“Напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана”

Интервью с Муратом Ауэзовым


— Вначале хотелось бы поговорить о религии. Сейчас идут споры о том, какая из религий ближе казахам — тенгрианство или ислам. Что вы можете сказать по этому поводу? И каково вообще значение религии для сегодняшнего Казахстана? Считаете ли вы суфизм и яссавизм разновидностями исламской религии? Или относите их к язычеству?


— В силу причин автобиографического свойства я увлечен суфизмом. Тем не менее я бы отнес себя к людям, которые окончательно и всерьез выбрали то, что называется светским видением мира. Более того, в контексте повального флирта с религиями я бы назвал себя светским фундаменталистом. Если в Казахстане кому-нибудь еще близка такого рода позиция, мы могли бы сказать друг другу, что мы не одиноки. Мне бы не хотелось давать разветвленные определения тому, что есть светское мировосприятие. В общих чертах – это наши душа, разум и личностная ответственность за все происходящее. Подлинная светскость настояна на высокой духовности искусства религиозно-этических систем. Вместе с тем она не может целиком полагаться на канон и догматы любой из практикующих ныне религий. Особенно в такой многосоставной и многопроблемной стране, как Казахстан.


Сейчас действительно популярны разговоры о том, что предпочтительнее: тенгрианство или ислам, ислам или христианство. При этом люди как бы забывают о том, что в культурах всех крупных религий изначально присутствуют мощные импульсы светскости, устремленности к подлинному знанию в формах философии и науки. Светское знание эпохи так называемого “мусульманского ренессанса” (X-XI вв.) преемственно развило философское и научное наследие греко-римской античности и подготовило эпоху Возрождения в культуре христианского мира. Заметим, не религии преодолевали тео- и этноцентристские барьеры, прокладывали русло общечеловеческой цивилизации, а просвещенное знание. Это знание никуда не исчезло. Позиции его, конечно, бывают ослаблены в деградирующих обществах, способных только имитировать созидание и творчество. Но оно существует, и отлучиться от него можно лишь ценой капитуляции собственного разума. Не в выборе между религиями заключается главная интеллектуальная проблема казахстанцев. Нельзя допустить углубления децивилизационных процессов, архаизации общественного сознания, в чем объективно заинтересованы авторитарный режим и его неизбежный атрибут – жрецы профанированного знания.


Внедрение канонического ислама в Казахстан отвечает интересам власти, которая хотела бы получить дополнительные рычаги управления людьми. Но, как и многие другие инспирированные сверху инициативы, эта попытка осуществляется без учета лежащих на поверхности противоречий, таких, например, как отрицание каноническим исламом классического казахского культа предков. Суфии, явившиеся в свое время проводниками ислама в степь, были намного пластичней. В результате их деятельности сложился своеобразный степной ислам, обходившийся ничтожным количеством мечетей, но включивший в себя многое из традиционных представлений, в том числе – поклонение аруахам. Значение суфиев не только в том, что они были реалистичны и изобретательны в своем миссионерском деле. Это были еретики в отношении к каноническому исламу. В X веке, в период своего появления в миру ислама, они были проводниками инакомыслия, носившего антиметропольный характер. Крупнейшими теоретиками и практиками суфизма явились выходцы из тюркоязычной и ираноязычной среды. Не имея возможности противостоять арабской государственной доминанте, они нашли свободу для себя в радикальной трансформации канонического ислама. К трем классическим ступеням становления мусульманина (адат – обычное право, шариат – религиозное право, тарикат – философия религии) они добавили четвертую ступень – ма’арафат, означающую неопосредованное единение с богом-истиной. Это простое, казалось бы, логическое действие разрывает “цепи множественности”, зависимость индивида от посредников – мечетей с их служителями, государства с его службами. Именно в этом качестве ислам пришел в протоказахские степи. Таким он воспринимался Ахмедом Яссави в XI веке, Абаем – в XIX. Степной ислам формировался не только с участием исконных воззрений, но и в тигле высоких температур суфийского этнического свободомыслия. Чем же занимаемся мы сейчас, пытаясь теистическим косноязычием опереточных муфтиев внедрить в растерянное сознание своих сограждан то, что в масштабном виде в этих краях никогда не приживалось?


Что же касается тенгрианства, то и о нем еще не может быть речи как некой готовой к воздействию религиозной системе. Тенгрианство нуждается в реконструкции, чем серьезно еще никто не занимался. Это была бы увлекательная и перспективная по своим результатам работа по обнаружению мировидческой системы, органичной для условий, при которых относительно немногочисленное население удерживает равновесие с большим пространством с его особыми ландшафтом и небом. Л.Н.Гумилев вслед за евразийцами называл это пространство “хингано-карпатским прямоугольником степей”. Для реконструкции тенгрианства имеется надежный опорный материал. Это прежде всего древнетюркские поэтические тексты. В их числе особое значение имеет надпись в честь Тоньюкука. Те, кто живет в предчувствии тенгрианства, могут многое для себя открыть в бурханистских текстах середины XIX века. Бурханизм – это попытка горных алтайцев, шорцев, хакасов создать духовную альтернативу христианству, буддизму, исламу в период интенсивного их проникновения в жизнь сибирских народов. Творцы бурханизма — люди высоко просвещенные (в их числе – замечательный художник Чорос Гуркин), обратились к традиции, преемственно ее трансформировали и достигли впечатляющего результата. Востоковеды говорят о том, что бурханизм мог бы стать одной из мировых религий, если бы конкретные обстоятельства времен колонизации не были к нему так безжалостны. Мне выпало счастье услышать в высшей степени вдохновенные по смыслу и совершенные по форме бурханистские тексты. Иван Шодоев, аксакал горно-алтайской литературы, бурханист, который всю жизнь скрывал, что он является бурханистом, пел их у костра на берегу Катуни. Природу бурханисты назвали Арбюткен – “совершенно созданная”…


Нет сомнения в том, что бурханизм явился последним по времени всплеском модифицированного тенгрианства. Не приходится сомневаться и в том, что этот духовный опыт может иметь неоценимое значение для каждого казахстанца, независимо от его национальности, в процессе его осознанного укоренения в таких вечных данностях нашей земли, как ее просторы, рельефы и небеса.


— Как вы относитесь в высказыванию Гейдара Джемаля о том, что ислам является последним бастионом, который может противостоять агрессивной цивилизации Запада? А также к его же мысли о духовной революционности ислама?


— Равнодушно. К сожалению, суждения Гейдара Джемаля ощутимо ослаблены тем, что, выстраивая свои интеллектуальные конструкции, он убирает из сферы осмысления все, что могло бы противоречить гладкой завершенности, изяществу и эффектности конечных выводов. В отличие от Мурада Аджи – носителя столь же утрированно-субъективистских мироведческих позиций – Гейдар Джемаль не творит насилия над протестующими фактами. Он их просто игнорирует. Заявляя, что тюркизм придуман злонамеренной еврейской общиной с целью расколоть мусульманскую умму, Гейдар Джемаль лишает себя возможности быть серьезно воспринимаемым теми, кто хотя бы отчасти знаком с историей вопроса. Кредо тюркизма отчетливо звучит в лапидарных текстах древнетюркской поэзии. В XI веке, в эпоху караханидов, Юсуф Баласагуни и Махмуд Кашгари были движимы общетюркским самосознанием, о чем неоднократно упоминают в своих гениальных произведениях. Свою знаменитую “Хамсу” Алишер Навои вдохновенно создал в XV веке, движимый общетюркским самосознанием:




…Пускай на весь Иран поет Джами,




Но тюрки всех племен, любой страны,


Все тюрки мной одним покорены!


В середине XIX века турецкий поэт и философ Зия Гёк-Алп поэмой “Золотое яблоко Турана” (“…нет узбека, нет ногайца, есть лишь нация одна, туранская она”) закладывает основу пантюркизма как мощного общетюркского движения. Зерна тюркизма нашли благодатную почву в политическом и духовном самосознании казахской интеллигенции начала XX века. Ярчайшими представителями его здесь стали Мустафа Чокай и Магжан Жумабаев.


Ислам и тюркизм – проблема эта существует, осмыслению поддается, но не средствами метафизической гладкописи Гейдара Джемаля. Что же касается его сентенций о “последнем бастионе”, “духовной революционности ислама”, то они вполне соразмерны утрированному тюркизму Мурада Аджи и могли бы послужить хорошим полемическим материалом в беседах этих двух джигитов московского Садового кольца. Есть у них, правда, и благодарный слушатель – высшая политическая элита Казахстана, отмеченная видовой расположенностью ко всякого рода рас-путинщине.


— Казахи и русские. Что их сближает и что разъединяет? Возможно ли их органичное бесконфликтное существование на земле Казахстана? Может быть, каждая из этих наций или одна из них должна чем-то для себя пожертвовать? А может быть, русским просто надо покинуть Казахстан?


— Никому никуда уезжать не следует. Совместно наломав столько дров, мы вместе должны расчищать завалы. В связи со всем случившимся в последнее десятилетие ни у кого не должно быть ощущения “потерянного рая” или рая навсегда обретенного.


Бесконфликтное сосуществование возможно только там, где есть со-творение новой жизни. Оно не может состояться, если нет искренности и открытости намерений. История дает всем нам шанс облагородить свое сознание и свои поступки. Мы совместно избавляемся от пресса тоталитарного наследия, осколочных имперских амбиций и реликтов недавнего колониального прошлого.


— Какой могла бы быть общая идея, объединяющая казахов и русских?


— Общей идеей, объединяющей всех казахстанцев, должно стать уверенное и толковое преодоление страданий, обрушившихся на человека и природу Казахстана из “рога изобилия бед” в XX веке. “Напоенная кровью мучеников и освященная их молитвой необъятная степь Казахстана” (определение карагандинского старца, преподобного Севастиана) выстрадала право на лучшую долю.


— Как вы видите взаимодействие Казахстана и России? Сближение или наоборот отдаление?


— Априорно — сближение. Одновременно способствуя демократизации России, избавлению ее от имперской хвори.


— Каким вы видите решение проблемы сосуществования двух языков в Казахстане — казахского и русского? Какое место должен занимать каждый из них?


— Сфера применения казахского языка будет расширяться. Это полноценный язык, способный к лексической модернизации, для чего имеет неисчерпаемые ресурсы в опыте множества тюркских языков. Казахский язык мог бы стать достойным обретением для казахстанца любой национальности. Нам всем вместе нужно серьезно работать над тем, чтобы не растерять великолепие русского языка в Казахстане.


— Как вы относитесь к геополитике г-на Дугина, которая построена на противодействии двух цивилизаций — атлантизма и евразийства?


— Интеллектуальный мир Александра Дугина намного интересней глобалистских конструкций множества его московских коллег. Жаль, что его этичность не соразмерна его продуцирующему потенциалу. Как только Дугин объявляет казахстанскую оппозицию отступниками, деятельность которых заслуживает особого внимания спецслужб, все его рассуждения об атлантизме и евразийстве теряют какую-либо привлекательность для тех, кому дороги свобода мысли и волеизъявления.


— Каждый народ, очевидно, имеет формулу своей самобытности. Возможно, ее не всегда можно выразить вербально. Но хотелось, чтобы вы попробовали объяснить, что такое, по-вашему, “казахскость”? В чем заключается формула казахской самобытности?


— Никакой особой самобытности казахский народ не имеет. Как и каждый народ, казахи имеют свою традицию, культуру, волю и способность к национальному самоутверждению. В 37-м казахи шли безропотно, как овцы, под нож репрессий. В 1916-м, 1941-1945-х, 1986-м годах проявляли чудеса личной отваги и героизма – и мужчины, и женщины. К числу фундаментальных качеств казахского народа я бы отнес, тем не менее, неоднократно подтвержденную способность к общенациональной консолидации и взращенную в недрах конно-кочевой цивилизации толерантность к культурам и конфессиям других народов.


— Хотелось бы затронуть проблему, проявившую себя 11 сентября, но в несколько ином плане, учитывая специфику ваших знаний о Китае. Ваш прогноз действий Китая в сложившейся ситуации?


— На сегодняшний день Китай, к сожалению, представляет собой тоталитарное, антидемократическое государство. Существует китайский фундаментализм, и мне об этом не раз доводилось говорить. Существуют вместе с тем факторы, как внутренние, так и внешние, могущие привести к демонтажу имеющейся в Китае государственной системы.


Сейчас Китай сделал то, чего не сделать не мог – обратился к мировому сообществу с демагогической просьбой поддержки в борьбе против уйгурских “сепаратистов”. Китай использовал создавшуюся ситуацию, чтобы легализовать собственные жесткие меры по подавлению уйгурского национально-патриотического движения. В новой ситуации Китай предпринимает энергичные меры, чтобы безотлагательно начать работы по строительству нефтепровода из Актюбинска. Этот проект на какое-то время был “заморожен” по инициативе китайской стороны. Теперь он возрождается в целях опять же легализации массированного присутствия Китая в такой важной части Центральноазиатского региона, какой является Казахстан. Все ускоряется, события 11 сентября радикализировали мир.


— Не кажется ли вам, что существующая оппозиция на сегодня себя исчерпала, так как не может не только дать ответ, но даже и понять вызовы времени? Есть ли сегодня некая новая волна, из которой могут выйти политики нового поколения, ясно понимающие и принимающие сегодняшние вызовы времени?


— По логике все верно. Но вы конного с пешим сравниваете. Разница здесь большая. Полагаю, мы должны хвалу воздать тем, кто в жесточайших условиях изощренного, в худших традициях тоталитарных систем подавления инакомыслия выражают и отстаивают свои взгляды. Ни язык, ни рука здравомыслящего человека не должна подниматься на оппозицию в нашей ситуации. Если это и всадники, то не регулярная армия, а польские драгуны, которые во имя разума, чести и достоинства в канун второй мировой войны бросались с пиками на танки. И это заслуживает высокого уважения.


— И последний вопрос. 10 лет прошло со дня обретения Казахстаном независимости. Что самое главное произошло за эти 10 лет? Самые большие достижения и самые крупные ошибки?


— Есть немало крупных обретений. Но ни одно их них не было достигнуто в результате глубоко продуманной, хорошо организованной инициативы. Успехи – скорее вопреки, а не благодаря… Вместе с тем были допущены тяжелые просчеты, за которые всем придется еще долго расплачиваться.


— То есть эти десять лет не то чтобы напрасно прожиты, но ощутимых результатов не видно?


— Вы посмотрите, сколько беды вокруг. Мне не нравится начётническая система плюсов и минусов, когда речь идет о реальной жизни людей в каком-то отрезке времени. Но если все же использовать ее, речь может идти только о сплошном минусе в решении действующей властью проблем абсолютного большинства народа Казахстана. Нынешняя власть прикидывается антитоталитарной системой, на деле – целиком базируется на ней, использует ее тривиальный арсенал, извлекая постыдные, кратковременные, хотя материально и весомые выгоды для небольшой кучки совсем уж ошалевших от пресыщения и безнаказанности людей. Но мир радикализовался, и век их недолог.


Беседовал Юрий МИЗИНОВ