Российское государство и Россия. Эти понятия историки употребляют как синонимы. Так воспринимает их и общество. Между тем понятия эти разные. Россия — это не лапти и не квас, тем более не дыбы, думские бдения и художества Угрюм-Бурчеева. Это живой исторический организм, непрерывно тянущийся к теплу и свету. Он не может задержаться в росте так же, как проклюнувшийся из земли молодой дубок. Государство — лишь искусственное образование, призванное историей способствовать этому росту.
Плохое государство в лице своих сиятельных писарей забывает о своей же обязанности соответствовать этому росту, для чего само должно видоизменяться. Хуже всего, когда оно само себя начинает считать этим дубком. Тогда оно позволяет ползучим сорнякам-паразитам обвиваться вокруг него и, высасывая жизненные соки, доводит этот дубок до состояния комы. Вот эта трещина между Российским государством (царством, империей, Советским Союзом) и Россией никогда не зарастала, превращаясь временами в пропасть. По памяти процитирую поэта:
И тучи, словно лошади,
Бегут над Красной площадью.
Все птицы спят, все звери спят,
Одни дьяки людей казнят!
Третий Рим от начала своего самопровозглашения был византийской формой государственности. В основе ее лежала незыблемость во времени. Сама Византия рухнула в связи с этой своей неспособностью идти в ногу с историей. Находясь где-то между Ксерксом и Христом, она все же сумела просуществовать целое тысячелетие. Но исторические часы шли все быстрее. Использовав во всех смыслах государственную матрицу Второго Рима, молодое Российское государство не прислушивалось к бою этих часов. Находясь на отлете Европы, легко справившись с рухнувшей по той же причине Золотой Ордой, оно застыло в своем развитии. Победоносные войны не в счет, они только увлекали в сторону Ксеркса.
Россия жила своей жизнью, лишь укрепляя ставни железными скобами, нет, не от татар или “псов-рыцарей” — от бесчинств опричников, от своего государства. И задачу свою Третий Рим видел в том, чтобы Россия шла особым, отличным от остальной Европы путем. То есть в лучшем случае стояла на месте (худшие случаи в ее истории будут еще впереди). Когда Господин Великий Новгород, несмотря на надетый Иваном Третьим ошейник, все же продолжил свое движение по европейской орбите, тогдашний “спецназ” — опричники Ивана Четвертого вырезали всех его жителей до последнего младенца. Пять дней Волхов тек русской кровью. Подлость и жестокость исполнения были прямо от Ксеркса. А Смутное время, когда поляки уже находились в Москве, как раз и явилось результатом византийской формы государственности. Знаменательно, что Сталин считал такие действия Ивана Грозного “объективно” прогрессивными, поскольку они укрепляли государство, то есть Третий Рим (это словечко — “объективно” — того же порядка, что и “организовывать”).
А что же Россия? В лице Минина и Пожарского, перешагнув образовавшийся между нею и государством провал, ширина которого как раз и составляла расстояние между Нижним Новгородом и Москвой, она явилась на историческую арену реальной, не замутненной “идейностью” силой. И не Третий Рим она спасала, как утверждают присяжные историки, а российскую государственность. Когда путают понятия государство и государственность — это обязательно в чьих-то недобрых интересах.
Российская государственность продолжала свое движение во времени, однако инерция Третьего Рима целый век еще влияла на ее историческую орбиту. И только Петр Великий “над самой бездной” железной рукой притянул ее с “особого пути” на тот, по которому движется во Вселенной все: светила, народы, государства, людские судьбы.
Это кощунство, когда на одну и ту же тарелку исторических весов ставят Петра Великого и Ивана Грозного. Россия не ошиблась, дав им диаметрально различные прозвища. Оба были по-византийски жестоки, оба дурью маялись, оба убили собственных сыновей. Но Петр Первый, не жалея себя, вел Россию в будущее, а Иван Четвертый подрезал ей поджилки. Всё они делали по-разному, даже сыновей убили каждый по-своему: один призвал для этого суд, другой — по-византийски, посохом. После одного образовалось Смутное время, после другого сделалась империя, отнюдь не в форме Третьего Рима.
Требовать от Петра какой-либо формы демократии или хотя бы смягчения способов принуждения — не исторично. В самой Европе в этом смысле не наблюдалось милой сердцу русского либерала идиллии. Но Петр придал России историческое ускорение. Не говоря уже о шведах и турках, которые были наготове, какой бы стала она через век с ее боярами, стрельцами, бердышами? А дело шло к первой Отечественной войне. И на Бородинском поле встретились бы Наполеон с каким-нибудь стрелецким воеводой.
Да, Петр далеко не был “тишайшим”, но созданное им государство с доминирующими в нем гвардией и чиновниками всех четырнадцати классов было для того времени несомненным прогрессом по сравнению с государством угрюмых дьяков. И когда Пушкин обращался к Николаю Первому: “Во всем будь пращуру подобен”, то он ждал от него очередного толчка, исторического ускорения, в котором нуждалась Россия. Но воспитатель Николая из фрунтовых дядек бил его головой об стенку, когда тот выказывал неповиновение. И растревоженное декабристами сознание искало успокоения в мудрости Аракчеева. Дело шло к Крымской войне и дальше, дальше, дальше… Путь к пропасти тоже имеет ускорение…
Боюсь повториться, потому что много писал по этому поводу. Империи — Римская, Карла Великого, Чингисхана, как и новейших времен,— такие же для своего времени закономерные продукты и движители истории, как царства, королевства, полисы, а сегодня и демократии. В Евразии, несмотря ни на что, такую провиденциальную роль исполняла Российская Империя. Колониальные войны, жестокое подавление национально-освободительных движений, самодурство дикого российского чиновничества, “господа ташкентцы” — все это было. И было одновременно установление мира в Закавказье, страдавшем от перманентных нашествий и войн. То же повторилось в раздираемой противоречиями Средней Азии, где процветала работорговля, а войны стали сезонным явлением: весенние и осенние. Об этом не следует забывать в пылу дискуссий на темы евразийской истории последних столетий.
Следует особо сказать, что великое русское востоковедение чаще являло собой Россию, чем империю. Да и вообще, если не считать оголтелого “пипла” на всех этажах общества, в русском национальном характере меньше всего от “римлянина”, тем более от “старшего брата”. Это сослужило добрую службу в прошлом, способствовало относительно бескровному развалу империи и подает большие надежды на будущее…
А империя была безнадежно больна. Продолжая дело Петра по интеграции России в Европу, Екатерина Великая в силу своего положения на российском троне и не без чисто женской способности все опоэтизировать, даже историю, допускала уступки Третьему Риму. Внуков своих она назвала в честь Александра Македонского и Константина Великого. И любимый внук ее Александр Первый разрывался между Сперанским и Аракчеевым.
Как и водится в государстве Российском, дело было решено в пользу Аракчеева. И был это не просто “фрунтовый солдат”, а убежденный носитель той самой “идейности”, о которой говорилось выше. Сама же фамилия его по-татарски означает “Производящий водку”. Вот этот идейный самогон и лег в основу организации на российской земле первых колхозов в форме военных поселений. Маркс тогда еще не родился. А Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, ознакомившись на старости лет с марксистской литературой, изумленно заметил, что, оказывается, во времена его молодости каждый ротный командир был коммунистом, только не знал этого. Большевизм — вовсе не привходящее явление в российской истории…
Так теория Третьего Рима, не объявляя себя публично, тихой сапой возвратилась в идеологический обиход государства Российского. И здесь, как видим, закладывался уже фундамент Четвертого Рима. Триада классического византизма — православие, самодержавие и народность — гарантировала возведенную в принцип недвижность во времени. Православие все по тому же византийскому канону было прочно встроено в систему государства. Папы при этом и не требовалось, поскольку роль его исполнял сам кесарь. Самодержавие тоже копировало именно Второй Рим, поскольку даже Юлий Цезарь не претендовал на роль помазанника Божьего. Ну а что касается народности, то ее в развитие идеи лучше всего представляли охотнорядские мясники в виде Союза Михаила-Архангела. То есть народ, “пипл”, в своем погромном варианте. К слову, значка союза № 1 был удостоен именно Николай Второй. Это в прямом смысле было знаковым явлением.
В государстве Российском на полтора века остановилось время. С этого момента государство Российское, а с ним и Россия были обречены на поражение в Крымской войне, Цусиму, участие в мировой войне и революцию именно в большевистском ее варианте. Граф Сергей Семенович Уваров, современник Пушкина, обозначивший эти три источника официальной идейности, питающей Третий Рим, с полным правом мог бы сидеть в президиуме очередного съезда КПСС. Разве что православие в его теоретических изысканиях преобразилось бы в вечно живое учение марксизма-ленинизма. Самодержавие, нисколько не меняя своей сути, было бы представлено Генеральным секретарем ЦК. Ну а народность — так “пипл”, он всегда “пипл”, в Первом или Четвертом Риме. Его сиятельству надо было только сменить гардероб и заказать у Шендеровича маску Михаила Андреевича Суслова.
А сколько аплодирующих знакомых лиц оказалось бы в Кремлевском дворце съездов: от Победоносцева до полковника Зубатова с Пуришкевичем!.. Привыкнуть к слову “товарищ” для них не представляло бы трудности. Как и наоборот. Для идеи можно избрать любую форму, важно содержание.
К месту тут рассмотреть и такое явление российской истории, как декабристы. Безусловно, люди чести и самых добрых побуждений, они действовали в русле чисто византийских традиций — во Втором Риме не раз бунтовали тамошние прапорщики. И если бы они победили, Рим продолжал бы строиться с не меньшей интенсивностью. Из того же ряда нечаевщина, разве что вместо Рима мог бы строиться рейх. Соки византизма (там тоже были революционеры) частично питали народовольцев, левых эсеров и даже анархистов, провозгласивших своей целью разрушение любого государства — до основания. А затем?.. Вот это “затем”, как и у большевиков, означало прямой путь к очередному Риму.
Что касается народовольцев, то помимо традиции этот феномен российской истории наиболее точно обозначил Юрий Трифонов — нетерпение. Это было уже чисто русское явление: семьдесят лет терпеливо запрягать, а потом помчаться, не разбирая дороги, сбрасывая друг друга с саней, в очередное “светлое будущее”. На меньшее мы не согласны. Царь-освободитель, генсек-реформатор, президент — все они не поспевают за нашими мечтаниями. Поэтому что ни век — убиваем их, свергаем, дружно осмеиваем. Но только встретится на нашем пути Коба, как сразу распрягаем и начинаем терпеть. Над ним ведь не посмеешься. Впрочем, и Кобы нам не надо, воспитаем в собственном коллективе…
Кто виноват?.. Они только знаковые персоналии истории, тот же склонный к гомосексуализму и незримо участвовавший в травле Пушкина, любитель и знаток античности, граф Сергей Семенович Уваров. Рядом “полон злобы, полон мести, без ума, без чувств, без чести” Алексей Андреевич Аракчеев. Или Константин Петрович Победоносцев, человек с совиными глазами, гонитель Льва Толстого и борец с “тлетворным влиянием” Запада. Он очень точно определил смысл византизма, предлагая государю держать Россию в “замороженном состоянии”. Как рыбу, одним словом. И Николай Второй…
Я так и не понял “идеи” сериала по поводу его жития (иначе не назовешь этот вид искусства), сопровождаемого дикторским текстом, произносимым хорошим актером. Он как бы исполнял роль потомственного графа Тульева, сыгранную им в известном детективе. С актерами это случается, когда на всю жизнь они сливаются с какой-то ролью, Ленина, например, или Сталина, так что всю жизнь продолжают грассировать или говорить с акцентом.
В данном случае прямо-таки умиляет, как государь многие годы с утра до ночи сидит над бумагами и сам, даже без секретаря, самолично решает все важные государственные дела. Это с его-то, по свидетельству Гарина-Михайловского, умом средней руки пехотного капитана. А как переживает он в связи с расстрелом перед окнами его дворца мирной демонстрации с голодающими женщинами, детьми, иконами и портретом царя!.. Золотое сердце у “хозяина земли русской”, ничего не скажешь. Ленский расстрел так вовсе пропущен, как пропущены, по существу, Цусима и многое еще, имеющее к несчастному государю прямое отношение. С самодержца и спрос соответствующий.
Порой закрадывается мысль о том, что авторы сериала просто иронизируют в своих комментариях к похвальным поступкам “Ники”. Вот государь землю копает, так сказать, трудовой пот проливает. Так Ленин тоже бревно таскал. Вполне уместна здесь ирония.
А вообще-то почти через век после состоявшейся личной трагедии человека, мужа и отца уместна ли такая передача с недалеко идущими политическими целями? Впрочем, и о трагедии России не стоило бы забывать…
О, эти византийские суррогаты на русской почве! В то же время, что и на Британские острова, пришли сюда те же викинги. Пришли с теми же законами дикой вольницы, имеющей тем не менее свои понятия о справедливости. Там, на западе континента, эти понятия составили некий естественный сплав с римским дисциплинирующим правом. Так родилась Великая хартия вольностей.
Здесь же, за днепровскими порогами, эти понятия образовали полный неразрешимых противоречий союз с утерявшим к тому времени рационализм древних греков самодержавием восточных деспотий, чем и была Византия. Максимум, что мог породить такой союз,— это “правду” Ярослава Мудрого, основу которой составляет перечень наказаний за убийство, воровство и различные формы оскорблений. О вольности — ни слова. Много еще о смердах. Кажется, впервые употребляется там это выразительное слово, которое само по себе содержит целую хартию. Все законы с тех пор на Руси и в дальнейшем спускались сверху вниз, строго по вертикали.
Ксеркс и Христос не могут составлять единство, и это взрывное устройство было подложено под историю государства Российского на тысячелетие вперед. У русской революции с ее апокалиптическим провалом ох какие глубокие корни…
Новые времена лишь обнажили динамику этих противоестественных институтов. Для определения сбоя государственного механизма история пользуется своими манометрами. Когда гибнет целый флот в Цусимском проливе или вдруг пустеют полки магазинов в Москве, то все очевидно. Но есть показатели не менее убедительные. Ни одно государство в зримой истории человечества не убивало с такой изощренностью и даже каким-то садистским наслаждением своих писателей и поэтов. Речь здесь только о них. Девятнадцатый век начался самоубийством Радищева. Продолжился он повешением Рылеева, затем убийством Пушкина и сразу за ним Лермонтова (“Собаке — собачья смерть!” — сказано было во дворце по этому поводу). Не будем упоминать о тех, кто всю историю кашлял кровью. Сходит с ума Гоголь. Следует “Мертвый дом” для Достоевского, ссылка в царство будущего ГУЛага Тараса Шевченко, позорный столб для Чернышевского. Гаршин бросается в пролет лестницы. Проклинают всенародно Льва Толстого.
Но все рекорды бьет век двадцатый. Арест Горького — лишь цветочки, наступает некая передышка. И сразу, едва родившись, государство “диктатуры пролетариата” расстреливает совершенно аполитичного поэта Николая Гумилева. От великой тоски умирает Александр Блок. Следуют самоубийства Есенина и Маяковского. Повесилась Цветаева. Затем Бабель, Мандельштам — далее убивают уже списками. В одну ночь на Лубянке была расстреляна вся еврейская литература на идиш. Найдется ли хоть один из ста народов “страны социализма”, у которого не было хотя бы одного расстрелянного писателя? Но это еще не все. Расстреливают “задним числом” известных миру классиков, живших порой тысячу и более лет тому назад. Ножницами вырезают их из учебников и энциклопедий. Как долго еще могло существовать такое нелепое государство? И какие перестройки могли спасти его, когда начинать надо было с фундамента…
Что же была революция, оба ее этапа: Февральская и Октябрьский переворот? Как уже писалось и как свидетельствует вся новейшая история, нельзя государству в замороженном виде сохранять свои институты власти, саму форму государственного устройства, не сообразуя их с идущим по нарастающей движением истории. В понятие этого движения входят все составляющие общественного развития: политика, экономика, философия, культура, уровень образования, национальные чувства и многое другое, порой не замечаемое глазом современника. Чего же было ждать, когда взрослеющая Россия вошла в роковое противоречие не просто с задержавшейся в своем развитии на каких-нибудь полвека государственной системой. Третий Рим принципиально, на идейном уровне, не признавал историю. Ибо история и есть движение.
Так можно продолжать не признавать, что Земля вращается вокруг Солнца. Из того же ряда и по сегодня возникающее желание “закрыть Америку”. Природа Третьего Рима такова, что упразднить историю он намеревался не только в своей ойкумене, но и хотел надеть железную маску византизма на остальную Европу. “Жандарм Европы” — это не чья-то злостная выдумка. Будапешт и Варшава сохранили в исторической памяти рубцы от ран еще середины позапрошлого века.
Реформы царя-освободителя, как лопнувшие швы на византийском платье, были заштопаны суровыми нитками все тем же Победоносцевым. Это нашло самое широкое понимание у молодого царя Николая Второго. Но Россия все упорнее пыталась переодеться в европейские государственные одежды. Революция 1905 года заставила Третий Рим обнародовать конституцию с Государственной Думой в качестве приложения к самодержавию. А затем Россию подобно царевичу Гвидону посадили в бочку, крепко стянув ее византийскими обручами. Звали родительские могилы, и целью было все то же пространственное движение в сторону Константинополя. Третий Рим вступил в мировую войну.
Что случилось с растущим не по дням, а по часам царевичем Гвидоном, мы знаем. В феврале семнадцатого он “вышиб дно и вышел вон”. Это было настолько естественное действие, что даже один из великих князей надел красный бант и вместе с Россией вышел на улицы. И тут опять дало себя знать в полную силу губительное нетерпение. Выразилось оно в самом настоящем византийском по форме большевистском перевороте. Царь разгонял думы, а большевики — Учредительное собрание. Хотелось из Третьего Рима по щучьему велению перенестись сразу в царство небесное, сиречь коммунизм. Слишком долго запрягали, а теперь со всего маху хлестнули кнутом — и понеслась…
Ни в коем случае не хочу влиться в общий заливистый хор проклинающих революцию. Чаще всего это те, кто уже в потомстве стал всем именно благодаря этой революции. Повторю лишь, что не поголовными мерзавцами были совершившие этот переворот. И не сегодняшние спекулянты идеей были они, а страшные именно своей убежденностью люди. Неподкупный Робеспьер во сто крат ужаснее мздоимца Дантона. И при всей их сознательной, революционной жестокости в губительных чувствах этих не народ шел за ними, а они за народом. Слишком долго держали Гвидона в бочке, и он ожесточился. “И помните, восставший раб в расправе лют!” — это Фирдоуси по поводу Третьего Эраншахра.
Убивали офицеров и городовых, жгли помещиков, оскверняли церкви еще до того, как объявились большевики. Царь находился в Царском Селе, но, когда захотел выйти за ограду, небритый окопный солдат в расстегнутой шинели поправил его прикладом, повернув в обратную сторону: “Иди… полковник!” Вот тогда по-настоящему испугалась видевшая это из окна царица…
Французское королевство за век с лишним до этого не было окончательно замороженным Римом. Но жестокости Великой французской революции за четыре года якобинского террора были того же порядка. По шесть тысяч за раз классовых врагов — дворян, королевских чиновников с женщинами и детьми, священников — загоняли в реку и топили там баграми. Короля с королевой не просто расстреляли — им всенародно отрубили головы.
Через всю Францию шли на помощь восставшему Парижу марсельские стрелки. Они пели:
Чего хотят они, предатели и короли?
К оружью, граждане, вперед,
идем, идем, идем,
Пусть кровь нечистая течет ручьем!
Эта песня стала гимном Франции. Французы никого не винят в своей революции. Они здраво оценивают ее ужасы и понимают первопричину. Памятники революции стоят во всех городах страны. Красный фригийский колпак стал одним из символов республики. И голос Эдит Пиаф, голос самой Франции, как напоминание сытым из того, революционного далека, звучит и сегодня по французскому радио: “Аристократов на фонарь!”
Когда подогреваемый политическими дилетантами “пипл” сбрасывал с пьедестала Дзержинского, вспоминалось мне, что именно этот кашляющий кровью долгосрочный зек Третьего Рима первый назвал Сталина уголовником. Это осмелился повторить потом лишь Осип Мандельштам. Не в защиту памяти Дзержинского ходатайствуют сейчас ветераны ГПУ, НКВД, МГБ, КГБ о восстановлении памятника на Лубянской площади. В тени революции хотят укрыться от суда потомков. Да за один только антисемитизм он бы поставил их к стенке! А что революция рано или поздно займет свое законное, не оплеванное место в российской истории, можно не сомневаться. Никакие сладкие сопли по поводу рухнувшего Третьего Рима не обманут историю.
Поставив во главу угла “диктатуру пролетариата”, то есть насилие как принцип, горстка революционеров подписала себе приговор. Она обрекла партию на всевластие морально неполноценных. Это те, для которых экспроприация — не что иное, как воровство, а насилие — не средство, а цель.
Сама идея не выдерживает поверки историей. В развитых странах “пролетариат” составляет сегодня три-четыре процента от созидательной части населения. Почасово оплачиваемый его заработок превышает таковой у рядового инженера, преподавателя колледжа, компьютерщика. Кто же — в развитие единственно правильного учения марксизма-ленинизма — должен стать “могильщиком” пролетариата? Чья теперь должна состояться диктатура? Да и в России кому сегодня придет в голову мысль отдавать всю власть Шандыбину?
В европейском варианте марксизма власть пролетариата в форме тотальной диктатуры не предусмотрена. И когда гений Сталина соединил византийский вариант марксизма, то есть диктатуру пролетариата, с Третьим Римом, то и получился Четвертый Рим. Теперь мы знаем, что по византийскому счету диктатура пролетариата есть не что иное, как культ личности.
Намеревались обмануть историю, сотканный из писарских иллюзий мутант, однако, не смог хотя бы прокормить самого себя. Все таскал пароходами пшеницу из-за океана.
Что же, революция повинна в том, что посеяла эти зубы дракона. Такова была ее планида, поскольку придушенный, кастрированный царизмом российский либерализм за восемь месяцев своего правления в семнадцатом году выказал полную неспособность справиться с развалом российской государственности. Одержимые идеей вожди большевизма были более подготовлены для выполнения этой нелегкой задачи, ничего не видели впереди, кроме мировой революции. Вот и получилось то государство, которое получилось.
Однако революция тоже имела две стороны медали. Это же непреложный факт — рывок в науке, промышленности, всеобщая грамотность, бесплатная медицина. Пусть все это не лучшего качества, но было. Как и равенство в народах в первые десятилетия революции. Профсоюзы двадцатых годов не были “приводным ремнем”. С ними приходилось считаться. Была ликвидирована безработица. А главное — тот закономерный для каждой революции порыв, который, несмотря на художества пришедших к власти революционных чичиковых, сыграл свою определяющую роль в роковой для России час. Потешающейся ныне над этим духом политической безотцовщине хочется задать лишь один вопрос: можно ли представить себе царскую Россию, один на один столкнувшейся с немецкой военной машиной сорок первого года? Это — вспоминая Цусиму.
Конечно же, сыграло свою роль оскорбленное национальное чувство: напали, топчут родную землю, жгут, насилуют. Так объясняет нашу победу в Великой Отечественной войне глубоко мною уважаемый ленинградский писатель-фронтовик. Но пусть вспомнит весь комплекс своих чувств в первый день войны. Для меня, например, это были не просто немцы, был фашизм. И знаю: так это было для миллионов тех, кто составил в тот день очереди в военкоматы…
Ну и партия в связи с этим была более сложным, полным загнанными внутрь противоречиями организмом, чем рисуют это досужие вольноопределяющиеся от политики. Уберите из российской истории советского периода ученых, писателей, полководцев, конструкторов, актеров, врачей, учителей, сталеваров и многих еще достойных людей, которые состояли в партии, много ли останется? Неужто все они были негодяями, торгующими собственным духом? Двадцать миллионов негодяев — не слишком ли это много даже для Четвертого Рима? Как вступали в партию на фронте — тоже не выдумка пропагандистов. Беспартийность в эти годы — еще не причина для гордости…
В том-то и дело, что провозглашенные революцией цели — отнюдь не подобие, скажем, фашистской расовой теории. Даже при очевидном кризисе не бежали из партии многие тысячи тех, кто остановил ГКЧП. И против кого выступило это аббревиатурное порождение партийной канцелярии, как не против той части партии, которая отказалась продолжать путь к пропасти? Все они состояли в этой партии: те, кто по приказу вывел свои танки на улицы, и те, кто под российским флагом привел свои танки на защиту российского Верховного Совета.
Что же такое сегодня коммунистическая партия Российской Федерации? Что, собственно, хочет она строить: коммунизм, социализм? То, что она яростно воюет за демократию, конституцию, прочие, пусть пока еще не совершенные достижения последнего десятилетия российской истории, никого не обманет. И “борьба” ее за интересы трудящихся вызывает одну лишь усмешку. Ее политическая аудитория — “пипл” с красными флагами, портретами Сталина, который она выдает за трудящиеся массы. Обозленные, истосковавшиеся по своим обкомовским кабинетам и пока что неплохо устроившиеся при демократии, эти осколки разбитого вдребезги жаждут все той же “диктатуры пролетариата”. Посмотрите на их грушевидные тела, самой природой приспособленные сидеть в руководящих креслах. Политические лохотронщики, они достаточно опасны в условиях неустоявшейся российской демократии. Пусть не обманут вас благостный вид и речи товарища Селезнева. Приди они к власти, за дело возьмется комрад Шандыбин в коричневой рубашке, засучив рукава. Это логика истории, за их спиной дружба с Гитлером. Ушедшие в небытие красные галифе революции не имеют к ним никакого отношения. С революцией они окончательно рассчитались в тридцать седьмом году.
Четвертый Рим растаял в одночасье, как дым, снесенный ветром истории. Такова судьба всякого миража, каким бы устойчивым он ни казался. Однако мираж этот был не пространственный, а мираж во времени. История обладает генетической памятью. Она передает народам и государствам наследственные болезни: врожденный тоталитаризм, революционную (читай — аракчеевскую) размашистость, комплекс неполноценности в обязательном сочетании с манией супердержавности. Не одним только врачам нужно учиться распознавать эти болезни.
Наблюдая сегодняшнюю российскую политическую жизнь, видишь, как вдруг кто-то на государственном уровне произносит филиппику по поводу “низкопоклонства перед Западом”. И оживают прежние недоумения. Этот язык нам знаком. Понимаешь, что не в низкопоклонстве здесь дело, а в том, какой путь изберет так трудно возвращающаяся на круги своя Россия. Да и что это такое — “низкопоклонство”? Неужто вопреки Западу следует штаны через голову надевать? Работая плотником на голландских и английских верфях, являл ли этим свое “низкопоклонство” Петр Великий? А может быть, после Цусимы не мешало бы и у Японии чему-нибудь поучиться? Оно и сегодня бы не грех. Не будет ли только это “низкопоклонством” перед Востоком? А ведь есть еще Север и Юг! Скажем, поучиться у Норвегии сельдь солить или нефтяные платформы в океане ставить. Тогда это будет “низкопоклонством перед Северо-Западом”? Нет, с такой государственной логикой впору снова обмотать колючей проволокой границы, а в особо людных местах и стену выстроить.
Вот и думаешь: а не запахло ли Пятым Римом? А тут еще думский Митрофанушка на чистом глазу заявляет, что мы есть азиаты и потому Европа нам потомственный враг. Это уже напрямую уводит к Ксерксу. Когда от отчаяния перед непреходящим византизмом это восклицал поэт, это одно дело. А тут говорит законодатель. Ксеркс бы не море, а его высек за политическую, я бы даже сказал — национальную провокацию, но — демократия, все позволено.
Вспоминается в связи с этим сосед Салтыкова-Щедрина, дикий помещик Прокоп. Узнав об объявленных в России гражданских свободах, он интересуется у писателя: это как, по всему лицу земли теперь кого угодно можно свободно по рылу съездить? Как в воду глядел. Сегодня думские “прокопы” свободно пинают, за волосья таскают кого захочется. Ну а “пипл” — так в силу своего разумения и вовсе сделался свободным. Это еще ничего, но свободными в этом плане сделались следователи, прокуроры, милиция. Так вот и понимают демократию.
А включишь телевизор — и вовсе затоскуешь по былому. Каин и Авель — оба тут “великие родители”. Вот Сталин, например, этакий добрейший, мягкий по натуре человек, любящий семью и детей. А его ведь считают врагом рода человеческого, море клеветы вылито на его рогатую голову! “Пипл” привык верить всякому напечатанному слову, а ныне — сказанному по “ящику”. Слезу при случае по былому пустит. Поверит он вдове и наследнику незабвенного Лаврентия Павловича, что был тот тоже образцовый семьянин, а также организатор многих наших побед. За что ни брался, дело кипело в его руках, будь то великие стройки коммунизма или ГУЛаг. И “организовать” он умел не какие-нибудь дрова: вспомним хотя бы историю с литовскими дорожными строителями. Ни командировочных им не надо было платить, ни зарплаты. Какую экономию государству это принесло! Пришла пора реабилитировать его, а гнусных “оттепельщиков”, подло его убивших в собственной квартире (неслыханное дело!), пригвоздить к позорному столбу истории!
История, она и запахи сохраняет. Слушаешь некоторые думские речи, читаешь определенного пошиба газеты, смотришь на плакаты с лозунгами в руках воинствующих радикалов, и вроде как из слегка прикопанной выгребной ямы повеет то Третьим Римом, то Четвертым, то совсем уж рейхом…
Особое дело — Русская православная церковь. Разночинцы ошибались в определении ее исторической роли. Заслуги ее в противостоянии пропитанным кровью идолам несомненны. Как и влияние на духовный потенциал России в трудные для нее времена: известная акция Сергея Радонежского или позиция церкви в Великую Отечественную войну с фашизмом. Можно вспомнить и митрополита Филиппа, выступившего против опричнины и задушенного Малютой Скуратовым по приказу Ивана Грозного. Нет, не во все времена эта церковь была до конца встроенной во власть.
Но даже не в том ее славный подвиг. Тысячи и тысячи сельских батюшек век за веком вместе со словом Божьим несли в народ самую обыкновенную грамоту. Церковноприходские школы — это еще недостаточно изученный феномен российской истории. Тут были к месту солидарные действия церкви и государства.
Эти батюшки жили народной жизнью, сеяли хлеб, косили и убирали, а когда был голод, то и голодали. Далеко не все приходы были способны прокормить своего пастыря и учителя. Это только в агитках поп обязательно с толстым брюхом. В рассказе Чехова вдруг расплакался такой интеллигентный батюшка. Оказывается, он всякий день за пять верст приходит в помещичий дом, чтобы просто пообедать. Дома у него голодная попадья…
Нелишне вспомнить о монастырях, где веками копилось то, что сегодня мы именуем культурой. Это потом уже были музеи, университеты, исторические общества. Хитроумная триада графа Уварова, официально поставившая православие на первое место, на самом деле надела государственный ошейник на церковь. Византийская традиция возобладала и здесь. Затем Четвертый Рим и вовсе подменил слово Божье генсековым. Культ личности — на то и культ.
А сегодняшняя канонизация церковью пусть и зверски убиенного в революцию императора с семейством разве не из той же Византии? Впрочем, и турецкий султан в том же Константинополе выражал в своем лице одновременно государство и ислам. Людовик ХVI и Мария-Антуанетта вроде бы к лику святых не причислены. Грех их в том, что вели, вели и довели Францию до революции. Грех непростительный. То же получилось и в России…
Церковь, как и всякое человеческое построение, не представляет собой недвижную каменную глыбу. Разные люди, характеры, темпераменты присутствуют в ней, как и разные политические пристрастия. У меня есть хорошие знакомые — православные иереи, и в немалом чине. И когда какой-нибудь осатанелый батюшка откровенно призывает свою паству к погрому, знаю, что не все в этой церкви того же направления мыслей. Они молодые и умные, эти иереи, за ними будущее.
А вот когда священник в полном облачении освящает атомную подводную лодку со всеми ее ядерными боеголовками, то начинаешь думать: какое нынче тысячелетие на дворе? Не в самого ли Бога нацелены эти ракеты? Фельдкураты — вообще дело спорное, солдат может помолиться и в ближайшей церкви. Там же его могут и отпеть, если случится ему стать “грузом 200”. Тем более противоречат Божьему смыслу священник, ксендз, мулла или раввин с автоматом Калашникова. Время крестовых походов ко-о-огда еще закончилось!.. Аятоллы и талибы, сколько бы ни молились, противны Аллаху.
Наступило время и православной церкви прямо сказать, что Богородица была еврейкой. Как были евреями и первохристиане. Когда их на аренах Первого Рима скармливали диким зверям, “пипл”, нажравшийся привозного хлеба, ревел: “Смерть евреям!” Этот вопль вперемешку с ревом зверей эхом отдавался два тысячелетия. Сегодня, когда Библия на русском языке в полном объеме имеется почти в каждом доме, слово Израиль у верующих приобретает кардинально иное звучание. Оно встречается там достаточно часто для того, чтобы рядовой верующий стал задавать вопросы по этому поводу. И православный праздник обрезания Христа перестает быть отвлеченным понятием. Негоже замалчивать корни собственной духовности. Тем более третировать взрастивший ее народ.
Нельзя не заметить, что “пипл” еще с языческих времен не очень-то жаловал служителей церкви. Не стану повторять фольклорные упражнения в их адрес, которые еще похлеще “жида”. Сам Александр Сергеевич Пушкин не удержался от того. Повторю лишь, что учителей не любят, а уважение зависит от них самих. Вряд ли сегодня грамотные, истинно верующие русские люди станут уважать иерея-юдофоба. Понимает ли он, что брызги от его плевков летят обратно ему в лицо?
У церкви с революцией тоже достаточно сложные отношения. Разночинцы, эта предтеча и составляющая революции, наполовину являлись выходцами из духовного сословия. Были внутри церкви и свои диссиденты, а то и просто отрекшиеся, едва пропел красный петух… На семинарах по истории советской журналистики обыкновенно показывали газетку времен революции, которую редактировал поп-расстрига. Он и заполнял своими творениями в стиле дурного атеизма всю ее площадь. Тот, сохранившийся в пожарах революции, номер открывался карикатурой на Георгия Победоносца. И подпись была соответствующая: “Держит в руце копие, колет змия в жопие”.
Позволю себе высказать частное мнение о языке русского православного богослужения. Не говоря о традиции, сама служба звучит торжественно именно на церковно-славянском языке. Этот родственный, во многом понятный язык близок поэзии оригинала. Притом он обогащает лингвистически и духовно язык русский. Достаточно быть знакомым с русской классикой, чтобы убедиться в этом. Ну а при непонятных местах — под рукой русский перевод Библии. Всей Библии — без этого она теряет всякий смысл.
Какой же быть России, чтобы не скатиться теперь в Пятый Рим? Историческая орбита одна для всех. Исключений здесь не предвидится. Все государства, если не попадут в черную дыру истории, рано или поздно придут к демократии. Однако в мире существует несколько ее вариантов. Они зависят от пройденного исторического пути, географического положения, природных ресурсов, наконец от менталитета самого населяющего страну народа. Исходя из этого, какой же вариант демократии подходит стоящей ныне на распутье России?
К началу ХVI века была она, что называется, Старым Светом. Именно в этом веке и состоялось для нее открытие Нового Света. Началась массовая колонизация в сторону Беломорья, затем освоение лесов и прерий Сибири, Среднего и Дальнего Востока, игравшего роль русской Калифорнии.
Основную массу поселенцев составляли обезземеленные крестьяне, гонимые старообрядцы, просто люди авантюрного склада. Вместе с освоением новых земель и продвижением к океану уничтожались, изгонялись со своих угодий племена и народы.
Новый Свет в России составлял девять десятых ее территории. Но, в отличие от Америки, был еще Старый Свет, тот самый Третий, а затем и Четвертый Рим, которые задержали “Бостонское чаепитие” в России на два с лишним века. Оно и состоялось только к концу второго тысячелетия. Исходные данные для строительства демократии у Соединенных Штатов конца ХVIII века и России века ХХ были примерно те же, разве что за спиной у Америки не было тяжкого груза византизма.
Предвижу тот “патриотический” гнев, который вызовут у адептов особого пути России мои предположения о будущем российской государственности. Это будущее видится мне именно как Соединенные Штаты России со всеми реальностями такого государственного устройства. Не обязательно будут они называться штатами, скорее всего губерниями, но принцип будет тот же: единое государство во главе с имеющим достаточную власть президентом и выборными губернаторами, имеющими не меньшую власть на местах. Разумеется, что при полной, не побоюсь этого слова, диктатуре закона. Только судьи должны быть избираемы и, скажем, квартира, выделяемая им, безразлично — губернатором или федеральной властью, станет квалифицироваться как взятка со всеми вытекающими последствиями. Подразумевается также полная, без всяких византийских удавок со стороны власти, свобода печати. То, что такое государство обязательно будет сильным, доказано историей. Слон с ослом — двое трудяг в одной упряжке, сколько ни лай на них из всех подворотен, все идут себе вперед и ухом не ведут.
Другие варианты демократии не могут быть для России образцом. Немалую роль при этом играют размер территории, разнородное население, порой говорящее на разных языках; полезные ископаемые как основа промышленного роста. Все это есть у Америки и нет в полном объеме у других демократий. Если взять за образец Германию, то она состоит из лишь недавно слившихся в единую систему государств, составивших ныне федеральные земли. Пруссия, Бавария, Саксония, вольные торговые города хранят самобытную независимость. То же самое во Франции, Италии, не говоря уж о разнонациональных кантонах Швейцарии. В России же в силу ее византийского устройства Владимирская или Новгородская Русь остались лишь в фольклорных воспоминаниях. Огромная территория — одна восьмая часть света! — не разрешит России допустить конфедерацию. В этом случае могут заявить о себе сразу полдюжины Австралий.
Что же касается национальных образований, то американская система демократии позволяет полную свободу выбора. В Калифорнии, например, значительную часть населения составляют латиноамериканцы, но суверенитета они не просят: им это просто невыгодно. Сюда бегут, рискуя попасть в тюрьму или потерять жизнь, из соседней, вполне суверенной Мексики. Если же говорить о культурной автономии, то в Нью-Йорке, например, есть целые районы, где говорят только по-китайски, по-итальянски, по-еврейски, а сегодня уже и по-русски. Это обычная для Америки вещь. Впрочем, штаты Гавайи или Флорида имеют свое самоуправление с не меньшими правами, чем Татарстан или Мордовия.
Так что на Запад смотреть или на Восток — все равно через тот или другой океан будет Америка. Никаким ретивым митрофанушкам ее не закрыть. А низкопоклонство зависит лишь от холопского состояния души. Этот условный рефлекс воспитывался веками от “нижайшего раба твоего, великий государь” до “великого полководца всех времен и народов, корифея всех наук”. Японцы вон как вежливо кланяются, все полезное на ходу перенимают, а остаются японцами. Никто не обвинит их в отсутствии национального достоинства.
Мне кажется, что сегодня Россия, несмотря на очевидные пережитки византизма, строит именно такую систему демократии. И Путин — это точно найденная историей (не Ельциным) политическая фигура для такого обустройства России. Думаю, не обманываюсь, считая в первую очередь его честным человеком. Это качество при размытом веками византизма понятии чести является определяющим в нынешней политической жизни России. Товар это штучный, и не так уж много на российском политическом горизонте людей, к которым применимо такое определение. Что касается его прошлой деятельности, в частности, службы в разведке, то это не может служить мотивом для сомнений в его компетентности. Давайте уже все вместе отвечать за ту трагикомедию, которая разыгрывалась на российской сцене в последние десятилетия века. Пусть не считает себя свободным от ответственности перед историей даже выступавший в амплуа “Кушать подано!”.
И надо ясно представить себе, что никакой либерал, ученый-правовед или просто записной добряк не справятся со столь запущенной исторической ситуацией, которая сложилась ныне в России. Она сегодня просто не примет классического демократа в качестве лидера. Не об этом ли говорят постоянные цифры голосования по самым различным поводам? Нужны разумная воля, горячее сердце (это не такое плохое качество) и умение сдерживать его порывы. И только при всем этом — абсолютная, не подверженная никаким колебаниям убежденность в необходимости именно демократии для обустройства России. Следует сюда прибавить чувство юмора, без которого немыслим большой политический деятель.
Все это есть у Путина, разве что чуть-чуть не хватило чувства юмора при разборках с “Медиа-Мостом”. А всего-то и нужно было какие-нибудь двадцать минут под общий смех России подискутировать со своей маской. Убежден, сколько бы потом ни пыталась она ёрничать по поводу своего прототипа, у нее ничего бы не получилось. А выступать президенту в роли рассерженного Юпитера политически непродуктивно.
Путин умеет хорошо, я бы сказал потаенно, улыбаться одними глазами, и в этом гарантия того, что не повторится извечная беда российской власти, выражающей одним только видом своим византийскую непреклонность Угрюм-Бурчеева.
Через два века перед Российским государством — все тот же выбор между Аракчеевым и Сперанским. Если станет оно корчить из себя Византию, то есть создавать очередной исторический мираж, то предпосылки к этому имеются. Достаточно сказать, что при нынешней демократии чиновники стали размножаться простым делением. Их за десять лет стало вдвое больше, чем было во всем Советском Союзе. Даже в Думе, где основной контингент составляют те же чиновники, мы видим сидящих рядом отца и сына. Хоть икону с них пиши! Только надо хорошо себе уяснить: чичиковы не смогут больше управлять Россией, она за эти десять лет достаточно ушла вперед. И Коба здесь больше не может родиться. На этом пути Россию на первых же километрах поджидает смутное время. И, как результат,— ядерная зима.
А на долгом, полном змей и терниев пути к демократии беспокоит вот это извечное русское нетерпение. Да, то же самое, что всякий раз, едва доходило до дела, срывало реформы и открывало шлагбаум очередному Риму. Ничего не бывает в истории “по щучьему велению”, и джинн, выпущенный из бутылки, не послушавшись хозяина, может начать крушить все вокруг, включая атомные электростанции.
От чего категорически надо избавляться России, так это от византийского высокомерия. Это оно сыграло решающую роль в чеченской трагедии, ставшей трагедией для самой России. Чеченцы — народ со своими понятиями о жизни, веками подпитываемыми противостоянием с Россией, исковерканными депортацией, сравнимой лишь с акциями вавилонских царей. Для чеченца главное — не деньги и не власть — любая власть, с которой он обычно мало считается. Стержень его самосознания — достоинство. Менее всего подверженный религиозным да и политическим влияниям, он готов умереть, если кто-то намеревается покушаться на этот остов его национального духа. Не умозрительно я пришел к пониманию этого. Десятки лет дружу я с чеченцами, в том числе и с теми, которые, вернись они в Чечню, стали бы полевыми командирами. Сейчас они мирно живут в Казахстане, внося весомый вклад в его экономику и культуру. Кстати, отмечу, что антисемитизм, точнее — юдофобия, ни в коей мере не продукт чеченской истории. Это привнесенный извне советской целенаправленной пропагандой, а потом и бывшими ее союзниками, всяческими хаттабами, элемент политической провокации.
С самого начала нельзя было дать разгореться этому конфликту. Но как же президенту великой державы, наследнику цезарей, можно сказать, разговаривать с каким-то там генералишкой, даже не генералом армии и не маршалом?! Вот и не допустили его к особе, хотя тот неоднократно на том настаивал. К тому же считается, что чеченцы должны быть благодарны, что простили их, возвратили на историческую родину. Руки бы надо целовать за это. Ну как же, будет чеченец целовать кому-то руку!
Так началась эта война. И, чтобы достойно закончилась она, есть только один путь. Для начала собрать всех авторитетных чеченцев из остального мира и предложить им равноправное, без всяких ультиматумов, участие в разработках плана завершения военных действий. И не кто-нибудь, а президент России должен принять в этом личное участие.
Что касается партийности, то “партия власти” вообще-то нонсенс. Она может состояться только в условиях “диктатуры пролетариата” или однотипной химеры. Это очередной политический мираж, каковых немало было в российской истории. Какого качества политиков привлекают к себе подобные образования — общеизвестно. Ничего судьбоносного ждать от них для российской государственности не приходится. Им перестают верить уже на третий день после их образования, и полезны они лишь как одноразовые шприцы. А вот в отношении необходимости сильной социал-демократии, так сказать, российского лейборизма, Путин, безусловно, прав. Социализм не пропеть по нотам какого бы то ни было “правильного” учения, к нему тоже нет “особого пути”. Может быть, стоит немногочисленным здоровым элементам в КПРФ присмотреться к тому, как он “овладел массами” в ряде стран Запада. Можно, конечно, смотреть и в противоположную сторону, где алеет Восток и идеи чучхе служат путеводной звездой народам мира. Но тогда России придется, как Мюнхгаузену, самое себя вытаскивать за волосы из болота.
Ну и еще вопрос об олигархах. Тут надо прежде всего присмотреться, кто пасется на вывозе или выкачке полезных ископаемых из России, гонит водку и спекулирует лекарствами, а кто умело выстраивает новые научно-промышленные комплексы, обеспечивая работой сограждан. Сюда же относятся средства массовой информации, которые помимо всего прочего кормят себя сами. И здесь снова всплывает тот же самый “вопрос”.
Горький писал о том, что в России, если русский украл, говорят “вор украл”; если еврей украл, то говорят “еврей украл”. Разве не то же самое происходит нынче с олигархами? Их предостаточное количество в России, и есть побогаче Березовского. Но евреи обязательно должны быть на виду — такой уж мы народ. У нас в Одессе это называлось “швыцать”, то есть лезть вперед на уроках с поднятой рукой. Вот и возникают искаженные представления о том, кто же главные “эксплуататоры трудового народа”. КПРФ хлебом не корми — дай только такой булыжник в руку. И почетный ариец Жириновский не пройдет здесь мимо. “Пипл” и вовсе начеку.
Жаль только, что впутываются в такое сомнительное дело вполне порядочные люди. Вот лидер Чувашии со вполне русской фамилией язвит олигарха Абрамовича тем, что тот избран в парламент от Чукотки. Как же — не чукча! Но чукчей на Чукотке осталось ноль без палочки. Интересно, заметил бы такое несоответствие уважаемый сенатор, если были бы избраны Сидоров, Сидоренко, русский, украинец или даже чуваш? Почему это не может быть Абрамович? Он такой же гражданин России, как и они. А если он при своей очевидной деловой активности поможет не речами, а чем-то более существенным Чукотке, чтобы окончательно не вымерла она в следующую зиму от голода и холода, то и совсем будет хорошо. Не для Израиля — для России.
Дело усложняется и тем, что при нынешнем политическом устройстве России каждый олигарх, русский он, еврей, татарин или грузин, незримыми нитями связан с какими-то политическими фигурами. В этом смысле на Украине в прежние времена бытовала пословица: “Кожный пан мае свого жыда”. Речь, как видим, сегодня не только об одних евреях…
В следующие после Беловежской пущи дни смотрю телевизионную передачу из Душанбе. На площади перед Домом правительства толпа человек в двести. Узнаю знакомых мне писателей, ученых, режиссеров, актеров. Интеллигентные, вдохновенные лица, в руках самодельные плакаты на русском и фарси. Они решительно требуют полного суверенитета и немедленного введения всех демократических институтов. Чего-то вроде французской конституции, только еще лучше. А сзади, невдалеке, расселись на земле человек пятьдесят в халатах, чалмах или однотонных тюбе. Никаких призывов, плакатов, никакого выражения на лицах, просто сидят…
Включаю на следующий день телевизор. Те же двести человек шумят, размахивают руками, требуют полных религиозных свобод и всего остального. А сзади расселись на земле уже человек четыреста и так же молча смотрят. Еще через день все те же люди подписывают какие-то петиции, передают в правительство, со ступенек выступают ораторы. А сзади уже тысячи две сидят, чего-то ждут. Что произошло затем в Таджикистане — общеизвестно. Это как не евшему месяц человеку дать сразу съесть буханку еще горячего хлеба…
А пишу это к тому, что меня искренне удивляет, если не сказать больше, совершенно бездумное, инфантильное отношение западной интеллигенции, в том числе ряда близких мне друзей, к нынешней политической ситуации в Центральной Азии… И дело даже не в том, что негоже приходить в чужой монастырь со своим уставом. Требования, не сообразуясь с исторической реальностью, исполнять до последней запятой каноны классической демократии сродни провокации. Я бы так и подумал, если бы не знал чистоты их помыслов и по своим убеждениям сам не был демократом до мозга костей. Но пойди, скажем, Ислам Каримов им во всем навстречу, и в три дня Узбекистан превратился бы в кошмарный сон, сродни Афганистану. То же самое можно сказать о Киргизии, да в той или иной степени и о других республиках Центральной Азии. У меня есть право говорить так, поскольку знаком с этим не по газетам и кратковременным визитам.
Другое дело, что только демократия — и никакой другой “особый путь” — должна быть целью государственной политики. Славная царица Томирис, Чингисхан или Тамерлан не могут служить образцами государственной мудрости. Сколь бы ни были красочны исторические миражи, они лишь сбивают с пути государственный караван. И нужно сказать, что в данных исторических условиях закономерно, что ставшие президентами бывшие первые партийные секретари в большинстве своем ведут этот караван в правильном направлении. Их поколение пришло к руководству уже не из детских домов. За плечами у них весьма полезный опыт политического выживания в разваливающемся тоталитарном государстве и достаточно высокий уровень образования. Тоталитаризм в любой форме для них в принципе неприемлем. Они знают не по книгам его политическую нецелесообразность в современных условиях. Есть исключения, но не о них речь. О том, чего давно уже не видел своими глазами, говорить не стану. Однако поставленные самим себе прижизненные памятники имеют отношение скорее к идеям чучхе, чем к любому варианту демократии. Так делали древние иранские цари: сорок городов были названы именем сасанидского царя царей Шапура. И столько же городов были названы при жизни именем генерального секретаря ЦК ВКП(б). Стоило ли на пороге третьего тысячелетия возрождать эти традиции?
Ну и с демократами, понимая их нетерпение, надо находить общий язык. Это трудно для тех, кто заканчивал Академию общественных наук при ЦК КПСС, но положение первого президента демократического государства ко многому обязывает. Не мешает подумать и о том, что скажут потомки…
Что любопытно, все без исключения молодые государства Центральной Азии смотрят на Запад, прорубая туда окно каждое по-своему. Оно, конечно, Россия, куда уже давно и широко открыто окно,— для них ближайший Запад. Смущает их кликушество думских и всяких иных митрофанушек. Оказаться снова в зависимости от какого-нибудь Пятого Рима их не устраивает. Дело здесь не просто в нефтепроводах…
Не одна только Чечня — продукт национальной политики, которую лучше всего представил бы слон в посудной лавке. О многом я уже писал. Но речь тут пойдет не об издержках Четвертого Рима, а о глубокоуважаемом мною человеке, совершившем одной только книгой свой национальный подвиг. Книга эта в немалой степени способствовала разрушению тотального миража, который представлял собою “Союз нерушимый республик свободных”. И вдруг этот человек, лауреат Нобелевской премии, публично высказывается в том смысле, что большой народ, являющий собою праоснову тюрков, вовсе и не народ. Это лишь какие-то непонятные роды, бессмысленно кочующие туда и сюда по степи, явно занимая здесь чье-то законное место. То, что народ этот, меняя свой этноним, постоянно жил здесь, строил города, образовывал различного типа государства тысячу и две тысячи лет назад, писатель, по-видимому, не знал или не придал этому значения. Казахи были буквально потрясены этим. Уж от кого, но от Александра Исаевича Солженицына они такого не ожидали.
Как видно, и в Москве поняли, мягко говоря, бестактность подобного утверждения писателя. Мне позвонили из “Комсомольской правды”, вероятно, решив, что как раз мне приличествует возразить ему по этому поводу. Я согласился, но вовсе не для того, чтобы “давать отповедь”. В самых деликатных выражениях я обрисовал для Александра Исаевича, какое место в истории Центральной Азии во все времена занимали тюрки, в частности, казахи. Но, крестник “Нового мира”, я не мог не присоединиться к мнению соратников Александра Трифоновича Твардовского по журналу в связи с несправедливым высказыванием Солженицына и в его адрес.
Мне пришлось прямо сказать о том, что, не будь члена ЦК КПСС Твардовского, едва ли бы мир узнал писателя Солженицына. Не говоря уж о том, что не допустили бы его к архивам и не дали бы свободно собирать материалы для “Архипелага ГУЛаг”. Членство в ЦК — дело десятое, но Твардовского лишили “Нового мира”, что было для него смерти подобно. Она и не задержалась, пришла за ним. Следовало бы как-то уважать его память.
В связи с этим я позволил себе отметить определенно ленинские черты в характере Солженицына. Этакая полная, мессианская самоуверенность и поиски абсолюта сродни протопопу Аввакуму. Отсюда определенная глухота по отношению к реалиям жизни, а то и к чувствам других людей. В отличие от святых подвижников быть в чем-то грешными и хотя бы не питаться акридами — это тоже неотъемлемое право человека. В связи со сходством характеров, может быть, и удался писателю образ Ленина в его известной повести.
Отсюда и грех неблагодарности. Изгнанного с родины писателя пригрел Запад, он пользовался там всеми благами столь несовершенной в его глазах демократии; дети его и сегодня там не обижены. И вот читаешь его филиппики в адрес той же Америки, и опять вспоминается Ленин. Тот тоже, уехав от преследований, жил себе, как хотел, в Женеве, Париже, Лондоне, пил пиво, посиживал в библиотеках и целью поставил уничтожить весь этот грешный демократический мир. Помнится, и аятолла Хомейни, спасавшийся пятнадцать лет от шаха во Франции, объявил потом весь Запад исчадием дьявола. Без чадры, видишь ли, там женщины ходят!.. А Солженицыну, к слову, пришлось отведать и толику казахского хлеба. Такое негоже забывать.
“Комсомольская правда” напечатала лишь первую половину моей статьи. И на меня рассердились за то, что я опубликовал ее полностью в другой газете. Могу лишь добавить к сказанному, что уважение мое к подвигу Александра Исаевича Солженицына не стало меньше. Издержки характера — дело обычное не для него одного. А вот сегодняшняя его позиция по объединению порой бессмысленно, десятилетиями противостоящих друг другу отрядов русской литературы вызывает искреннее уважение. Кому, как не ему, стать символом такого объединяющего начала. В консолидации самых разнообразных сил нуждается сегодня Россия, а литература всегда была ее нравственным поводырем. Свобода высказывания различных мнений и для нее обязательна.
То, что в разболтанном донельзя Российском государстве следует подкрутить гайки,— несомненно. Этим сегодня и занялся Путин, и Бог ему в помощь. Следует лишь заметить, что гайки эти следует подкручивать со смыслом: можно и резьбу сорвать. В российской истории немало таких примеров. И выпавшая Путину задача, может быть, самая ответственная за всю эту историю. От нее зависит сегодня уже судьба не государственной системы, а самой России. Кажется мне, ему по плечу и без неловких движений объединить здоровые политические силы России для решения этой задачи. Противопоставление губернаторов Думе или так называемых олигархов, а с ними и всей новообразованной экономической и производственной структуры бедствующему народу может привести к государственной катастрофе. В России это обычно случается в один день.
Важно лишь твердо уяснить аксиому, что классового мира никогда не случится. В той или иной степени происходят в сегодняшнем мире внутригосударственные, межконфессиональные, межнациональные и всякие иные конфликты. Насчет единства и борьбы противоположностей Маркс, безусловно, прав. И тогда шкодливый человеческий ум находит простейшее решение: корпоративное государство. Это такое государство, которое путем диктатуры, силовыми методами (гестапо, КГБ, “стражи исламской революции” и т. д.) заставляет жить в мире агнцев и козлищ. То есть, по-нашему, по-привычному — рабочих и капиталистов.
И, чтобы не казалось это государство обычной уголовной “крышей”, когда на базаре царит полный порядок, используется “государственная идеология”: строится коммунизм, третий рейх, царство исламской справедливости или просто чучхе. Естественно, как воздух для выживания, требуются внешний и внутренний враги. В развитие идеи можно вырезать всех до единого капиталистов и кулаков, затем, разумеется, взяться за евреев. Это, так сказать, внутренняя политика. Внешняя политика заключается в трате сотен миллиардов долларов на мировую террористическую войну против Запада и прежде всего — Америки, что заканчивается в конце концов Афганистаном.
Какие-то там противоположности с их борьбой оставим умникам-философам. Вслед за нашим “естественным союзником”, как называли в тридцать девятом году Гитлера, мы знаем, что все это придумали евреи с тайной целью расколоть единую здоровую нацию. На самом же деле “весь советский народ, как один человек, шествует величавой поступью к сияющим вершинам коммунизма” (из призывов ЦК КПСС к очередной годовщине Октября). Действительно, какое там “противоречие” может быть между секретарем обкома, защищенным блатом вороватым завмагом и каким-нибудь инженеришкой, вкалывающим за сто двадцать целковых?
Так возникает исторический мираж. Сдуваемый ветром истории, он грозит народу и его государственности неисчислимыми бедствиями. Ведь не случайно слова к Гимну Советского Союза написал баснописец! А ветер истории — это и есть в конечном счете атомная бомба, сброшенная на Хиросиму.
Так что искать “государственную идеологию”, чем так рьяно занимаются оставшиеся как бы в безвоздушном пространстве досужие умы в России или том же Казахстане,— пустое дело. Это как с поисками черной кошки в темной комнате. Философы от марксизма-ленинизма просто остались без дела. Строить что-либо — так уже столько настроили, что развалины разбирать еще полвека. Вся идеология демократического государства заключается в том, чтобы без всякого применения огнестрельного оружия сохранять не постоянный, а постоянно меняющийся баланс интересов между различными частями общества, будь это рабочие, крестьяне, олигархи, ветераны, православные, мусульмане, католики, татары, евреи, глухонемые — всех и не перечислить.
Сам аппарат демократического государства должен ежечасно самонастраиваться на это, как автоматически настраивается хороший современный телевизор. И, уж во всяком случае, видеть свою цель в том, чтобы “противоположности” хотя бы из пушек не палили друг в друга. Совершенно свободные от какого-либо руководства со стороны чичиковых пресса, телевидение, суд, партии, профсоюзы, культурные и всякие иные фонды, множество других свойственных демократии институтов — вот составляющие такой настройки, в каждую данную минуту устанавливающие статус-кво. Демократическое государство должно быть кровно заинтересовано во всех этих свободах и не пилить сук, на котором сидит. В этом и заключается его идеология.
И если будет работать эта машина, социализм явится сам собой, без всякого объявления в газетах. Строительство социализма с помощью продотрядов, сгоняемых в колхозы людей, организации социалистического соревнования и “борьбы с тлетворным влиянием Запада” известно куда приводит… Конечно, в крайних случаях демократия и силу должна применять, как, например, в Ольстере, где столько лет уже ежедневно и ежечасно гасится гражданская война. И, что непонятно для нас, как это там до сих пор ни одного города не стерли с лица земли. Слабаки эти англичане!..
Такая вот трудная задача стоит перед Путиным, Назарбаевым, Акаевым, Каримовым, да и другими президентами государственных новообразований. По историческому счету именовать их состоявшимися демократиями пока еще рано. Самая хорошая конституция, парламент, пламенные речи еще не гарантируют самоценность демократического государства для отдельно взятого гражданина. Управлять отлаженной демократической машиной неизмеримо легче, чем строить ее, имея под руками лишь оставшиеся от страны победившего социализма “винтики”. Разве не гордились мы этим своим званием? Так что, критикуя нынешних машинистов, следует помнить, что едут они на далеко еще не достроенном паровозе. Здесь всякое возможно. Корить их пока можно только за направление, в котором они ведут государственный состав. Не дай Бог разогнать его в нынешнем состоянии по примеру “птицы-тройки”. Куда еще может она сегодня залететь!..
И это случится, если кто-либо из президентов собственными, так сказать, силами, умом и талантами одной только своей администрации захочет сделать свой народ счастливым. Это прямой путь к корпоративному государству. Мы уже видели недавно счастливый советский народ. И разве не был счастлив народ Первого Рима?.. Сунут в зубы краюху привезенного из Ливии хлеба, дадут посмотреть гладиаторские бои — и ладушки. Теперь это даже сподручней: есть телевизор, первенство страны по футболу, а хлеб опять-таки можно завезти из Америки и Канады. Или из Казахстана, если там к тому времени тоже не начнут внедрять “государственную идеологию”. Тогда хлеба не жди!
Россия да и вся Евразия — на распутье…
Вся надежда не на трех-четырех советников, будь они семи пядей во лбу, а на самое элементарное чувство самосохранения всех без исключения, как принято говорить, “ветвей власти”. Можно, конечно, срезать эти ветви, но тогда останется только один телеграфный столб. Он стоял полвека посреди Евразии с вороньим гнездом наверху, пугая окружающий мир своей непредсказуемостью. Именно предсказуемость определяет жизнеспособность всякого государства.
Это я к тому, что как-то исподволь, постепенно зарастают паутиной окна нынешних суверенных государств Центральной Азии с видом на Россию. Не стану говорить об экономике, здесь все ясно.
Речь пойдет о культуре и прежде всего о великом русском языке. Это слово — “великий” настолько затаскали штатные “патриоты”, что оно или не замечается, или, хуже того, вызывает идиосинкразию, момент отталкивания в народах, которые “сплотила великая Русь”. Но язык русский в отличие от языка чичиковых действительно велик, и самый убежденный националист не станет этого отрицать.
Однако для казаха не менее велик его язык, на диалектах которого говорит множество людей. Свидетельствую — в меру своего знакомства с ним в качестве многолетнего литературного переводчика, что язык этот удивительно, неповторимо образный, ироничный, с богатейшей палитрой красок, способный легко ассимилировать иноязычные структуры. А это — первый признак жизнестойкости любого языка. Язык, отгороженный от других “берлинской стеной”, обычно являет собой тот самый “мумбо-юмбо”, беднее которого лишь язык Эллочки-людоедки.
Замечу при том, что если в русском языке не менее двадцати процентов тюркских корней, то в современном казахском не меньшая доля корней русских. Скажем, с английским языком у казахского нет такого близкого родства. Следует добавить к этому: почти все международные термины, основой которых являются латынь, греческий, вся совокупность европейских языков, переданы были в казахский язык через русский. Отказываться сегодня от такого богатства лишь потому, что на этом языке говорили приставы, урядники, оперуполномоченные НКВД и очень плохо товарищ Сталин, противоречит здравому смыслу.
В первые годы суверенитета можно было как-то понять воинственные заявления о немедленном переводе на казахский язык не только государствообразующей, но и научной, медицинской, экономической и политической терминологии. Такое случалось и в русском языке, что едко высмеивал Пушкин: “Но панталоны, фрак, жилет — всех этих слов по-русски нет”. То, что следует всячески активизировать развитие и изучение родного языка, не вызывает сомнений. Но вся казахская интеллигенция и в подавляющем большинстве народ пользуются также русским языком. Не может врач, инженер, экономист, физик, химик, биолог, наконец политик замкнуться сегодня на одном казахском языке. Двуязычными народами, несмотря на все богатство арабского языка, в той или иной степени являются Алжир, Тунис, Марокко. На двух языках говорят Гонконг, Сингапур и другие, не последние в смысле преуспевания страны, не говоря уже об Индии, где английский язык нисколько не мешает любить и развивать собственные языки.
Период канцелярской русификации остался в прошлом. Думается, русский язык никак не мешает сегодня казахскому языку. Владение двумя языками безмерно обогащает народ.
А английский надо изучать. Триязычие — признанный ныне в мире сертификат культуры для любого человека. Ну а бытовая культура не по дням, а по часам становится единой для всего человечества: от костюма до Интернета. Когда доктор наук надевает в театр шапку, удобную для табунщика в степи при жгучем сорокаградусном морозе с ветром, это лишь благородное увлечение фольклором. Бывает и неблагородное, когда к дедовским орденам и лампасам как обязательный атрибут прилагается нагайка. Тогда настораживаются соседи, в свое время испытавшие этот “фольклор” на своих спинах. Все в мире, доброе и злое, мечено историей.
Любопытная ситуация. Мировая пресса, в том числе и российская, пытается понять, каким путем намеревается Россия идти в будущее. Точнее — пойдет ли она со всем цивилизованным миром в ногу или покатит на птице-тройке проторенным “особым путем”, который никаким умом не понять? И будут, как предвидел классик, сторониться в изумлении другие народы, ну и так далее…
И не слова интересуют мир — сколько их было сказано в последние десять
лет! — а контурные карты российского политического маршрута. Достаточно жирные линии уже прочерчены там в наследственное царство чучхе, к некоторым заклятым друзьям по соседству.
Ждут новейших технологий проверенные временем заклятые друзья. Куда, в какую сторону обратится все это оружие лет этак через десять — пятнадцать, гадать не приходится. Туда же, куда обратились розданные бесплатно по всему Востоку автоматы Калашникова и прочие достижения советской военной науки. А там, по соседству, куда все это обратится, уже сегодня горят свечи вместо лампочек Ильича и вымерзают от холода целые города. Свято место пусто не бывает, тем более что оно далеко не свято…
Скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты. Появились поблизости и новые друзья, готовые платить наличными за атомные технологии. А для них весь цивилизованный мир — царство Сатаны, которое следует стереть с лица Земли. Как не доверить им атомные секреты! Тем более что Россию они временно, во всяком случае вслух, перестали именовать тем же сатанинским порождением. Что будет через десять — пятнадцать лет, можно лишь гадать. Разве только сами аятоллы к тому времени приведут свою страну к общему знаменателю. Впрочем, Америка далеко, а простейшую атомную бомбу они могут вполне по-соседски употребить именно в этом состоянии. У них ведь совсем другие критерии при определении Божьего промысла. Грибоедовский вариант может повториться в апокалиптических размерах. Инициаторами его там в свое время тоже были аятоллы.
Много и других заманчивых сюжетов для “наступательной дипломатии”. Африка, Центральная Америка — сколько там истосковавшихся по делу товарищей, которые пока что занимались марихуаной, только и ждут кораблей с оружием… Можно оттуда опять кое-кого ракетами попугать. И прямо спросить: “Ты меня уважаешь?”
Признаюсь, все это — кошмарный сон. Не верю я в такой вариант развития событий, сколько бы ни желали этого от века замороженные (вспомните Победоносцева) политические скалозубы. Россия становится стабилизирующим фактором в отношениях цивилизованного мира с “отмороженными” режимами, и пусть кто-нибудь скажет после этого, что она не великая держава. Понятно и то, что все это не самодеятельность, а согласованные с цивилизованным миром шаги к возвращению таких режимов в единую семью человечества. Мир в этом случае никак не обойдется без России, а большей дипломатической победы и желать нечего.
Снятся миру тревожные сны и по поводу внутренней политики России. Вертикаль власти — штука обоюдоострая. Идеала эта форма государственного устройства достигла при Сталине, и образцом служил Ксеркс. Так что к идеалу этому, да еще при русском (безразлично — революционном или контрреволюционном) размахе, стремиться не следует. Тем не менее такая вертикаль при наличии здравого смысла сегодняшней России необходима. Только искусство есть чувство меры — и это правило не только для одних театральных режиссеров. Всякая вертикаль нуждается в растяжках с разных сторон, и Пизанская башня тому примером. Особенно если бы строили ее на российских суглинках и плывунах. А голая вертикаль без горизонталей вообще не имеет исторического смысла…
И опять-таки “партия власти”. Такая уже была поначалу, и тоже верховодили в ней неподкупные идеалисты. Все повторяется. По городам и весям, как мухи на мед, ринулись в “Единство” оттертые было от кормушки более ловкими собратьями чичиковы и расплюевы. Не десять и даже не пять лет, а пройдет два-три года — и они заполнят все политическое пространство от Москвы до самых до окраин. Никакие “чистки партии” не помогут. Количеством они возьмут, и демократия без шума и пыли обеспечит им приход к власти. Но дело-то в том, что разнородная, беспринципная по сути своей политическая шушера не сможет повторить подвиг своих предшественников тридцатых годов. Те, расстреливая идеалистов, сами говорили от имени революции. От чьего имени будут говорить нынешние “заединщики”? Сталина нет и не может сегодня быть в России, так что им в этом плане ничего не светит. А Россию они точно погубят, если все будет совершаться по такому сценарию. Жаль только людей искренних, которых пока еще немного в этой… уж не знаю как и назвать, поскольку “партия власти” — нонсенс. Такой же, как и “государственная идеология”.
Есть еще одна опасность для российского государственного корабля. Она несколько личного плана, но история свидетельствует, что самые мудрые правители оказывались уязвимыми с этой стороны. Даже песня об этом сложена:
Жил-был король когда-то,
При нем блоха жила…
Блоха, ха-ха!
И напрасно смеялись над этим. Такая блоха постепенно становилась незаменимой, устраивала кому-то протекцию, казнила или миловала, а со временем начинала де-факто крутить туда и сюда рулевое колесо. И сам король уже ничего не мог с этим поделать. Они, блохи, такие, все тайны и пружины им знакомы…
Не от какой-нибудь блохи ли идет заметное порой тяготение к историческому миражу, постоянно играющему роковую роль в истории государства Российского? Постельных блох в российской истории было немало, один Распутин многого стоил. Но тот хотя бы не корчил из себя Талейрана.
Так, как бы ненароком, и выстраивается хорошо знакомая схема. Православие, где иереи то тут, то там активно участвуют в выборах, осеняют крестом полки и батальоны, освящают подводные лодки. Кесарево при этом все чаще становится неотличимым от Божьего. Самодержавие — это когда “вертикаль власти” становится для кого-то навязчивой идеей. С обрубленными ветвями это опять-таки телеграфный столб. И народность, когда суррогат в виде “пипла” всегда готов высказываться от имени пахарей и молотобойцев. Что касается каких-нибудь инженеров, учителей, врачей, всяких там банковских счетоводов, то какой это народ!.. Так, прослойка и ничего больше. Хорошо еще, что не прокладка. А компьютерщики, как известно, тем и заняты, что по ночам миллионы на свои счета перегоняют. А поскольку без демократии сегодня не обойтись, то и явился “блок заединщиков и беспартийных”.
Все тут до боли знакомо. Сквозь какой-то сырой болотный туман вырисовываются контуры Пятого Рима. Это не мираж даже, а некий горячечный бред. Чем такой бред заканчивается, общеизвестно. Только не бывать этому сегодня в России. Выросли два поколения, и подрастает третье, которые не боятся. Прежде всего не боятся думать, и для них даже Путин — старик, хоть и балуется дзюдо. Плохие они или хорошие, нравятся кому-то или нет — миражами их не увлечешь. Павлика Морозова из них не получится, и БАМ согласятся строить лишь за хорошие деньги.
Другое дело, что очень уж обозлены они сегодня на свою неустроенность, и вот здесь-то таится главная опасность. Не затасканным “Римом” это пахнет, а чем-то похуже. Дурное дело нехитрое, и сменить камуфляж на черные рубашки можно в короткие сроки. Афганистан с Чечней для этого — хорошая школа. Тем более что черная рубашка на какой-то блохе определенно радует глаз. Во всяком случае, что-то не слышно о препровождении хотя бы на четыре дня в Бутырку камрада Баркашова. Омон занят в другом месте, куклы его беспокоят.
И снова как бы сдуло на время туман с российского политического ландшафта. Кратким сообщением Генеральной прокуратуры был положен конец блошиной затее с “Куклами”. То, что они всему причиной, понимает даже трехлетний мальчик с мыса Уэлен. Как и то, что президент, и никто другой, проявил здесь инициативу. Остается лишь добавить, что президенту впору бы деньги платить за такую рекламу, которую делают ему и российской демократии злонамеренные “Куклы”. Такова здоровая народная психология, ибо народ — не “пипл” и лишь больше станет уважать президента, который может быть грешен в чем-то наравне с ним. А если еще посмеется с народом над своими недостатками, действительными или мнимыми (народ и это понимает), то его … полюбят. Подобное в политике ценится высоко. Собственно, этот парадокс разъяснит вам любой рядовой психолог.
А вот за рекламное катание на лыжах, охоту или рыбалку, как и за частое мелькание на экране в официальных эпизодах политической жизни, вряд ли полюбят. Да и смеяться в конце концов начнут вовсе другим, недобрым смехом. А это уж совсем плохо, что хорошо понимал один французский король. “Куклы” в данном случае — как бы отдушина, возвращающая президенту человеческий облик. Да и демократия ведь на земле не валяется, в мире больше станут уважать.
Летом девятнадцатого года поверженная Германия подписала Версальский договор. Немецкая социал-демократия (“кровавая собака Носке”) в союзе с рейхсвером сумели удержать Германию от большевистского переворота. Идеологи его — Карл Либкнехт и Роза Люксембург — были расстреляны. Обессиленная до предела, истощенная, голодная Германия вынуждена была платить победителям неслыханную контрибуцию. Самодовольные, пышноусые по моде еще предыдущего века президенты и премьеры от демократии близоруко щурились. Они думали окончательно ослабить Германию, вычеркнув ее на целый век из числа своих конкурентов. Так была унавожена почва для буйного роста политических сорняков. Фашизм принялся спасать Германию, находя отклик у отчаявшихся, лишенных работы и стимулов жизни людей.
Уже в 1923 году Гитлер с группкой своих приверженцев делает попытку захвата власти в Баварии. И рейхсвер в союзе с полицией встречает обнаглевших камрадов. Пулеметами. Боже, какой шум в связи с этим подняла либеральная пресса! Как же, рейхсвер учиняет бойню на городских улицах! И евреи, разумеется, были среди тех, кто требовал ничем не ограниченной демократии для всех без исключения политических партий. Вместо пяти лет Гитлер отсидел год, успев написать в тюрьме “Майн кампф”. А рейхсвер задумался: стоит ли лезть в политику?
Далее все разыгрывалось как по нотам. Немецкие коммунисты в союзе с социал-демократами имели бы несомненное большинство в рейхстаге. Но из Москвы последовало мудрое сталинское указание, что главным врагом рабочего класса являются социал-демократы и по ним в первую очередь следует вести огонь. Гитлеру и делать ничего не оставалось, как прийти к власти. Их, Гитлера и Сталина, как бы притягивала друг к другу какая-то неведомая сила. Не случаен был и сговор между ними в тридцать девятом…
Германская трагедия превратилась в мировую. И после окончательного поражения Германии во второй мировой войне умудренные опытом демократические страны, еще не закончив войну, стали помогать Германии встать на ноги и войти в мировое сообщество. Речь, разумеется, идет о Западной Германии. Потом произошло воссоединение с восточной ее частью, а сама Германия, сытая и отстроившаяся, вот уже полвека служит стабилизирующим фактором на европейском континенте.
Понимая, чем это грозит “диктатуре пролетариата” и ему лично, Сталин категорически отверг помощь союзников в восстановлении разрушенного хозяйства, а по существу — в обновлении России. Кое-как подлатав прорехи за счет репараций и труда миллионов военнопленных, вывезя из Германии целые автомобильные, моторо- и станкостроительные комплексы, Советский Союз все силы бросил на производство вооружений и в первую очередь на ракетостроение и создание ядерного оружия. Началась пресловутая гонка вооружений со всем миром, пока раздувшаяся лягушка “реального социализма” не лопнула сама по себе, без единого выстрела со стороны. Афганская война была придумана не в Вашингтоне и не в Тель-Авиве.
Горе победителям! Это не игра слов. Рим (настоящий, а не суррогатные его повторения) всякий раз извлекал больше пользы из своих военных поражений, чем из побед. Военная неудача заставляет реально оценить свои силы, не оставляет места самодовольству, мобилизует дух. Поражение от шведов на берегах Балтики, а затем от турок в Бессарабии создали феномен Петра Великого. Но это лишь часть трагедии — растянутое на полвека самоупоение российского общества и государства поистине великой победой в Отечественной войне. Хуже, что шестая часть суши, невзирая на все светофоры истории, с сорванными тормозами понеслась, сама не ведая куда. Ведь нельзя всерьез воспринимать исторический мираж как способ движения к коммунизму. А сам коммунизм — разве не призрак? Сами идеологи его определили это понятие как некое привидение, которое бродило по Европе позапрошлого века и смущало неокрепшие души.
Хуже всякого поражения оказалось то состояние, в котором находится сейчас Россия и связанные с ней политически, экономически и духовно ныне суверенные государства Центральной Азии да и Закавказья. Не берусь судить об Украине, Молдавии, наконец — Белоруссии, но на всех дорогах земли можно встретить — наряду с русской — бегущую оттуда молодежь.
И не нужно политологических исследований, достаточно посмотреть в глаза этой молодежи, которая не попала ни в фирменные офисы, ни в воздушно-десантные войска. Ее нечасто показывает телевидение. Именно молодежи не находится места. В раскинувшейся от океана до океана родной стране. В глазах ее смертельная тоска и нечто такое, от чего делается тревожно на душе. Позволю себе сказать, что политическая обстановка сейчас в России и на всем постсоветском пространстве не лучше, чем в Германии после Версальского договора. Тринадцать лет прошло от ратификации этого договора до выдвижения в канцлеры Гитлера вполне демократическим путем. Сколько лет уже прошло, считая от Беловежской пущи, которая зафиксировала в истории полное поражение Четвертого Рима в холодной и нескольких горячих войнах со всем цивилизованным миром?..
И пусть с запозданием, но следует той самой “семерке”, которая великодушно позволяет называть себя “восьмеркой” при российском присутствии, заставить себя заглянуть в боюсь что недалекое будущее. И, как говорится, по тревоге объявить нечто вроде всеобъемлющего плана Маршалла для всего постсоветского пространства. При этом не мелочиться. Сколько бы это ни стоило, все равно обойдется намного дешевле, чем создание системы ПРО в семи вариантах. Опоздание в этом случае будет не на совести Путина, Назарбаева, Каримова, Акаева или еще кого-то. Они делают все, что в их силах и возможностях, а ошибки здесь неизбежны. Легче всего из прекрасного демократического далека требовать от них того, что никак не исполнимо при данных исторических условиях.
Отнюдь не из-за каких-нибудь жизненных неудобств улетал я из Казахстана в Израиль. Произошло это, как говорится, по семейным обстоятельствам. Да и не в чужую для себя страну я отправлялся. Не говоря о том, что был я одним из организаторов общества “Казахстан—Израиль”, моя многолетняя публицистика в союзной и республиканской печати, в частности, статьи в “Литературной газете”, журналах “Дружба народов”, “Столица”, “Родина” и других изданиях, в немалой степени была посвящена и так называемому “еврейскому вопросу” (думаю, что это достаточно узкое и неточное определение). Впрочем, за полвека работы в литературе не было ни одной моей книги, где бы не была четко обозначена и эта проблема.
Я приезжал в Израиль в составе первой казахстанской делегации во главе с президентом Нурсултаном Назарбаевым. Если же учесть, что с самого начала был я членом Национального Совета по государственной политике при президенте Республики Казахстан, то льщу себя тем, что в укреплении подчеркнуто добрых отношений между Казахстаном и Израилем есть и толика моего участия. Последняя моя государственная награда — медаль “За победу над Германией”, и, Бог миловал, не имею ни одного ордена за литературную деятельность. “Народный писатель Казахстана” и все мои литературные и общественные премии — это не от лукавого. Три года мой родной казахский Пен-клуб уговаривал меня согласиться с выдвижением на Нобелевскую премию. Понимая, что это фантазия, я не давал согласия. И согласился лишь накануне своего отъезда в Израиль. Согласился потому, что выдвижение писателя-еврея от тюркской, мусульманской страны — добрый знак кардинально меняющейся в мире обстановки. Никакие диктаторы, никакие аятоллы и талибы не властны над временем.
За все десять лет демократии я лишь однажды стал свидетелем бытового антисемитизма, и отнюдь не со стороны казахов. На летучем рынке, каких много развелось в Алма-Ате, ссорились две торгующие женщины — русская и еврейка. Русская закончила свой монолог привычными словами: “Давай езжай в свой Израиль!” И тогда вмешалась третья, интеллигентного вида казашка: “Ты чего тут разошлась? Я тебя не уполномочила выгонять ее из Казахстана!” Такой вот показательный диалог. Когда я шел обратно, все три сидели вместе и мирно пили чай… Сколько глупости еще на Земле к началу третьего тысячелетия!..
Чтобы представить нравственный климат Казахстана в этом отношении, можно вспомнить одну старую историю…
Я уже писал о ходжАх (казахское произношение кожА) — прямых потомках пророка Мухамеда или его ансаров (последователей). Они есть в каждом мусульманском народе, пишутся казахами, узбеками, туркменами, но свято берегут свою родословную. И, что любопытно, в отличие от некоторых своих ближневосточных и иных сородичей, сделавших войну “за чистоту ислама” политическим бизнесом, они во все времена были миротворцами. По их мнению, это и есть главный принцип ислама. Как только должна была начаться или уже шла война между государствами, ходжи одного народа ехали к своим родственникам-ходжам другого народа, война заканчивалась или вовсе не начиналась. Они не выкраивали единобожие на экстремистский лад, как и Пророк, считая иудеев и христиан “людьми Писания”. А уж нацизма, которым болеют ныне всякие “авторитеты” от фундаментализма, судящие евреев только за то, что они евреи, ислам и на дух не приемлет…
В повседневной жизни ходжи обычно представляют собой вполне светскую интеллигенцию: среди них известные ученые, писатели, актеры, политики. Не знаю, почему уж так случилось, но среди моих близких друзей были именно ходжи из разных республик Центральной Азии. И вот, лет двадцать тому назад моего старинного друга, драматурга Калтая Мухамеджанова, прямого потомка Пророка в пятьдесят четвертом поколении, стали обвинять в том, что он, будучи одним из руководителей киностудии “Казахфильм”, собрал вокруг себя своих родственников-казахов. На заседании секретариата ЦК КП Казахстана его склоняли за это на разные лады, называя фамилии этих родственников, и требовали исключения его из партии. Калтай внимательно выслушал всех, а потом сказал, что все это неправда, поскольку единственным его кровным родственником в Казахстане является Морис Симашко. Все открыли рты, а первый секретарь ЦК Кунаев, не зная, что сказать, махнул рукой: “Ладно, иди!” Больше к Калтаю с этим не приставали…
Меня провожали не один день и прямо к трапу самолета казахи, русские, чеченцы, евреи. Провожали потомки Пророка, а прямые потомки Чингисхана по линии Джучи и хана Аблая братья Канапьяновы выдали мне именную золотую пайцзу. Она висит у меня на стене в Бат-Яме… Абдижамил Нурпеисов, президент казахского Пен-клуба, прервал командировку и с температурой под тридцать девять прилетел для этого за две тысячи километров из той самой древней Хазарии, где обитали когда-то его предки. Провожал меня потомственный семиреченский казак Юрий Алексеевич Кошкин, создатель уникального музея, которому я оставил весь мой архив. Провожали мои друзья-чеченцы: Нажмудин Абдуев — президент известного научно-производственного объединения “Ремас”, нефтяник Ахмед. Провожали евреи, и среди них Леня Гирш, полковник-танкист, с которым дружу полвека, еще с Туркмении.
Среди евреев бытовала такая шутка: если еврей очень уж большого роста и с хорошей выправкой, то называют его “елисаветградский”. Дело в том, что с восемнадцатого века в Елисаветграде, ставшем потом Кировоградом, стоял полк гусар, куда подбирали дворянских детей двухметрового роста. Так уж случилось, что за эти два века окружающие евреи значительно подросли. Леня Гирш во всем отвечал этим параметрам.
И судьба его типична для многих евреев. Бедняцкая семья, ранняя работа. ПТУ. С первых дней войны — в действующей армии. Отступление через всю Украину, первое ранение, госпиталь. Потом обучение в военно-морском училище на Дальнем Востоке. Только не судьба была стать ему морским офицером: в составе морской пехоты был брошен на защиту Сталинграда. Затем краткосрочное обучение в танковом училище и (уже будучи командиром танка) участие в легендарном сражении под Прохоровкой. Затем командиром танковой роты прошел в обратном направлении всю Украину, форсировал Днепр, освобождал Польшу, в составе отдельной танковой бригады брал Берлин. И на три дня позже других закончил войну, освобождая Прагу. Немалые награды, в том числе и иностранные, украшают его грудь.
А за спиной было страшное. Проходя где-то рядом с Кировоградом, отпросился у командования на два дня узнать, что с оставшимися в оккупации матерью и всеми родными. По приказу командира бригады ему загрузили “виллис” продуктами для матери, и он поехал. В доме жили чужие люди, а соседи рассказали, как расстреляли и бросили в ров его мать и родных. Назвали знакомое имя человека, который выдал их. Леня, человек дисциплинированный, не стал его убивать, а передал особому отделу. У кого повернется язык назвать его доносчиком?..
После войны Леня со своим танковым корпусом попал в Туркмению, где я с ним и познакомился. Во время моей краткосрочной работы преподавателем Марыйского женского пединститута он сдавал мне предварительные экзамены по истории СССР для поступления в Академию бронетанковых войск в Москве — тогда это практиковалось. На вступительных экзаменах его узнал председатель комиссии, главный маршал бронетанковых войск Ротмистров, и он стал слушателем академии. И быть бы Лене генерал-полковником, не будь он Гирш…
Я обнялся со всеми и полетел.
Пятьдесят лет тому назад я на месяц перестал официально быть евреем. “Русский” — было записано в моих документах. В течение этого месяца я ждал, пока не будет восстановлено мое достоинство еврея. И вот, прилетев на историческую родину, я снова перестал быть им. Надеюсь, не навсегда…
Собственно, стал я никем, поскольку в официально установленной графе по поводу национальности у меня стоит прочерк. Мама была не та. Кем я себя считал всю жизнь и кем считали меня друзья, не имеет никакого значения. Да, мне в данном случае трудно было бы тягаться с крестителем Руси — Владимиром Красное Солнышко, чья мать была хазаркой. Его бы в Израиле точно признали евреем…
Я человек нерелигиозный. И фарисействовать на старости лет не собираюсь. Тем не менее я знаю и много писал о великой заслуге религии моих предков, впервые отменившей человеческие жертвоприношения и зажегшей для человечества нравственный факел Торы. Заслуга ее перед собственным народом не имеет аналогов в мире. В египетском и вавилонском плену и еще две тысячи лет после римского разгрома эта вера вдохновляла на выживание в гетто, не давала сломить достоинство народа кострами инквизиции, ритуальной травлей, погромами, Освенцимом и ГУЛагом. Благодаря вере еврей для “пипла” всех времен и народов лишь внешне представлял собою жалкую, согбенную фигуру (жид на ниточке дрожит!). Внутри себя он стоял прямо, никогда не теряя достоинства воина, землепашца, государственного устроителя. Что и доказало за прошедшие полвека государство Израиль.
Но, восстановив свою государственность, евреям следует оглянуться и посмотреть, почему развалился тот, древний Израиль, а затем и его не столь великие копии. Много ответов там можно найти на поставленные сегодня вопросы, но это тема уже другой книги. Слишком мал срок моего здесь пребывания, чтобы браться за нее. Но есть вещи, которые можно увидеть именно свежим взглядом. Законы истории одинаковы для всех, и понимать это следует в первую очередь Израилю. Все противоречия мира собраны сегодня здесь, на Земле Обетованной, и вынести эту нагрузку по силам, наверное, только евреям…
Так или иначе опасности на пути государственного строительства, о которых говорится в этой книге, грозят и Израилю. Но главная из них — встроенность религии в государственный организм. Определенная часть Израиля хочет продолжать жить в гетто, теперь уже во всемирном масштабе. И строить на этом фундаменте “Третий Израиль”. В сочетании с современным ускорением истории это образует такой динамит, что кому-то, уже подметившему такую слабину в государственном устройстве Израиля, для осуществления своих планов даже не понадобятся Бабий Яр или Освенцим.
Думается, все без исключения составляющие современной демократии должны присутствовать в жизнедеятельности Израиля. Так же, как присутствуют здесь водопровод и телефонная компания БЕЗЕК, которых не было в государстве царей Израилевых. При всем том я оптимист и думаю, что мой конфликт с моим государством по поводу моего еврейства надолго не затянется. А Бога я понимаю, хоть и нерелигиозный еврей. Просто мне он видится несколько иначе, вот и все.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Полвека назад это было. Сидели мы с моим другом — министром народного образования Туркмении Аманом Курбановым — в его отцовском доме, там, где кончается Мургабский оазис и начинаются Каракумы. Сидели мы на переброшенном через арык деревянном помосте — тАхте, прикрытом от солнца огромным столетним тутовником. У наших ног зеленела травка, и, лишь сделаешь шаг в сторону от тахта, начиналась пустыня. Дул ровный, неслышный ветер, и струйки песка забегали между травинками…
Мы сидели, пили чай и молчали. Это принято у туркмен. Аман, мудрый текинец, фронтовик, десятью годами старше меня, вдруг заговорил, не отрывая глаз от пустыни.
— Ты все неспокоен, волнуешься, думаешь о том и об этом, того хочешь учить и этого.— Он говорил ровным голосом, не повышая и не понижая тона, и вода неслышно текла в арыке.— Ты думай о том, как мы здесь сидим, пьем чай, смотрим на небо, на землю, и нам хорошо…
Я вспомнил пушкинскую “праздность вольную, подругу размышлений”. Но было это совсем другое.
— Посмотри — ящерица побежала к своей норке, остановилась, что-то увидела. Смотри на нее. Саксаул вот растет. Корни у него старые, глубоко уходят, а ветки свежие. Смотри на саксаул. И как это красиво — песок. Один песок до самого конца земли. Слышишь — ветер песок шевелит?.. Хорошо!..
И вдруг я услышал эту музыку пустыни. Ни одного человека, кроме нас, не было на земле. Ящерица словно застыла возле своей норки. И мне было покойно.
А к вечеру я на попутной машине уже ехал в Иолотань разбирать конфликт между директором средней школы и завучем. Я знал их: один был текинцем, другой сарыком, и все мне было понятно.
До сих пор я вижу зеленовато-серую ящерицу на сером каракумском песке. И понимаю, как растет саксаул. Певец-бахши поет в моих ушах песню пустыни. Кажется, пора бы образумиться, но вот снова не послушался своего друга Амана, написал эту книгу. Может быть, и вправду бродят во мне какие-то дрожжи, не дают покоя…
Бат-Ям (Израиль)2000
Подготовка текста и публикация Риммы ШАМИС