Эта статья была опубликована в газете “Начнем с понедельника”, но со значительными сокращениями. Статью без сокращений по просьбе автора мы предлагаем вашему вниманию.
***
Декабрь всегда располагает к холодным рассуждениям. Первое веяние зимней стужи окончательно выветривает буйные летние грезы и фантазии золотой осени. А декабрь 1986 года и вовсе бросает в оторопь и озноб воспоминанием о чудовищной расправе издыхающей советской власти над непокорной и вольнолюбивой казахской молодежью. Мы раньше ужасались и осуждали мерзость гитлеровских концлагерей, не задумываясь над опоясавшими тогда Казахстан лагерями ГУЛАГа, где был загублен и цвет нашего народа. Для нас было дико злодеяние фашистов, превративших в ледышку генерала Карбышева, но мы стерпели, когда по указке “любимой” партии спецназовские мордовороты обливали на трескучем морозе ледяной водой наших казахских детей, а затем сбивали с ног, как замороженных пташек, хотя к каждой божьей твари нас учили относиться по-человечески.
Сегодня особенно очевидна пропасть между декабрем 86-ого и днем сегодняшним. Как бы мы ни роптали на малые, на наш взгляд, подвижки демократии – они очевидны, как очевидно и преимущество обретенной независимости. Пусть еще не в той желанной степени защищены наши права и свободы, но они есть, и будут прирастать, если мы будем верны тому пониманию свободы и справедливости, с которым вышли тогда на площадь колонны студенческой и рабочей казахской молодежи, впервые бросив столь мощный и смелый вызов казарменной системе страха.
Прошло 17 лет с тех событий. Большинству из их участников и жертв тогда было как раз по 17 лет. У многих из них были сломаны судьбы. Многие потеряли работу и были выброшены из институтов. Конечно же, им было особенно трудно вписаться в новую рыночную явь. Но должен когда-то пробить и их час, должны отвориться перед ними студенческие аудитории и школьные кабинеты. Это они должны сидеть в президиумах собраний, посвященных Дню Независимости, как когда-то почитались их деды — фронтовики, спасшие страну от фашистского гнета. Они тоже спасители – спасители национального духа и гордости, истинной демократии и независимости. Им есть о чем рассказать сегодняшним 17-летним, чтобы и новая поросль казахской молодежи не осталась в завтрашнем дне на задворках истории и буржуазного рая с обесцененными понятиями свободы и справедливости.
У нас любят ставить памятники безымянным героям. Только доколе им быть безымянными, этим юным героям кровавого в памяти народа Желтоксана, гордым буревестникам эпохальных перемен, положившим начало краху тоталитарной системы массового подавления?! Ведь именно им мы обязаны тем, что можем сегодня свободно выражать свои мнения и отстаивать свои гражданские права. Но нам еще надо научиться пользоваться обретенной свободой и независимостью, надо научиться так выражать свое волеизлияние, чтобы оно было услышано теми в верхах, кто смотрит на власть, как на приватизированное право распоряжаться народными судьбами. Об этом приходится говорить хотя бы потому, что на прошедших выборах в маслихаты участвовала лишь одна пятая часть зрелого населения страны. И эта инертность кажется кощунственной на фоне того вызова, который бросила властям молодежь восьмидесятых. И эта инертность сегодня сродни предательству идеалов свободы, демократии и справедливости.
Народ, который сумел бросить вызов наместнику Кремля, в состоянии требовать от сегодняшней власти чистоты и порядочности, прозрачности действий, настоящего служения интересам всего народа. Ведь в сегодняшнем мире, после крушения крупнейших тоталитарных режимов, ни одна власть не может залить ледяной водой глотки и бросать в лужах крови под ноги своих граждан лишь за одно волеизлияние. А тогда это было в порядке вещей, ибо настолько мы были подавлены и зомбированы. Поэтому с болью в сердце возвращаюсь к тем дням, чтобы напомнить, чего стоила обретенная независимость.
Бывают даты и события, которые оставляют неизгладимый след в сознании и памяти народа. 17 декабря является для казахстанцев Днем поминовения убитых и памяти жертв жестокой расправы коммунистической власти над казахской молодежью. Поэтому за Днем независимости всегда будет стоять тень Желтоксана, который стал не только скорбной, но и одной из славных дат последних десятилетий. И не только потому, что она связана с пролитой кровью. На всей территории бывшего Советского государства развал тоталитарной империи ассоциируется с декабрьскими событиями в Алма-Ате. Поэтому стоит задуматься о роли и уроках первого в могущественной империи массового выступления молодежи против диктата красного Кремля.
Еще за семьдесят лет до этих событий один из столпов казахской интеллигенции, великий просветитель и пламенный радетель народа Ахмет Байтурсынов в разгар вспышки восстаний 1916 года, вызванных царским указом о призыве инородцев на тыловые работы в годы империалистической войны, пытался предупредить бессмысленное сопротивление, аргументируя вводом карательных отрядов против безоружного народа. Позднее жесточайшие репрессии новой власти, когда почти наполовину поредел от последствий революционного террора многострадальный казахский народ, побудили умудренного годами Джамбула принять условия игры в справедливое равноправие ради спасения и сохранения своего народа от безумного в те годы сопротивления. Но он не отрекался от светлых целей народа и возлагал надежды на молодых, которые оправятся и встанут после страшной чумы.
И вот это поколение созрело и бросило гордый вызов попранию своей национальной гордости, выразившейся в опрометчивом решении Центра прислать в республику своего наместника-временщика. Так игравший в гласность и демократию Горбачев впервые обагрил свои руки кровью, святость которой не только способствовала \»прозрению\» интернациональных по духу и миролюбивых казахов, но и заставила вспыхнуть тлеющие угли недовольства по всей загнивающей державе.
На следующее утро после пленума ЦК Компартии Казахстана по улицам и проспектам столицы потянулись к центральной площади колонны студенческой и рабочей молодежи. Транспаранты, лозунги, улыбчивые лица придавали шествиям привычный праздничный вид и никак не предвещали суровой \»метели\» из Москвы (именно так была названа позднее карательная операция).
Однако предгрозовое состояние уже начинало чувствоваться. Не могла партийно-советская номенклатура принять посягательство на святая святых и не ответить на столь дерзкий вызов. Спешно запирались черенками лопат и метел парадные двери высоких партийных и правительственных апартаментов (чему мне пришлось быть свидетелем), поеживались от вида людской толпы еще непривычные к подобному волеизлиянию народа офицеры и рядовые из службы правительственной охраны. А коварный партийный функционер под маской простоватого мужика уже принимал с поддержки московского хозяина меры подавления бог знает что возомнивших о себе казахов. Из Ташкента и Фрунзе, российских городов Свердловска, Саратова, Новосибирска взмывали в небо транспортные самолеты с дюжими ребятушками из спецназа.
Факелы горящих автомобилей, ободранные для оружия пролетариата цоколи зданий стали следствием игнорирования мирного шествия и манифестации. Самая демократическая система показала свой волчий нрав. А спешно изолированный в средствах связи от мира город стал обрастать неимоверными слухами о глумлении над детсадовскими детьми и прочем произволе бесчинствующей казахской молодежи, да еще пресса подогревала мифами о хулиганствующих элементах и наркоманах. Таким образом развязали руки не только бесчинству солдат, курсантов и милиции, но и срочно стали вооружать арматурами рабочие дружины, подогреваемые ненавистью к азиатским лицам.
А площадь, по иронии судьбы нареченная именем покойного генсека Л.Брежнева, который гордился своей связью с Казахстаном и его народом, превратилась в кровавый котел расправы над молодой порослью этого народа. И по истечении стольких лет жутко вспоминать, как гуляли по головам беззащитных людей дубинки и саперные лопатки, как натравливали на толпу собак, обливали на жутком морозе из брандспойтов пожарных машин, теснили громадой бронетранспортеров. Потерявшие человеческий облик исполнители карательной операции пинали лежащих в пах. Не жалели и девушек, чтоб не рожали бунтарей.
Самое страшное в этой трагедии, что от совсем еще мальчишек и девчонок отвернулись те, кто, казалось бы, должен был по долгу службы их защищать. Тщетны были и их взывания за поддержкой к национальной интеллектуальной элите. Мало кто решился, подобно незабвенному Азербайжану Мамбетову, выйти на площадь. Помнятся безнадежные взывания молодежи к своим именитым кумирам. Многие из них оказались беспомощны и бессильны перед слепым повиновением режиму. Разве что сердце ныло, да сжимался в кармане кулак. Но кулак властей оказался посильней.
Под дулами автоматов встречали составы из южных регионов, пресекая делегации солидарности и выражения воли и единства народа. Десятки автобусов и фургонов вывозили за город и сбрасывали, словно мусор, обмороженных и израненных парней и девчат. А координировали кровавое подавление мирного протеста из теплых бункеров под правительственной трибуной высокопоставленные московские чины, пред которыми выслуживались местные сатрапы.
Но отдадим должное и тем, кто даже в ненавистных в те дни милицейских погонах сделал что-то для облегчения участи казахской молодежи. Плюнув на будущую карьеру, ряд из них защищали ребят от побоев спецназовцев, другие, сердцем толкуя понятие офицерской чести, отпускали восвояси задержанных, помогали легко раненным бежать из больниц или избежать черных списков. В те жестокие дни, как никогда, пришло понимание национального единства и пробуждение пролитой кровью национального сознания.
Возвращаясь к тем тревожным дням, думаю, как все-таки широк душой мой народ, что не выплеснул ярость декабря 1986 года в крайний национализм, хотя именно в этом обвинило его известное постановление ЦК КПСС. Да, был всплеск эмоций и реакция на плевок в национальную гордость. Но напрасны были попытки способных на все властей противопоставить казахстанцев друг другу теми же антиказахскими дружинниками, тщательно оберегаемыми милицейскими сопровождениями, координируемыми рациями и нацеленными на жестокое физическое подавление: чем больше жертв, тем лучше для отчета. Причем возглавлялись эти дружины парторгами и партийными активистами. В то же время коммунистов из казахов использовали для сдерживания новой волны протеста в сосредоточенных молодежью рабочих и студенческих общежитиях.
Не скоро схлынуло напряжение тех декабрьских событий, долго приходили в себя люди, еще дольше не покидали город спецназовские мордовороты, обосновавшиеся по школам Алматы, что тоже было кощунством. Затем последовало торжество колбинской трактовки демократии, когда стали делить места в вузах, органах милиции и других сферах по процентному соотношению коренного населения. Именно тогда возник этот дурно пахнущий термин. И еще было позорное \»покаяние\», когда уважаемые в народе люди спешили выразить в средствах массовой информации свое отношение к \»националистам\», сводили счеты с Кунаевым и стали увязать в разборках между родами и жузами. Так на святой крови юной поросли народа, движимой чувством национальной общности и единения, возникли гнойники трайбализма.
Помнится, после позорных публикаций в центральной печати ряда видных деятелей я побывал в г.Омске, где пересыльная тюрьма была забита нашими детьми. Местные казахи сурово бросали в лицо: что вы сделали с ними?! И тогда особенно глубоко я осознал страшные последствия этого не понятого подвига. Неужели их дело будет предано забвению, а невинные головы так и сгниют в лагерях и этапах?! А милосердия от государства и рулевой партии ожидать не приходилось. Ведь даже тень подлого суда над Кайратом Рыскулбековым пугала кремлевских ставленников: были освобождены от должностей ряд редакторов только за то, что опубликовали в своих газетах казтаговское фото с процесса, где обвиняемый с гордой посадкой головы сам выглядел обвинителем. Не потому ли он был впоследствии убит в тюрьме подлым наймитом.
Долгие годы мы выползали из системы рабства и гнета страха. Не менее долго возвращали мы добрые имена казахстанских декабристов, пока не напомнили они о себе известной голодовкой у здания парламента. Велика была инерция шовинистического мышления, что горячий материал по этому событию, кстати, обращенный к пониманию и поддержке русских братьев, так и не попал на страницы русскоязычного \»Горизонта\», а вышел в переводе в \»Оркене\», за что по сей день благодарен Алтынбеку Сарсенбаеву, возглавлявшему в то время эту газету.
А с каким трудом приходилось размещать позднее статьи против грязного по отношению к нашему народу эссе Солженицына. Ведь даже достижение суверенитета и независимости Казахстана не сразу избавило нас от оглядки на Москву и угодливой рабской психологии. Во всем старались узреть национализм. Но даже теперь, когда казахская государственность состоялась окончательно, здоровая часть казахов так же далека от ярлыка национализма, как в том печальной памяти Декабре восемьдесят шестого. Просто мы не можем не воздать должное трагической судьбе гордых сыновей и дочерей народа, первыми выступивших за равное человеческое партнерство без унизительного положения пасынка и младшего брата, как недопустимы пасынки и в сегодняшнем казахстанском обществе. В этом главная суть тех исторических событий. А уроки истории и существуют для того, чтобы не повторять ошибок.