Современный Казахстан продолжает находиться в состоянии поиска – пути, модели развития, самой модели политического будущего наконец. Эту проблему достаточно глубоко и ярко охарактеризовал недавно журналист Алим Мусабаев: “Лично для меня очевидно, что казахи как нация до сих пор находятся на перепутье и мечутся перед выбором пути. Как бы ни убеждал нас Нуреке (Н. Назарбаев. – Прим. авт.) в окончательном выборе в сторону демократии и цивилизации, казахи не только не знают, что означают эти понятия, но и не могут решить, какой путь предпочтительнее. А пути всего три. Первый – остаться вместе с Россией с сохранением своей специфики. Это – путь имперский, и у него немало сторонников не только среди русских, но и среди казахов. Второй путь – идти в объятия Китая, но только с точки зрения экономической модели, т. к. Поднебесная проглотит и переварит Казахстан с легкостью удава. Третий путь – путь ислама. Но даже с учетом того, что сегодняшняя молодежь активно идет в мечети и медресе, большая часть населения с традициями монофизитов и язычников не готова к созданию закрытого общества. Они не готовы к многочисленному табуированию ислама. Поэтому рано окончательно говорить о том, что такое Казахстан, потому что на самом деле это – феномен”.
Очевидно, что подобный выбор геополитического вектора предполагает и выбор определенных исторических и идеологических символов. В этой связи особое значение и звучание приобретает возродившаяся в 1990-е годы дискуссия о таком историческом и общем для стран Центральной Азии явлении, как басмачество.
БАСМАЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ, басмачи (от тюрк. “басмак” – нападать, налетать), исламское повстанческое движение в Средней Азии в 1910–1930-х. Басмачами повстанцев называли большевики и их сторонники; само название: моджахеды (“борцы за веру”), “воины ислама”. Вели борьбу с большевиками и русским населением под лозунгами “священной войны” против неверных. Пользовались поддержкой имущей части мусульманского населения, националистической интеллигенции, исламского духовенства, значительной части верующих, а также панисламистских кругов Турции и других стран. Получали оружие из-за рубежа, в частности, от Великобритании. Существенным стимулом для повстанчества служили ошибки большевистских властей в отношении коренного населения.
Частичная реабилитация басмачества на уровне официальной идеологии в ряде стран Центральной Азии, между тем, сегодня стала свершившимся фактом. Полная же реабилитация, по всей видимости, пока сдерживается соображениями политической конъюнктуры, и в том числе нежеланием портить отношения с Россией.
Кто же реабилитирует сегодня басмачей и превращает их в героев? Следует помнить, что немалая часть национальных элит в новых государствах сформировалось именно на волне отрицания России и российского влияния. В тех из центральноазиатских государств, которые пошли по пути создания этнократий, сегодня завершается процесс закрепления в общественном сознании мифа о победе национальных лидеров в “национально-освободительной войне” с колониальной Российской Империей. На это направляются пропагандистские силы и немалые материальные ресурсы.
Все это, в конечном счете, является закономерным и неизбежным. Возникший политический и исторический вакуум естественным образом должны восполнить новые герои. Однако образы некоторых из действующих “отцов-основателей” государств Центральной Азии – например, таких, как Ислам Каримов в Узбекистане или Эмомали Рахмон в Таджикистане, при всей их достигнутой на сегодня “монументальности”, подобный вакуум заполнить пока не в состоянии. Обращение к образам предшественников – влиятельных руководителей этих республик “советского периода” (пример – попытка возвеличивания в Узбекистане после обретения независимости в начале 1990-х годов Шарафа Рашидова, которого преподносили как одного из “предтеч” узбекистанского суверенитета) не принесло ожидаемого эффекта, и от него было решено в итоге отказаться. Возрожденный культ “великих предков”, которых с известными историческими натяжками объявили основателями национальной государственности и предшественниками современных центральноазиатских наций (как, например, Амир Темура в Узбекистане или Исмаила Самани в Таджикистане) оказался не вполне достаточным основанием для выстраивания эффективной “государственной идеологии” в силу эффекта “давности времен”. В подобной ситуации весьма полезным оказался исторический опыт басмачества – пожалуй, наиболее последовательной политической силы, сопротивлявшейся как российскому, так и советскому влиянию в Центральноазиатском регионе.
В то же время, несмотря на очевидные запросы “политической конъюнктуры”, по прошествии 20 лет с момента распада СССР, историки и политики так и не смогли прийти к единому мнению в вопросе идентификации сил сопротивления советскому режиму в начале 20-х годов на территории Центральной Азии. В итоге, на сегодняшний день произошла лишь частичная реабилитация официальными властями лишь некоторых лидеров басмаческого движения, например, таких, как Ахмед Байтурсун-улы, Алихан Букейхан, Макжан Жумабаев, Мустафа Шокай и ряд других. При этом общая оценка места и роли басмачества так и не сформулирована. Как следствие, среди историков, занимающихся этой проблемой, дискуссии продолжаются.
Так, например, Камолиддин Абдуллоев, известный таджикский историк, автор монографии “От Шинджана до Хурасана. История миграции Средней Азии в 20 столетии”, считает, что необходимость изучения событий тех лет возникла давно. Тем не менее, он считает, что в гонке сопоставления научных и политических событий “главное не переборщить”.
Между тем, оценка Абдуллоевым деятельности властей Узбекистана в этом направлении является весьма характерной: “С политической точки зрения, Узбекистан давно приступил к пересмотру своей истории и результатом этого стало свержение памятника советскому генералу Собиру Рахимову. В последнее время все больше оскверняя советских героев, стали превозносить таких как Кури Шермат (Слепой Шермат) и Эргаш, людей, которые с гуманной точки зрения абсолютно не заслуживают звания героев”, — говорит он.
Другой таджикский историк Джонибек Асрориён, автор книги “Басмачи – враги большевизма” считает, что наряду с такими личностями как Нусратулло Махсум, Чанор Имомов и Шириншо Шотемур необходимо пересмотреть и роль более 200 групп моджахедов на пространстве Ферганы, Матчи, Куляба, Каратегина и Дарваза.
По мнению Асрориёна, каждый из лидеров этих групп, такие как Эшони Султон, Фузайл Махсум и Шермухаммадбек “боролись по своему” и их роль “нельзя перечеркивать”. Асрориён заключает: “Чанор Имомов и все те, кого объявили национальными героями смогли защитить нацию от уничтожения русскими большевиками”.
Однако, как показывают объективные исторические исследования, единого политического и идеологического центра у басмаческого движения так и не сложилось. Не оказалось и единого лидера. Так, видный деятель и идеолог басмаческого движения Заки Валид характеризовал ситуацию в Бухарском эмирате накануне его падения в 1920 году следующим образом: “Было три типа басмачей: эмиристы, похожие на эмиристов и антиэмиристы. Но басмачество этим не исчерпывалось. Джемаль-паша хотел решать проблемы Туркестана и басмачей, сидя в Кабуле. Энвер-паша дирижировал пробольшевистским “Союзом ислама” из Москвы. Это давало некоторый эффект. Имелись и такие, которые пытались пробраться в Туркестан, по-видимому, страстно желая присоединиться к нам… ”.
Как следствие, по мнению Камолиддина Абдуллоева, сила сопротивления была сломлена по причине разрозненности басмаческих групп и отсутствия объединяющей их политической организации: “Многие из них взяли в руки оружие, защищая интересы своего рода, кишлака, а не общенациональных ценностей. Если бы они объединились с интеллектуалами того времени и отвергли путь насилия, то история пошла бы по другому пути. Они только резали и убивали, поэтому мы их никак не можем назвать национально-освободительным движением”, — считает историк.
Другой предмет спора в вопросе о политической роли басмачества упирается в национальную идентичность участников тех событий, а также об их готовности к созданию национальной государственности для своих народов. По мнению Абдуллоева, основное большинство лидеров басмачей на территории Таджикистана не преследовали цели создания государственности.
Единственным исключением можно считать движение сопротивления Матчи, где, по мнению историков, “хоть и в примитивной форме, но объявив о создании республики, потребовали от Советов признать их как государство”. Принято считать, что многие лидеры движения были узбеками или лакаями по происхождению, преследовавшие единственную цель восстановить у власти Алимхана-мангита.
Джонибек Асрориён не согласен с этим утверждением, полагая, что определенные планы в сфере “национально-государственного строительства” у ряда лидеров басмачей, в частности, таких, как Мадаминбек, Шермухаммадбек, Фузайл Махсум, Давлатмандбий, и др. По мнению этого историка, сегодня пришло время пересмотреть все эти события и наряду с героями советских времен официально признать героическую роль тысяч борцов за национальные интересы.
Более последователен в своем отношении к басмачеству Хасан Бюлент Паксой (р.1948) — американский историк турецкого происхождения, специалист по истории и культуре Средней Азии, исламу, тюркскому национально-освободительному движению, басмачеству. Он рассматривает басмачество как национально-освободительное движение народов Центральной Азии против власти Российской империи и российского влияния в целом, которое в последующий период приняло характер борьбы против советской власти, советского влияния и идеологии. С точки зрения Паксоя, в басмачестве, наряду с традиционным, существовал и мощный национально-демократический и даже модернизационный тренд, связанный со стремлением создать в Туркестане современное государство нетеократческого типа (Paksoy H.B. Basmachi Movement From Within: Account of Zeki Velidi Togan // Nationalities Papers. 1995. Vol. 23. No 2. P.373-399).
В этой связи возникает вопрос о возможных последствиях возрожденного культа басмачества. Следует понимать, что у разных политических “акторов” в этом отношении существуют разные интересы.
Понятен интерес к этому “проекту реабилитации” турецкой элиты, стремящейся использовать современную версию пантюркистской идеологии для оказания влияния на молодые государства-нации Центральной Азии, с целью вовлечения их в свою орбиту.
Менее понятно (с точки зрения последствий реализации этого идеологического проекта) поведение постсоветских по своему происхождению элит некоторых центральноазиатских государств, и прежде всего таких, как Узбекистан и Таджикистан.
Как уже говорилось ранее, в своем стремлении заместить вакуум, возникший после отрицания имперского и советского наследия, и понимая недостаточность для этого “заполнения” введения своего персонального культа, они вынуждены обращаться к опыту и наследия и басмачества как наиболее последовательной альтернативе имперскому и советскому периоду истории.
Однако именно здесь постсоветскую элиту стран Центральной Азии поджидает жестокая политическая ловушка. И даже не одна, а несколько.
Во-первых, легитимируя антисоветских инсургентов 1920-30-х годов, вводя их в политическое и идеологическое “пространство” своих государств, постсоветские руководители тем самым легитимируют силы антисистемного сопротивления в собственных государствах, которые, являясь настоящими “законными” наследниками идей басмачества, готовы бросить вызов власти постсоветских руководителей и элит. Особенно актуально это для Узбекистана, руководство которого ведет жесткую борьбу с исламскими радикалами и подпольем, насчитывающем немало сторонников. Теракты 1999 года, за которыми стоят активисты запрещенного “Исламского движения Узбекистана”, а также трагические события 2005 года в Андижане – наглядные свидетельства немалого потенциала этого движения, “пик” радикализации которого еще не достигнут.
В Таджикистане, пережившем кровопролитную гражданскую войну и с трудом сохранившего национальную государственность, реабилитация басмачества едва ли будет способствовать сохранению хрупкого компромисса между сторонниками “светского пути развития” и “исламских ценностей”, но скорее усилит политическое напряжение в стране.
Во-вторых, культ басмачества, во главе которого стояли представители традиционной элиты, означает косвенный (а в некотором отношении – и фактический) возврат к той или иной версии идеологии трайбализма, что может дать новый толчок межклановой борьбе, которая в перспективе способна угрожать прочности и стабильности постсоветских государств Центральной Азии. Нужно ли это центральноазиатским элитам, стремящимся сохранить статус-кво? Как представляется, едва ли.
В-третьих, идеология басмачества, как бы кто не пытался рассматривать его в качестве особой версии национальной модернизации, контрмодернизационна по своей сути. А значит тем, кто ставит на последовательную реабилитацию басмачей, едва ли стоит рассчитывать на перспективу реформ и хотя бы усеченной “европеизации”. А это в перспективе будет означать крах многих начинаний и амбиций центральноазиатских элит. Ибо авторами подлинного проекта “национальной модернизации” для Центральной Азии были не часто упоминаемые сегодня лидеры басмаческого сопротивления, а “младобухарцы” (и прежде всего представители их левого крыла, такие, как Ф. Ходжаев, А. Кадыри, А. Мухитдинов и др. — что заслуживает отдельного исследования).
В-четвертых, в своей крайней форме реабилитация басмачества как “брутально-антистистемной силы” может привести к развитию некоторых центральноазиатских государств, переживших масштабные гражданские войны и потрясения, по “афганской модели”, что предполагает слом всех существующих властно-политических институтов и самого социального порядка. Кто заплатит за результаты и последствия этого идеологического и политического эксперимента?
Как представляется, современная элита Казахстана, стремящаяся реализовать проект национальной модернизации и сохранить связи с Россией, едва ли нуждается в реабилитации басмачества в качестве дополнительного основания “государственного проекта”. Ибо реабилитация басмачества едва ли будет способствовать укреплению межнационального мира и согласия, столь необходимых сегодня стране. В то время как “духи прошлого”, будучи вызванными сегодня, едва ли помогут движению в будущее.
***
© ZONAkz, 2011г. Перепечатка запрещена