своим чередом, пока над головой Пушера не грянул гром:
— Контора наша была государственная и потому ее в конце концов довели до банкротства, предварительно дематериализовав все мало-мальски ценное оборудование и финансы в неизвестном направлении. Дело-то по нынешним временам рядовое, обычное, но когда оно касается твоей шкуры, в мгновение ока оказавшейся на улице — ощущение, доложу я вам, не из приятных. Скорее, ближе к шоковому.
Некоторое время Пушер искал работу, но безрезультатно. Возраст — за сорок, пусть и слегка, компьютером и английским не владеет, образование среднетехническое — в общем, типичная «шансонетка». То есть особа, у которой абсолютно нет никаких шансов трудоустроиться.
На помощь к нему пришел Виктор. Он предложил Пушеру торговать наркотиками.
— Вначале я, конечно же, отказывался. Но потом понял, что это единственно реальная возможность остаться на плаву. И я согласился, наивно надеясь, что это только временно, пока не подвернется нормальная работа. Но, как говорится, нет ничего более постоянного, чем временное, особенно в нашей стране.
Схема была проста, как все гениальное. Мелкооптовые торговцы наркотиками пускают в свои «ямы» только особо доверенных наркоманов. А поскольку желающих ширнуться в каждом районе намного больше, то имеющие доступ к «телу с дурью» становятся посредниками между покупателем и продавцом. Причем клиент делится частью купленной дозы героина, так называемого «чека», со своим «спасителем». Вот почему у Виктора всегда был при себе утренний чек…
— Мне он предложил действовать по той же схеме: с каждого клиента брать пол-чека, поскольку у наркоманов обычно лишних денег не бывает. После двух клиентов я уже имею при себе полновесный чек, который я продаю третьему клиенту, а весь доход оставляю себе. Сейчас один чек стоит пятьсот тенге. В среднем за день я зарабатываю штуки полторы тенге, то есть около двухсот баксов с небольшим в месяц. Мне вполне хватает, поскольку я знаю — жадность фраера губит. Чем больше клиентуры, тем больше вариантов влипнуть по самое не хочу.
Пушера поразило то, что Виктор за короткий срок вычислил в его родном микрорайоне несколько точек по продаже наркотиков. А он, прожив здесь столько лет, даже не подозревал о них. Но самое главное — бродяга-Виктор за свою наркоманскую биографию познакомился почти со всей наркогеографией Алматы. Всех известных ему владельцев «ям» он познакомил с Пушером, отрекомендовав его как надежного человека. Самым его ценным качеством было то, что Пушер не ширялся: даже самый доверенный наркоман во время ломки сольет операм всю информацию за вожделенный укол.
— Мой домашний телефон звенел, не переставая, круглые сутки. Половину своей клиентуры Виктор отдал под мой патронаж. Если дури не было в одной точке, то она обязательно находилась в другой. Главное — клиент знал, что я по-любому доставлю ему чек, пусть даже это и займет больше времени, чем обычно.
Виктор вводил Пушера в курс дела экстренным темпом, как будто чувствовал, что жить ему осталось недолго. Обычный конец для наркомана, тем более героинового: передозировка. При воспоминании об этом у Пушера влажнеют глаза:
— Хороший был парень, несмотря ни на что, земля ему пухом. Ведь он, можно сказать, меня в третий раз спас, хотя бы от голода. И друг был настоящий. Помню, как-то раз я чисто из любопытства попросил его ширнуть заодно и меня разок. Ты бы видел, как он взбеленился: пообещал даже прибить, если в следующий раз услышит от меня такое. «Ты не знаешь, — сказал он, — какое это болото. Из него только два выхода — смерть или зона. А по нынешним временам вторая хуже первой».
Такое бывает редко. Обычно типичный наркоман весьма охотно подсаживает на иглу приятелей и знакомых, зная, что после этого они будут хотя бы некоторое время покупать дурь только через него, делясь с ним «герычем».
Но это — как повезет, а ширяться надо каждый день, причем не единожды. В среднем наркоману требуется три-четыре укола в день, а это составляет полторы-две тысячи тенге. Хотя Пушер знавал и таких, которым и шести чеков в сутки было мало. То есть в месяц его клиенты тратили только на дурь от двухсот до четырехсот долларов.
— Как они их зарабатывают? Ну бабы почти все сплошь — проститутки. Хотя я знаю и некоторых парней, которые обслуживают крутые задницы в ночных гей-клубах. Я всегда думаю о том, знают ли эти голубые — сами потенциальные спидоноши, что их партнеры — наркоманы? Хороший коктейль получается… А так в основном мелкий криминал: воровство всего, что плохо лежит, ну, может попрошайничество вдобавок. Разбой, а тем более убийство бывают редко, разве что если человека сильно начинает ломать. Наркоман с приличным стажем быстро слабеет, причем не только физически, но и морально. И напрягаться на серьезное дело ему просто в ломы.
Сам Пушер пару раз попадался с чеком в руках оперативникам из полиции, но хруст зелененьких бумажек, причем не такого уж и крупного достоинства, всегда оказывался волшебным сим-симом для его наручников. Он уверен, что его выдал кто-то из его клиентов-наркоманов, но зла на этого неизвестного не держит: что взять с больного человека? Теперь между Пушером и операми идет свое соревнование: его свобода против его же денег. В последнее время больше везет Пушеру: несколько раз он вовремя проглатывал чек, поскольку транспортировал его во рту. Правда, все равно приходилось откупаться, хотя и в гораздо меньших размерах, чтобы они внаглую не подбросили ему героин.
— Да что я? За те два года, что я кручусь в этом деле, менты не хлопнули ни одной знакомой мне ямы, не посадили ни одного ямщика. И не потому, что ничего не знают о них. Наоборот — им все известно досконально. Но кто будет резать курицу, несущую золотые яйца? То-то и оно — никто! Причем ямщики откупаются от ментов не только бабками, но и «стуком»: что, где и когда на районе. Если кого и хлопают, так это бедолаг-нарычей.
Но и это, по словам Пушера, не беда. Если у арестованного наркомана есть родные, которые еще не отвернулись от своего домочадца, то он всегда сможет откупиться. Если не от оперов, то от следователя. Если не получится, то можно подкупить медэкспертов, которые за деньги закоренелого нарыча (вынужденного колоться в пах, поскольку на всех других венах живого места не осталось, и они уже убегают от иглы) не признают наркоманом. И, наконец, можно договориться с судьей, только стоить это будет гораздо дороже. Пусть совсем закрыть дело не удастся, но купить реальный срок вполне можно.
— Вот это и есть те самые правила игры, о которых я говорил в начале разговора. Когда их соблюдают все участники процесса, то все довольны, все смеются. Кроме родственников наркоманов, которые все, что не успело проколоть их дитятко, тратят на покупку его свободы.
Всю беседу Пушер держался спокойно. И только после моего вопроса: не стыдится ли он своей профессии — он прямо-таки взорвался:
— Почему я должен ее стыдиться? Во-первых, я сам никогда никого не подсаживал на иглу. Клиенты ко мне приходят уже созревшими с помощью своих друзей-приятелей. Во-вторых, я никогда не бодяжу свой товар, не подмешиваю мел или толченый аспирин вместо отсыпанного героина, как это делают многие мои коллеги. В-третьих, почему должен стыдиться я, зарабатывающий на этом деле всего двести баксов, когда на героине наживают большие миллионы многие бастыки, в том числе и в погонах? И при этом спят вполне спокойно? Ну-ка, ответь!
Ответить мне было нечего, но и соглашаться не хотелось. Мне пришлось отделаться молчанием, которое вряд ли можно отнести к разряду золота.