Перевернутая эпоха, в которую мы живем, предопределяет соответствующую инверсию в социальных пропорциях: то, что теперь закономерно всплывает “наверх” (разумеется, о вертикальной ориентации можно говорить только условно и в чисто материальном смысле), по своим варновым характеристикам отсылает к классическому типу парий, чандал, о которых сказано: “Посмотрите же на этих лишних людей! Богатства приобретают они и делаются от этого беднее. Власти хотят они и, прежде всего, рычага власти, много денег, — эти немощные! Посмотрите, как лезут они, эти проворные обезьяны! Они лезут друг на друга и потому срываются в грязь и в пропасть. Все они хотят достичь трона.” Вышеописанная картина оставалась бы не более, чем плодом воспаленного поэтического воображения, если бы реалии, которые нас окружают, не демонстрировали с ней удивительную схожесть. Что такое, в конце концов, современная \»политическая жизнь”, “политический процесс”, \»политическая культура”? Глядя на экран телевизора, слушая интервью, читая статьи в газетах и журналах, можно сделать вывод, что политическая жизнь – это когда профессиональные болтуны и заядлые политические тусовщики с деформированной ментальностью плетут бесконечную сеть интриг, единственной жертвой которых, по большому счету, становятся они сами, поскольку их компетентность не выходит за рамки той, с позволения сказать, “дискуссии”, той откровенной грызни, которую ведут они между собой за кусок от того или другого хозяина. Впрочем, Хозяин всегда один, а все эти “папы”, “дяди” и прочие родственнички лишь манифестируют атрибуты имманентных могуществ, присягнуть на верность которым обязан любой деятель, любой “игрок” на актуально существующем политическом поле. “Государство”, “народ”, “власть”, “оппозиция” — что еще могут значить эти потерявшие свой высший смысл слова, когда все давным-давно превратилось в фарс, в Спектакль, в балаган, где каждый актер добросовестно, в поте лица отрабатывает свой номер? Пауки в банке. Скопление тварей на краю метафизической Бездны…
Чтобы исправить ситуацию, речь должна идти о переосмыслении, своего рода “деконструкции” существующего положения вещей. “Будущее принадлежит тому, кто имеет мужество занять радикальную позицию — позицию \»абсолютного отрицания\» и \»высшего утверждения\», – в этой двучленной формулировке Юлиуса Эволы содержится, с одной стороны, стратегия поведения в столь сомнительном политическом окружении и, с другой — заключена традиционная политическая доктрина, то истинное и действенное политическое знание, которое соответствует нормальному, то есть традиционному, государству и социуму.
“Абсолютное отрицание” – это жесткое и последовательное неприятие всех ложных установок современного политического сознания. Самой законченной и наиболее изощренной формой такого сознания, такой системы взглядов на мир и человеческое общество стал либерализм, который, на самом деле, похоронил автономность и самодостаточность мира политики, вытеснил свойственный традиционному политическому духу этикет воина и героя и подменил его ценностями сугубо буржуазными, то есть торгашескими. Соответственно, изменился психологический портрет индивидов, тяготеющих к “политическим” формам самовыражения. Есть ли среди действующих казахстанских политиков те, кто способен подняться над заблуждениями эпохи, отмести всю эту современную ложь, повести за собой народ (не толпу!), а не быть послушной марионеткой в руках капитала? “Венец” демократии, буржуазный парламент – заведение торгово-коммерческое, ничего общего не имеющее с интересами народа, от имени которого он выступает. Это – не форма народного самоуправления, как его пытаются представить, а специфический буржуазный институт, лоббирующий в первую очередь, интересы крупного бизнеса. Кстати, совершенно нелепо пытаться обвинять нынешнюю казахстанскую власти и ее институты в том, что им якобы присущ “феодальный“ характер, на фоне вопиющей (в силу сложившихся прогрессистских стереотипов) “отсталости” которого продвигаемая теми же самыми критиками “современная либерально-рыночная система”, очевидно, должна получить дополнительную популярность в глазах публики. На самом деле эта власть не только не имеет ничего общего с феодальным государством, обладавшем сакральной, иерархической, идеократической природой (в “Духовном владычестве и мирской власти” Рене Генона подробнейшим образом рассматривается этот вопрос), но и вообще далека от какой бы то ни было государственной формы, которая опиралась бы на подлинный духовный авторитет и законную духовную власть. Это не более, чем модификация того же капитализма, причем модификация еще более \»прогрессивная”, коль скоро она является неотъемлемым элементом сложившейся глобалистской капиталистической модели и выполняет в рамках этой модели свои важные функции. Еще раз приходится возвращаться к этой теме и снова с недоумением отмечать какую-то патологическую близорукость “оппозиционной” критики, которая умудряется игнорировать важнейшие политические и социально-экономические тенденции современности, и при этом еще претендует на то, чтобы говорить от лица этой самой “современности”. Настоящая, не выдуманная современность оперирует категориями исключительно наднациональными и транснациональными. И только в контексте геополитики и американоцентричной глобализации (которая стала следствием нарушения геополитического паритета в противостоянии Моря и Суши). Tertium non datur: либо наши “интеллектуалы” стали жертвой столь распространенного ныне “когнитивного диссонанса”, либо речь идет о банальных фальсификациях в угоду чьим-то (опять-таки частным) интересам, ради которых, собственно, и заваривалась вся эта каша с “конструктивной оппозицией”, призванной картинно бороться с отсталостью и страшными призраками “мрачного средневековья”.
“Высшее утверждение” состоит в приложении традиционных Принципов к конкретной политической и социально-экономической ситуации. Традиция – это отнюдь не принадлежащие прошлому и преодоленные в результате прогресса формы, институты или законы, как думают многие. Это, скорее, реальность метаисторического порядка, той неизмеримо более высокой ступени в иерархии бытия, где нет ни “становления”, ни “действия”, ни вообще изменения. Можно говорить об эйдосах в платоновском смысле, или о юнгианских архетипах, или о Принципах Рене Генона — суть от этого не изменится: “из высших принципов как из зерна могут произрасти новые, подобные старым формы, которые, сменяя по возможности — и даже \»революционным\» путем — прежние, тем самым обеспечивают преемственность, независимо от социально-исторических факторов и культурно-экономических перемен”. В двадцатом столетии традиционный подход чаще всего и наиболее полно получал внешнее оформление в доктринах так называемого “третьего пути”, отличного как от либеральной, так и от социалистической модели. Главное, что отличает “третий путь” от них – это четко выраженный идеологический акцент на двойственность статуса человеческого существа, на наличие в нем двух начал – природно-материального и духовного, на путях и способах реализации качественной составляющей, Духа в тех или иных внешних условиях сообразно внутренней индивидуальной природе каждого. Согласно учениям третьего пути, “всякое подлинное политическое единство предстает как воплощение ИДЕИ и ВЛАСТИ, тем самым отличаясь от любого прагматического единства, \»естественного\» или основанного на \»естественном праве\» объединения, которые обусловлены исключительно социально-экономическими, биологическими, утилитарными или эвдемонистическими факторами.(…) Область политики определяется при помощи иерархических, героических и идеальных ценностей, отрицающих устремленность как к плотскому, так и до некоторой степени \»душевному\» довольству. Подлинные политические цели по большей части носят абсолютный (не производный) характер; они связаны с идеями и интересами далекими от мирного существования, чистой экономики и материального благополучия; они соответствуют высшему измерению жизни”. Отсюда вытекает примат политики и политического над хозяйственно-экономической областью, важность и значение которой хотя и признается, но все же последней отводится куда более скромная, вспомогательная и второстепенная роль.
Особой разновидностью “третьего пути” было, несомненно, евразийство двадцатых-тридцатых годов прошлого столетия. В Кн. Николай Трубецкой писал об “идее-правительнице” идеократического государства, которую он связывал с понятием “особого мира” – “ совокупности народов, населяющих хозяйственно-самодовлеющее (автаркическое) месторазвитие и связанных друг с другом не расой, а общностью исторической судьбы”. Обладая гениальной геополитической интуицией, евразийцы внесли существенный вклад в концептуальную базу “третьего пути”, введя в него пространственную детерминанту и, самое главное, указав на экспансионистский, агрессивно-материалистический характер современной западной цивилизации. То, с чем европейские традиционалисты боролись “изнутри”, стало объектом разоблачающей критики со стороны русских евразийцев, указывавших на то, что все “общечеловеческое” на самом деле является плодом одной-единственной, европейской цивилизации и что “европеизация является безусловным злом для всякого не-романогерманского народа”. Евразия (в которую входят, прежде всего, русский и тюркские народы, представляющие тюркско-славянское суперэтническое единство), по мысли того же Трубецкого, является самодостаточной, “автаркийной” цивилизацией с собственными государственными и политическими традициями, которые противостоят навязываемым извне либеральным западным стереотипам. Он говорил о “России подлинной, России исторической, древней, не выдуманной славянской или варяжско-славянской, а настоящей русско-туранской России-Евразии, преемнице великого наследия Чингисхана”. И политика этого подлинного евразийского государства должна опираться на “дисциплинированного воина”, который “может быть подвластен только нематериальному, неземному началу, в отличие от рабской натуры, подвластной земному страху, земному благополучию, земному честолюбию”. Как мы видим, в вопросе о сущности политики и политическом субъекте позиции итальянского барона Эволы и русского князя Трубецкого примечательным образом совпадают, обнаруживая глубинное онтологическое родство.