Постараюсь посильно ответить на Ваши вопросы относительно состояния государственного языка. Тема издавна мне знакома, и не только в плоскости конкретно казахского языка, но и в плане всеобщего языкознания. Кстати, в Вашем напутственном слове, предваряющем вопросы, уже довольно четко вырисовывается Ваша позиция, и элементы ответов просматриваются в самой постановке вопросов. Я с малых лет рос в казахской среде, всю жизнь бытую активно в казахском языковом окружении, и все беды и проблемы казахского языка воспринимаю как личную боль, заботу, тревогу, тем более что процесс языкового оскудения и деградации, почти тотальной потери среди российских немцев, моих соплеменников, произошел, можно сказать, на моих глазах, в жизни двух-трех поколений. Я бы очень не хотел, чтобы нечто такое случалось с носителями казахского языка, особенно на том этапе, когда они обрели
С языками мира ныне вообще происходит нечто тревожное, о чем бьют в колокола не только так называемые «малые» народы, не только языки СНГ, но и, казалось бы, благополучные, мощные европейские языки. Языки, как и люди, страдают, болеют, медленно угасают, теряют былую красу и энергию, дряхлеют, тихо умирают, как бы высвобождая пространство для более сильных, предприимчивых, стойких, выносливых языков. С этим тяжко мириться, но ведь это происходит, и мы это все видим.
Драматически сужается сфера влияния немецкого языка, несмотря на все «Институты Гёте» во многих странах. Сами немцы жалуются на засилье англицизмов и молодежного сленга. Язык Гёте и Шиллера для нынешних германцев чужд, как чагатайское речение для современных казахов.
Катастрофически беднеет и обесцвечивается, обезличивается русский язык, в чем несложно убедиться, читая русских классиков XIX века. Русский язык все более смахивает на диковинную смесь причудливых акцентов.
Читая казахских акынов ХVIII века, воочию видишь, куда катится современный казахский язык. Сейчас я занят изучением переводов Ильяса Джансугурова и, сравнительно читая «Гавриилиаду» на русском и казахском языках, испытываю глубокую печаль: до чего же сузилась и одрябла образная мощь, выразительность, сочность языка казахов!
Не стану далее распространяться — думаю, что совсем не случайно Европейская комиссия предложила объявить
2001 год Европейским годом языков, на мероприятия которого планируется выделить восемь миллионов евро.Не только общества, но и языки, видно, переживают некие переходные периоды, некие реформы, которые чаще всего ведут не к реанимации, а к деградации, стагнации и вымиранию. Ученые-языковеды полагают, что в скором будущем вообще останутся всего
15 языков (из 5651 языка и диалекта на сегодняшний день) — остальные будут еле-еле функционировать на бытовом житейском уровне.И кого в том винить? Национальная элита, социальный режим, ученый мир иногда бессильны остановить процесс распада. Они в состоянии лишь отчасти ему противостоять или
— как в казахстанском случае — убыстрять его.Я мог бы долго говорить на эту тему, ибо в качестве бывшего члена бесчисленных языковых комиссий имел в свое время некоторое отношение и к теоретическим посылам, и к разным идеям, и к законам, с которыми иногда соглашался, а иногда им безуспешно противился.
Вот после такого предисловия постараюсь кратко ответить на Ваши вопросы
.— Чем Вы объясните происходящий парадокс – почему стремительное разрушение всего комплекса духовно-гуманитарного казахскоязычия наступило именно в эпоху независимости? Заслуживает ли народ своей этнокультурной элиты или он все-таки не делит с ней ответственность за стагнационные тенденции в духовно-культурной сфере казахов?
— Когда обитаешь в большой разноплеменной семье, твои недостатки, изъяны, ограниченность и достоинства поневоле нивелируются, сглаживаются, стираются, не бросаются в глаза. А когда остаешься самим собой, один на семи ветрах, все твои негативные или позитивные черты обнаженно вылезают наружу. Вот почему, полагаю, все духовно-гуманитарные комплексы вдруг и проявились именно в эпоху независимости. С момента «добровольного» присоединения к России, а также за десятилетия советской власти казахи волей-неволей очутились в тени, на третьестепенных ролях
, развился и сложился комплекс ущемленности в своем общественно-социальном положении, в статусе своей духовной, интеллектуальной значимости. И эти исторически сложившиеся изъяны и сказываются определенно в эпоху независимости и свободы. На преодоление этого комплекса нужны десятилетия, а может, столетия духовно-нравственного усилия многих поколений нации. И этнокультурная элита, разумеется, оказалась далеко не на высоте. Она вообще имеет бишаринский (т.е. жалкий) вид, ибо была методично истреблена, унижена, задавлена, затюкана. Отсюда и все очевидные стагнационные тенденции в духовно-культурной сфере нашего изуродованного общества.— Согласны ли Вы с утверждением, будто проблемы казахского языка являются отображением нынешнего духовного состояния казахского общества?
— Конечно, согласен. Диалектическая взаимосвязь тут очевидна.
— В чем, по-Вашему, кроются причины того, что отечественная филология оказалась столь слабой перед вызовами времени? Или же Вы считаете ее вполне дееспособной?
— Нет, вполне дееспособной нашу отечественную филологию я никак не считаю. Более того, отношусь к ней сдержанно-скептически. Не знаю, можно ли вообще утверждать, что у нас она есть, отечественная филология. Со студенческих лет я грезил общим языкознанием, увлеченно перелопатил груду высокой филологической литературы, изучал прилежно труды всемирно известных филологов (многие, понятно, так и остались мне не по зубам). И вот на фоне истинной филологической науки наши отечественные языковеды (за небольшим исключением) смотрелись
(и смотрятся) убого, примитивно, бедно, ибо они не владели(ют) языками, широкой языковой культурой, остались(ются) в плену мелких локальных проблемок типа суффиксов ынкыра, iнкiре, или функции предлога «в» в винительном падеже. Скорее всего, талантливые люди были и есть, но по объективно-субъективным причинам они так и не смогли развернуть крылья и по воробьиному копошились(атся) в пыли бытия. Возьмите наши лексикографические труды, словари всех типов, разговорники, пособия и т.д. — все они, в сущности, находятся на задворках подлинной филологической науки именно из-за опасно зауженного видения. О преподавании общих языковых дисциплин в вузах и говорить горько. У нас кафедрами заведуют люди, едва-едва лепечущие на одном-двух языках на бытовом уровне. Тут, как говорится, наука и не ночевала. Многие наши филологи даже не в состоянии уразуметь филологические этюды-исследования самозабвенно увлеченного Олжаса.—
Что Вы можете сказать относительно современного состояния казахского языка в качестве государственного и каковы его перспективы на ближайшие годы?— Ей-ей, мне трудно говорить о перспективах государственного языка на ближайшие годы. С одной стороны, я вижу какие-то сдвиги в распространении казахского языка, в расширении его сферы, в публичном интересе, в стремлении, тяге к родному языку, в желании его лелеять и холить; с другой стороны, как послушаешь наших «игiжаксылар» (отцов и друзей народа), наших косноязычных деятелей, депутатов, чиновников всех калибров — приходишь в неизбывное уныние, и слезы мимовольно наворачиваются на глаза. Индикатором перспективы языка, вероятно, является молодежь. А она обращается с родным языком, как повар с картошкой. В ее устах (молодежи, а не картошки) казахский язык обретает такие уродливые очертания, что хочется заткнуть уши. Распад, крушение казахского аула — родового очага казахского речестроя — очень заметно отуманивают эту самую перспективу.
— Как Вы относитесь в принципе к идее перевода казахского языка с кириллицы на латиницу?
—
В принципе, я поддерживаю идею перехода на латиницу. Года два-три назад я за это принципиально и горячо ратовал. Считаю, что таким образом можно восстановить связь родственных тюркских языков и можно сблизить культуру исторически единых, но искусственно разъединенных народов. Ныне я более осторожен. Ибо хорошо вижу, как эта акция первоначально непременно отбросит казахов назад. Но что делать? Потом, надеюсь, произойдет резкий качественный скачок, и тюркские народы вернутся в свое духовное лоно и на основе общей латиницы теснее сплотятся. Впрочем, кто в состоянии провидеть, чем все это обернется?