Однажды я проснусь…



Добро перерождалось в безучастность.


Сергей Довлатов. «Наши».


Нельзя дать утвердительный ответ на вопрос: «Ты спишь?» Нельзя. Но можно. Если ты спрашиваешь сам себя. И самому себе желаешь приятных сновидений.


Я сплю уже много лет. И пытаюсь увидеть во сне что-нибудь приятное — не получается. Зыбкая грань сна отсекает все, что не подчинено стилистике навязчивого мОрока. Явь диктует свою драматургию воплощенной ирреальности…


…Башня оседает, словно ее всасывает облако пыли и дыма… Люди кричат и плачут. А еще они прикладывают ладони к глазам, как дети от страха… или от страшного кино… или от яркого света при пробуждении… всем кажется, что сейчас должны пойти титры, а потом можно будет идти домой… Или кто-то большой и добрый скажет — ну как спалось?


Да, как спалось, Америка? Что снилось? Кто увидел тебя во сне? Увидел так явственно, что поверил — ты именно такая! Мартин Лютер, Макс Вебер, Генри Форд… верили, что не спят… что сны их — уже сбылись. И все верили, что Америка нам не приснилась…


Ведь не могла же всем разом привидеться одна и та же реальность: воплощенный в телесную оболочку набор рефлексов — есть, пить, испражняться, заниматься сексом… И — играть! Играть в то, что это все не снится.


В это играют все. Но только Америка объявила сутью и целью иллюзорность сбывшихся снов… «Ты должен стать свободен в своем стремлении к счастью! Тобой движут любовь, голод и страх смерти! Все остальное — химеры и нытье неудачников! Ты именно то, что из себя представляешь!» Когда не спишь…


А мы, мы не спали? Если даже во сне держали равнение в строю, в шеренгах спящих и видящих себя такими же, как янки — «штатовский» эталон для нас сродни приобщению к особой касте: соответствие или несоответствие определяется глубиной сна… национального чувства.


Но мы — такие. Или были такими. До полосы кошмаров.


Но кошмар подразумевает состояние сна. Тогда что — нам это снится?


Снится то, что наши эталоны реалистичности и прагматизма — американцы — утратили способность мыслить реалиями сегодняшнего дня. Они напуганы и растеряны. Действия террористов не укладываются в привычные клише поведенческих мотиваций «неукротимого белого человека»: смертники погибают первыми, не стараясь при этом спасти свою нацию, не обговаривают условий оплаты за проделанную работу, не пытаются вложить гонорар в ценные бумаги или потратить его на знойных мулаток и дорогие лимузины. А самое главное: они не хотят спасать самое дорогое, тот самый набор рефлексов — пить + есть + спариваться, — заключенный в квинтэссенцию самодостаточности — собственную шкуру. Такое… небрежение… самым… необходимо нужным… в голове не укладывается.


Такое же непонимание, правда, с несколько иной адресностью, наблюдается, как ни странно, у правоверных мусульман: ни ангелам, ни джиннам Аллах не даровал тело — лишь человек обладает им, жизнь в этом теле — есть проявление наивысшей любви Милостивого и Милосердного ко всем людям. И нет греха, который бы Он не простил… Кроме греха убийства. А поле Великого Джихада находится в тебе самом — это поле боя со своей греховностью и несовершенством.


…Вечный бой — с самим собой… А не с тем, в ком тоже — Бог… создавший всех из одного же сгустка…


И вновь — непонимание. Через решительное неприятие. И снова ощущение сна. Страшного сна. И если кому-то кажется (или снится), что возмездие — это и есть пробуждение, тогда это тот самый случай, когда «сон разума порождает чудовищ». Чудовищных фантомов, вызванных из темных глубин сознания, которые материализуются в бомбардировщики «Фантомы», бортовые номера которых нанесены арабскими цифрами, поверх звездно-полосатой раскраски. Они полетят карать. За то, что кто-то, по их мнению, задержался в историческом развитии…


Я сплю. Стал петь во сне: «Какое мне дело до вас до всех, а вам до меня?» Потом поймал себя на мысли, что это ни русское, и ни американское. Это — советское. Если так, тогда, может быть, оправдано нынешнее мое сонное состояние? И стоит определить его по-довлатовски «наиболее нравственным»? И отвечать утвердительно на вопрос: «Ты спишь?»


Мы все так делали во времена советские. Чего стесняться? Все происходит само собой… от меня ничего не зависит… решения принимаются не мной… А я — сплю. А значит нравственно дистанциирован от всего этого… И тогда, и сейчас…


…Только почему по ночам я прислушиваюсь к отдаленному гулу авиамоторов? Почему стараюсь не проходить лишний раз возле американского посольства, куда уже подогнали бронетехнику?


Почему эта осень должна стать последней предвоенной? Господи, что мы можем изменить?! Мы же спим! Мы не управляем этим кошмаром!


Базы, воздушные коридоры, беженцы… Оставьте меня в покое! Я не хочу это «сновидеть»… Дайте поспать… до шести вечера … после войны.


Не дам, — сказал Маник, патриотические идеи которого давно вдохновляют общественный фонд «Визитория», — он рекламист и во всем ищет рекламную «фишку». — Не дам. Я – патриот. В режиме реального времени. И сейчас я здесь, т.е. там, где гостям всегда рады, а визитеров — ждут.


Это что — рекламный слоган?


Это — к сути проблемы. В этом мире — мы только гости. Визитеры приходят в этот мир с конкретной целью — и тем от гостей отличаются.


Хочешь сказать: если гость — то сам себе снишься, а если визитер — то с делом в сны приходишь?


С Идеей. Идея выраженная — есть Слово. Слово материализует Идею, создавая Действие. Идея — Слово — Действие…


Но для начала нужно хотя бы не спать…


Не дам, — заверил Маник, — и это — уже Действие. А ты не дашь спать другому. А тот…


Отстань. «Возьмемся за руки…Сплотимся в годину лихую»… Я готов. И без всякой патриотической трескотни.


Нет страны без Патриотов и Патриотов без страны …


Понял. Могу остаться без страны, если…


Если не решишься на Действие.


Но сначала должна прийти Идея.


Считай, что она тебе уже приснилась. У меня есть идея — программа «Патриот»… Она тебе поможет проснуться. И всем остальным.


Пора просыпаться. И решаться на действие. И быть вместе со всеми.


В режиме реального времени. Иначе как мы все поймем, что нам это не приснилось? А результаты скажут сами за себя.


Однажды я проснусь…