“Ваша честь! Я хорошо понимаю, что каждый, как Вы сказали, делает свое дело, и суд является всего лишь исполнителем сделанного президентом Назарбаевым политического заказа.
В то же время, я ничем не могу облегчить Вашу совесть”.
Галымжан Жакиянов, ПОСЛЕДНЕЕ СЛОВО
“Я ничем не могу облегчить Вашу совесть”… После этих слов подсудимого судья буквально кинулся из зала, налету подхватывая бумажки, рассыпающиеся из дрожащих, наверное, рук.
И в самом деле: слышать такое страшно.
“Я ничем не могу облегчить Вашу совесть” — сказано подсудимым глядя в глаза судье. Судье, который завтра зачитает обвиняемому приговор, на семь заказанных лет. Зачитает напряженно и невыразительно.
Зато взволнованно говорит мне по телефону один из руководителей “Демвыбора”: “А ведь может же оправдать, а!? Как Вы думаете? Совершить Поступок! Что ОНИ ему сделают?”
Эта надежда теплится в сердцах многих людей ежедневно собирающихся у городского суда №2 города Павлодара. Более искушенные в казахстанской юриспруденции понимают, что доверить исполнение президентского заказа власть может не просто лояльному, а абсолютно зависимому судье.
Конечно, оправдательный приговор в одночасье сделает Игоря Тарасенко национальным героем и смоет с него грехи если не перед Богом, то, по крайней мере, перед людьми. Конечно, с ним не посмеют немедленно расправиться. Но думаю, система в этом случае не даст сбоя. Игоря Тарасенко не мучают проблемы геройства. Заказ дан, и он будет исполнен.
Тем не менее, перед исполнителем возникла банальная арифметическая проблема. Независимо от того, насколько достоверны разговоры о том, что президент заказал Жакиянову ровно семь лет, эта цифра уже была неоднократно озвучена: и в лицо судье, и в оппозиционной прессе, и даже до начала суда. Объявить именно семь лет обвиняемому в такой ситуации для судьи означает стать не только презираемым, это значит стать просто посмешищем.
Как Тарасенко может вылезти из этой… “пикантной” ситуации, трудно себе даже представить. Если предположить, что ему все-таки не нравится во всем этом пикантном находиться, то, наверное, можно предположить, что, совещаясь с Самим Собой в своей совещательной комнате, судья Тарасенко как-то пытается убедить Самого Себя не очень настаивать, не зацикливаться на когда-то обозначенной цифре.
Арифметически выбор не велик: надо дать больше аблязовских шести лет, но не больше восьми лет, которые запросил прокурор Демисинов. Если исключить одиозную семерку, то остается только одна цифра — восемь. Но проблема в том, что приговор на восемь лет выглядят уж больно неказисто: судье надо же выглядеть хоть чуть-чуть гуманнее стороны обвинения. Тем паче, что ничего пригодного даже на общественное порицание прокуроры для Жакиянова так и не нашли.
К тому же, дать по “полной программе” после того, как защита лидера “Демвыбора” тринадцать дней глумилась над продуктом подполковника Кусаинова, это… как бы сказать… Как во время насилия делать вид, что ты сам с большим энтузиазмом исполняешь чьи-то паскудные прихоти.
Может быть, Тарасенко присудит Жакиянову не ровно назначенные семь лет, а шесть с полтиной или семь с полтиной? Такой ход, надо признать, тоже несколько отдает юридической нетрадиционностью. Да и трудно объяснить общественности, на каком таком сверхточном калькуляторе скрупулезный павлодарский бий определил меру вины подсудимого с точностью до нескольких месяцев. Опять-таки, памятуя, что слагать-то вовсе нечего.
Словом, положение у судьи, как говорит народная поговорка, “хуже губернаторского”. Никто не облегчит ему совести, ничто не облегчит его участи.