Экологическая проблематика в Казахстане имеет фундаментальное значение. Ибо о чем бы мы ни говорили, мы не можем обойти стороной экологию.
Конечно, XX век был уникален — в смысле тех бед экологического свойства, которые обрушились на нашу территорию. По существу, Казахстан — это тотальная зона бедствия. Это сотворено прошлым режимом, который именно в Казахстане проводил нескончаемые испытания оружия массового поражения. И это не только ядерное оружие, испытывавшееся на Семипалатинском ядерном полигоне, — это и биологическое, и химическое, и бактериологическое оружие.
За эти и иные эксперименты над природной средой жестоко расплачиваются собственным здоровьем те люди, которые проживают на прилегающих территориях. Скажем, близ Семипалатинского полигона это жители Чингизских гор. Это — катастрофическое ухудшение физического здоровья, деморализация населения, порождающая жуткие психологические стрессы, которые характерны для таких зон экологического бедствия. Недавно я был в районе Чингизских гор. Там нам все время рассказывали об нескончаемом вот уже много десятилетий суицидном конвейере среди местного населения, когда молодые люди цветущего возраста кончают жизнь самоубийством. Это — последствия плохой экологии, зараженной природы.
Сегодня в казахстанской степи можно легко отснять фильм по уэллсовской “Войне миров”: опоры электропередачи лежат на земле, степь усыпана разбитыми столбами и обломками строений. Через каждые семьдесят-сто метров можно встретить “трупы цивилизации”. Впечатление остается тягостное. Это и есть зримые приметы децивилизационных процессов, бушующих сейчас на казахстанских просторах… По существу, люди вновь остаются наедине со своим ландшафтом.
В Семипалатинском регионе происходят поразительные вещи, которые также во многом порождены нынешней экологической ситуацией… Там к тому же нет электричества, нет средств массовой информации. И вновь в действие вступает степной закон в своем архаизированном виде. Хотя трудно в чем-либо осуждать людей, потому что им сейчас трудно выживать в этой суровой степи без опоры на вековечные, испокон веков идущие ценности. Отсюда происходит и изменение сознания. Это одно из самых горестных впечатлений, настораживающих по своему такому грозному содержанию… Что имеется в виду?
На дороге из Семипалатинска в Караул стоит аул Абая – Жидебай. Там же неподалеку находится великолепный архитектурный комплекс, который спроектировал Бек Ибраев. Это усыпальница Абая и Шакарима. В архитектурном и ландшафтном смысле она замечательно оформлена, но люди, которые сейчас остаются без света и начинают ориентироваться на свой степной закон, на архаичные инстинкты, проезжают мимо могилы Абая и Шакарима. Поскольку они начали поклоняться могиле Кенгирбая, находящейся в десяти километрах от того места, где упокоены Абай и Шакарим. Иначе говоря, сегодняшние тобыктинцы считают Кенгирбая своим кумиром, своим главным тобыктинцем и самым славным предком. Разумеется, с учетом конъюнктуры они говорят, что он был хорошим воином у Абылай-хана…
Напомню, что Кенгирбай – это реальное историческое лицо. Крупный феодал. По его приказу были казнены влюбленные Енлик и Кебек. Сын Абая, тоже поэт, Магавья, в своей поэме осудил своего предка Кенгирбая как носителя этакого кондового, феодального сознания. Потом Мухтар Ауэзов написал пьесу “Енлик – Кебек”, и с этого начинается история казахского театра. А сейчас среди тобыктинцев, которые опять остались наедине со своим ландшафтом, без примет современной цивилизации, происходит переоценка Абая. У народа происходит иллюзия самоспасения, когда он ставит на котурны такого “сильного человека”, как Кенгирбай. Повторюсь, это совершенно естественный шаг для людей простых, загнанных в угол. Но мы не можем не видеть, что в этом заметна переоценка не только Абая, но и самого Кенгирбая. Он становится фигурой более знаковой и близкой для жителей в сегодняшних условиях, чем Абай и вся его поэтическая школа. Про самого же Абая теперь потихоньку говорят, что он “орысшыл”, что он немножко не от этой земли… Весьма показательно, что это происходит именно там, где продолжается воздействие радиационного фона, где нет никаких обнадеживающих социально-экономических, экологических и пр. перспектив. Налицо беспрецедентный откат сознания. По-своему, это просто “величественный” пример того, как быстро происходит феодолизация сознания, общественных и просто человеческих отношений. Там появляются свои родовые кумиры конкретного родового сообщества. И это уже не электорат, это уже не люди, способные к свободному выбору, к свободному проявлению чувств или отстаивающие какие-то высокие гуманистические мировоззренченские позиции! И об этом стоит говорить хотя бы потому, что это происходит на земле, которая всегда слыла своего рода ареалом культуры, откуда вышли такие славные имена, как тот же Абай, Шакарим, Мухтар… Имена, которые повлияли на становление всей казахской интеллигенции начала века, которая тянулась к свету, к просвещенности. Они сами были просветителями. Наконец, они были гуманистами большого масштаба. И вот на наших глазах происходит стремительный откат, возвращение к средневековью. Неудивительно, что здесь берет, как говорится, свое, суровая и недвижимая в своих контурах и абрисах природа, которой человек ничего не может противопоставить. Причем в данном случае природе уже не первозданной, а природе отравленной. Это наглядный пример того, как экология духа взаимосвязана с экологией как таковой. Депрессивная экологическая обстановка, таким образом, в социальном смысле усугубляется еще и цивилизационными срывами.
Возьмем тот же Восточно-Казахстанский регион. При всей неповторимой красоте своих и гор, и озер, и рек, и тайги и т.д. эта зона расположена между двумя полигонами –Семипалатинским и Лоб-Норским. К чему это привело? На подсознательном уровне прочные корни пустила та же радиофобия, которая является фактором, искажающим поведение, осмысление и понимание того, что происходит. При заключении браков в последнее время стали учитываться в первую очередь такие показатели: откуда ты, из какого района, а личные достоинства человека, красота, обаяние, по вполне понятным причинам, перестали иметь значение. Древние тюрки называли природу “арбютке”, т.е. “совершенно созданное”, и этой метафорой они выражали огромное преклонение людей, в малом количестве живущих на огромных пространствах. И вот сейчас нарушено не только равновесие, но и это сокровенное понимание. Сегодня человек давно уже потерял реальное ощущение природных контекстов, в которых он проживает. Он не представляет себе, в объятиях какой могучей силы он существует. А казахстанское сознание не может формироваться и никогда не сможет стать нормальным без учета этого фактора, без учета такой благостной доминанты в нашей жизни, как природа. Которая, в свою очередь, может прощать беспечное отношение к себе, но хищническое, циничное, направленное против нее убийственное отношение она не прощает, она за это воздает…
Наши ландшафты, наше небо, степи, горы, реки влияют на самоощущение как жителей степи, так и жителей городов… Поэтому все, что касается природы, требует очень внимательного отношения тех, кто всерьез думает об этой земле и о людях, проживающих на этой земле. Но у нас из-за абсолютного невежества происходит диаметрально противоположное. Это выражается, в свою очередь, и в том, что мы бьем сигналы только по конкретным проявлениям неблагополучия. Вот там на Каспии плохо, вот там на Балхаше зреет катастрофа. Мы должны понять природу, как могучий субъект, который очень влияет на наше бытие. Поэтому к природе надо относиться как к совершенному творению, с которым нужно строить очень деликатные и корректные отношения, а этот принцип полностью нарушается в Казахстане. Конечно, отсюда следует, что нам необходимо выстраивать в массовом, равно как и в собственном сознании, этические нормы, которые позволят нам смотреть по-иному на вопросы, связанные, скажем, с отношением к недрам, с тем, как мы с ними поступаем. Ведь сплошь и рядом идет добыча нефти, цветных металлов, везде происходит процесс снятия сливок. Опять же это та самая психология временщиковости: “сейчас попользуемся, а там хоть трава не расти”.
Мне в свое время довелось попасть в состав первой группы общественности Казахстана, которая была допущена на Семипалатинский полигон. Тогда генералы Курчатова демонстрировали меру безопасности ядерных взрывов. Это был один из последних взрывов. Во время испытания случился следующий эпизод. Мы стояли километрах в шести от эпицентра. И когда он состоялся, то земля вздрогнула, и буквально под нашими ногами пробежала трещина, которую все увидели. И это было, как нас уверяли, самое показательное, “гарантированное” испытание. Тогда я спросил у генерал-лейтенанта Ильенкова: “А как вы считаете, сколько сурочьих нор было захоронено в момент этого взрыва?”. Он ничего не ответил, но посмотрел на меня, как на сумасшедшего. Почему я задал такой вопрос? О том, что тут, в семипалатинской степи, есть редчайшие виды трав, животных – никто не задумывался. Отношение к земле, к природе в худшем варианте — мичуринское, т.е. покорить, использовать и т.п. И эта психология продолжает расцветать в уже суверенном Казахстане. Все эти дороги, которые сейчас строятся, трубопроводы, которые будут строиться — словом, все, что вносит изменения в рельефы, беспрекословно должно проходить через экологическую экспертизу. Все мы ведем себя как квартиранты, это в лучшем случае. В уголовном мире есть такое понятие, как “хаза”, обозначающее временное жилище асоциальных элементов. Так вот, в Казахстане некоторые так и живут и, соответственно, в таком ракурсе рассматривают и его природу.
Что такое природа в комплексе? Это ее реальные границы, если иметь в виду границы Казахстана, объем, многообразие, ее недра. При этом мы можем оставаться в пределах своего государства, и многие принципы будут носить сугубо локализованный, суверенный характер. Но что касается культуры, духовности и экологии, отношения к природе, то мы, безусловно, должны дружить с теми, кто разделяет нашу убежденность, что это общепланетарные ценности, что это общечеловеческие категории. Но как только мы встречаемся с государством, которое сегментно воспринимает категорию природы и экологии, рассуждающее с таких позиций: мол, все, что есть на моей территории, это мое, а что касается всего того, что за пределами моего государства, то это к нам не имеет никакого отношения, — тогда это наш антипод, и мы не можем строить хорошие отношения с таким государством. Скажем, в Китае, в целом, неплохо поставлена природоохранная работа. Там защищают и флору, и фауну, там все грамотно и хорошо в этом отношении, есть чему поучиться. Об этом говорят специалисты, ездившие туда на семинары. Но в сопредельных государствах совсем другой подход.
Я не зря заговорил о Китае, ибо с этой точки зрения Китай меня всегда поражал. Синдром Великой Стены до сих пор присутствует в сознании обывателя и огромного количества чиновников. С этим я неоднократно сталкивался. Проблема совместного использования трансграничных рек, точнее будет сказать, полное отсутствие желания к совместному их использованию с китайской стороны — это самый показательный пример. Можно сказать, апогей китайского эгоизма. Я где-то даже понимаю позицию Китая — огромной, полной собственных проблем страны, но я абсолютно не приемлю официальную позицию Казахстана по этому вопросу. У меня есть совершенно официальные документы, где согласно указаниям Цзянь Цземиня расписан весь ход операции по повороту ряда трансграничных рек, первым из которых указан Черный Иртыш. А вообще в тех документах говорится о том, что 33 реки связывают Синьцзян с сопредельными государствами, а поскольку рано или поздно придется участвовать в разработке и подписании международных соглашений по использованию трансграничных рек, необходимо, пока этот момент не наступил, сделать все, чтобы использовать воды этих рек в интересах Китая. Обо всем этом я не раз говорил. Людей это волнует, но не тех, кто во власти.
Мне совершенно непонятно участие Казахстана в “Шанхайской пятерке”, ибо по многим параметрам это абсолютно проигрышное, лишенное какого бы то ни было внутреннего содержания действие для РК. Вот уж поистине, все это было бы смешно, если бы не было так грустно.
Дело в том, что и Казахстан, и Кыргызстан, которые по вопросам использования трансграничных рек могли успешно сотрудничать в плане влияния на Китай, являются объектами фундаментального интереса как Китая, так и России. В “Шанхайской пятерке” игра идет между этими партнерами. Парадокс заключается в том, что жертва как бы сидит за общим пиршественным столом, ей кивают, обнадеживают. А чем это кончится, нетрудно догадаться.
Или вот странные сношения с Пакистаном. Вопрос не в том, как писали наши газеты, что их руководитель — “диктатор”. Дело в том, что Пакистан завязан тесно с Китаем. Приоритетом должна быть Индия. Это реальная сила, противостоящая, уравновешивающая Китай в Азии. Нашу внешнюю политику как будто перманентно знобит и лихорадит. Нет стратегии и высоких принципов, которые только и могут обеспечить авторитет такого государства, как Казахстан, такого огромного и такого малочисленного Острова в этом перенаселенном мире. Очень точно должны быть выверены все эти действия со странами, которые имеют интересы в Казахстане. А чтобы иметь высокие принципы, помогающие твердо стоять на этой земле, нам надо вернуться к высокому пониманию основ природы.
Если мы называем наш Иртыш и Или великими реками, то сегодня мало кто знает о том, что с территории современного Китая на территорию современного Казахстана струилась и третья великая река, столь же полноводная и могучая — река Эмиль. Об этом говорится и в казахском фольклоре. Но еще в советскую эпоху китайцы в одностороннем порядке “разобрали” эту реку на свои нужды. И теперь ни капли из реки Эмиль не впадает в Алаколь, куда она несла когда-то свои воды.
Почему китайцы так решили поступить с водами трансграничных рек, можно понять по тому, каким образом они осваивают Синьцзян. Сейчас идет грандиозное переселение ханьцев на “новые территории”. В Китае завершается строительство огромного водохранилища Сянь-Са, возникшего в результате строительства гигантской гидроэлектростанции, которая в несколько раз превосходит все российско-сибирские аналоги. Человеческого материала для переселения хватает. Но масштабы таких мероприятий наталкивают на предположение, что Синьцзян, по существу, готовится как некий плацдарм для будущего броска в северо-западном направлении. Об этом говорит даже характер расположения дорог. В Синьцзян из внутренних районов Китая идет бесконечный поток автокараванов по совершенно великолепным дорогам. В 1998 и 1999 годах я побывал в Турфанской и Кашгарской долинах и собственными глазами видел эти просто фантастические дороги, больше похожие на взлетно-посадочные полосы. Китай не жалеет средств на строительство таких автотрасс высокого качества.
Дороги проложены, и теперь, вот уже на протяжении нескольких лет, бурно растет количество так называемых производственно-строительных корпусов, которые по своей структуре напоминают больше армейские подразделения. Скажем, между Хоргосом и Урумчи есть город Шихецзе, где проживает более одного миллиона человек. И таких “городишек” сейчас очень много. И каждый такой Шихецзе, насчитывающий миллион двести тысяч, и есть, по сути, один производственно-строительный корпус. У них и оружие, и техника, они живут и работают там, постоянно занимаются военной подготовкой — и это вроде бы гражданское население буквально в течение нескольких суток превращается в большую боевую единицу. Численность этих корпусов и бригад не оглашается. Предполагается создание 19 таких корпусов. Они разные: делятся на сельскохозяйственные и промышленно-строительные. Интересный штрих: они неподотчетны местной власти. “Тихая экспансия”, тревожащая многие государства, видимо, уже не решает демографической проблемы в Китае. Ясно, что такому количеству населения нужно как можно больше воды. Поэтому Китай всегда учитывает прежде всего свой китайский интерес. Помимо чисто хозяйственно-практических нужд, забор воды из трансграничных рек несет в себе и чисто политический смысл. Зарегулировать сток Или в сторону Казахстана означает не что иное, как аргумент в различного рода пограничных вопросах. Я говорил об этом не раз, но всегда с удивлением наблюдал более чем странную позицию Токаева и других ответственных официальных лиц. Когда решали территориальные вопросы, то заодно надо было решить вопрос и с использованием трансграничных рек. А тогдашний министр иностранных дел Токаев в какой-то странной беспомощно-ироничной манере в ответ на такую идею сказал, что, мол, нет, это же разные вопросы. А теперь вот бьются лбом о стену… Между тем Китай был кровно заинтересован в тех участках земли, которые он получил. Ведь они имеют военно-стратегическое значение, по крайней мере, в пограничных масштабах. Китай был очень заинтересован, и поэтому надо было в едином контексте с этим интересом увязывать свой, экологический: по использованию вод Черного Иртыша, Или, Текеса и т.д.
Ситуация с Балхашом как раз и показывает наше общее непонимание важности природоохранных мероприятий, которые всегда касаются всех сторон жизни общества, включая международную политику. Мы сами, кстати, эту проблему породили. Строительство Капчагайской ГРЭС — большая глупость, именно тогда эти роковые ошибки и начались. ГРЭС оказалась нерентабельной. Великолепная пойма великой реки была загублена. Все это сказалось на Балхаше. А китайское решение вопроса с Или вообще усугубляет эту проблему. Китай всегда будет держать удавку на нашей шее, ибо от наличия, точнее будет сказать, от самочувствия Балхаша очень многое зависит. Вся экологическая ситуация частью Центрального, частью Восточного и частью Юго-Восточного районов Казахстана зависит от самочувствия Балхаша…
Материал подготовил
Джанибек СУЛЕЕВ