Темным промозглым вечером, на привокзальной площади Алматы-1, где я ждал общественный транспорт, который увезет меня домой к жене и ужину, ко мне приблизилось существо. Существо было облачено в полицейский бушлат и дышало перегаром. Из пространной речи, с которой оно обратилось ко мне, я понял, что от меня требуется предъявить документы, удостоверяющие мою личность. На самом деле уразумел я не сразу, чего хочет это существо, поскольку неграмотная речь его была сильно засорена словами-паразитами, одно из которых запомнилось особо – оно звучало как исковерканное название Акинавских островов. Предъявлять удостоверение я не спешил – взамен попросил представиться, желательно по буквам. Уяснив, что я от него хочу, существо встало в позу оскорбленной невинности и издало утробный рык. На звук из тумана явились еще двое – они выглядели гораздо хуже своего начальника, который пристал ко мне, и постоянно молчали.
Существо, цыкая зубом и отрыгивая, торжествующе сообщило мне, что придется пройти (Акинава) в отделение, где мне (Акинава) все расскажут. Впрочем, вопрос можно было урегулировать на месте, посредством ценных бумаг, именуемых тенге. Это, так сказать, вольный литературный перевод того монолога.
Платить этому существу за право не показывать документы мне не очень-то и хотелось, поэтому, бросив взгляд на подручных, я прошел в “отделение”. “Отделение” находилось в паре кварталов от вокзала, имело неопрятный и грозный в вечерних сумерках вид. Вошли мы в “отделение” через черный ход – из невнятных объяснений существа я понял, что парадная лестница не для всяких, мне подобных (Акинава).
В “отделении” оно посаламкалось с дежурным, которому доложило, что гражданин был обнаружен отправляющим естественные нужды прямо на привокзальной площади в состоянии, оскорбляющим честь и достоинство мирных граждан нашего города. То есть попросту пьяным. Ложь эту я оставил без внимания, так как подручные уже повели меня узкими коридорами. Вели, впрочем, недолго. Уже за ближайшим поворотом обнаружилась неуютная комнатка, где из мебели был только железный стол с обломанными углами и железные же полати, привинченные к стене. Спустя минуту в дверном проеме возникло уже изрядно надоевшее мне существо, которое велело встать лицом к стене, упереться в нее руками и раздвинуть ноги. Протестовать я даже не пытался, потому что существо, на мой взгляд, уже потеряло всякую связь с реальностью, а в глазах подручных и раньше я не замечал проблесков разума. Исполнив приказание, я уперся взглядом в стену, уже лет десять требовавшую покраски, и начал изучать надпись “Менты – суки!”. Тем временем существо совершило обыск моей персоны. Потом мне было сказано повернуться к столу и выложить на него содержимое карманов. Содержимого оказалось негусто: троллейбусный билет, бумажник, в который существо тут же сунуло нос, ключи от дома, пачка сигарет, из которой подручные стрельнули без моего разрешения по две штуки, и коробок спичек.
Изучив бумажник, быдло убедилось, что денег у меня негусто – какая-то мелочь на проезд. Это заметно его расстроило, поэтому оно достало из планшета мятый лист бумаги в пищевых пятнах и дешевую ручку с обгрызенным колпачком. Вооружившись этой канцпринадлежностью, существо склонилось над листом и начало творить.
В течение пятнадцати-двадцати минут в комнате царила тишина, прерываемая скрипением пера по бумаге, сопением подручных и невнятными криками откуда-то из глубины заведения – то ли молили о пощаде, то ли поздравляли с юбилеем.
Наконец труд был завершен, и мне предложили (Акинава) расписаться под ним. Я поставил закорючку, не вчитываясь особо в текст, тем более что разобрать каракули вряд ли смог бы даже талантливый специалист по египетской клинописи. Все равно закорючка не была моей настоящей подписью, а моей фамилии существо узнать так и не удосужилось.
Тем же коридором меня привели к дежурному. Дежурный мало чем отличался от моих спутников, разве что не дышал перегаром и говорил так, что я его понимал. Он спросил мою фамилию. Я поинтересовался, в чем меня обвиняют, краем глаза заглядывая (профессиональное любопытство) в камеру рядом со столом дежурного. Камера представляла собой каменный мешок чуть побольше биотуалета, с маленьким зарешеченным окном. Там на полу лежал человек, а на нарах сидели еще пятеро. Все, кажется, были в глубоком трансе.
Дежурный не смог ответить на мой вопрос сразу. Для начала он сверился с тем листом бумаги, который исчиркало существо. Он долго хмурился, наконец нашел знакомое слово и сообщил, что я совершил антиобщественный поступок, выразившийся в появлении в общественном месте в нетрезвом состоянии. Я попросил дежурного приблизиться к столу, и, получив разрешение, дыхнул на него. Он внюхивался в мое дыхание секунд двадцать, потом приказал повторить процедуру. Я повторил. Он сообщил мне, что
я абсолютно трезвый. Я не стал отрицать очевидного факта. Тогда дежурный поинтересовался, что я вообще здесь делаю. Я напомнил ему, что меня сюда привел конвой и надо бы спросить у них. Тогда дежурный вновь погрузился в изучение каракулей существа.Прошло минут двадцать. Лежащий в камере мужик вдруг очнулся, заметил меня и, припав к дверной решетке, горячо заговорил. Из бессвязной его речи я понял только то, что большей части зубов во рту мужчины не достает. Мужчина так же внезапно отрубился.
Наконец дежурный оторвался от бумаги и очень вежливо (по сравнению с существом) попросил меня предъявить документы. Я достал из кармана журналистскую “корочку” и положил перед ним на стол. Он впился глазами в надпись на “корочке” “Пресса” и несколько мгновений не шевелился. Даже не дышал, по-моему. После этого он схватил меня за руку и энергично потряс ее, поясняя, что произошла ошибка, что мне надо было сразу послать на хрен этих долбо…ов, что я могу идти и чтобы я не обижался.
Дежурный проводил меня до дверей и наверняка помог бы мне спуститься по лестнице, изъяви я такое желание. Впрочем, испытывать судьбу я не стал и быстро покинул это гостеприимное заведение.
Дома меня ждала жена и теплый еще ужин. Поглощая его, я на миг представил себе, что было бы, не будь у меня этой журналистской корочки. Или будь я в нетрезвом состоянии. Я вспомнил мужика в камере, и кусок застрял у меня в горле…