Единственная связь индонезийского острова Сиберут (по меркам Индонезии – островка) с метрополией, то есть ближайшим крупным островом – Суматрой осуществляется через паромы, отплывающие из города Паданг. Всего два парома в неделю, и нам относительно повезло, узнав, что вечером дня нашего прибытия из Паданга отходит паром. Следующий – через трое суток. Повезло относительно, поскольку были виды на однодневный отдых в прибрежном городе, но ждать еще три дня я и мой эстонский товарищ Кульдар не можем. Вместо знакомства с городом мы ищем нужную нам пристань, так как вся грязная река, выходящая в океан, забита разношерстным судоходным транспортом. Пройдя несколько часом под палящим солнцем, с трудом находим нужное место, ничем не отличающееся от остальных – грязь, мусор, несколько выносных закусочных, разве что вместо заржавелых корытец, которые по идее еще способны передвигаться по воде с некоторым количеством людей и груза, стоит, хотелось бы сказать корабль-красавец, но тоже корыто, только большое и деревянное. Из подчерпнутой ранее информации мы знаем, что 12-часовое путешествие на нем обходится всего в один доллар, паромы регулярно уходят на дно по всей Индонезии, и те, что связывают Паданг с Сиберутом – не исключение. За доллар можно при удаче получить сидячее место на скамейке, но вроде как должны существовать еще более дорогие каюты на четверых. Оказалось, нет ни только кают, но и билетов вообще. Но зато в другой части города имеется вторая пристань, выходящая сразу в океан – и оттуда до городка на Сиберуте сегодня отплывает большой, железный и более комфортабельный паром. Так оно и есть. Цена в десять раз больше в сравнении со своим деревянным собратом, но и во столько же раз комфортней, билеты успеваем купить в обед (к вечеру их тоже может не быть) и потом возвращаемся уже к отплытию.
С отходом парома начинается дождь, переходящий едва ли не в шторм. Только сегодня мы неоднократно выясняли у местных относительно погодных условий, и все в один голос уверяли – сухой сезон, который стоит уже чуть ли не месяц. По всей видимости, произошел какой-то сбой, так как с этого момента дожди сопровождали нас чуть ли не каждый день.
Почему Сиберут? Причины две: первая – то, что остров входит в топ 10 мест в мире, сохранивших аутентичную племенную жизнь, в данном случае – ментаваев — которая еще не совсем рухнула под напором цивилизации. Причина вторая – прозаически финансовая. При определенной изворотливости вся поездка выйдет в стоимость среднестатистической путевки в Анталию. В принципе Сиберут еще известен своими волнами, привлекающими сёрферов (главным образом из Австралии), останавливающихся на побережье в дорогих отелях под управлением их соотечественников. Остальная пара-тройка сотен туристов в год устремляется в ментавайские поселения. Мы – не сёрферы, не австралийцы, поэтому выбрали джунгли.
Полноценная информационная подготовка к поездке у нас началась за день до отлета. Так что кроме отрывочных сведений и желания, на руках присутствовали разве что распечатки с интернета, кои мы начали изучать на пароме. Там же мы “приклеились” к другой мини-группе, состоящей из шведа и итальянца, подошедших не только более осознанно к поездке, но и в сопровождении молодого гида с Суматры.
Сойдя на берег в порту городка Муара-Сиберут, мы следуем за новыми знакомыми в деревню, где их ожидал заранее обговоренный ментавайский проводник. Нормальная дорога, идущая, надо полагать, вдоль побережья, где расположены отели для сёрферов, заканчивается через километр, еще через два заканчивается дорога, еще более-менее приемлемая для мотоциклов. Последние десять минут мы просто скакали на мотобайках по ямам, на месте которых судя по бетонным осколкам тоже когда-то была инфраструктура.
Основным внутренним убранством скромного деревянного дома, куда мы доехали вместе с нашими попутчиками по парому, служили черепа домашних животных. Там же нам быстро организовали проводника. Разве что стали всплывать прочитанные на пароме рекомендации скандинавского туриста, описывающего эту деревеньку, куда он также попал годом ранее в поисках гида. Из его описаний запомнились две рекомендации – если вдруг попадется гид по имени Луис, попытайтесь избежать его услуг: берет много, а водит в соседние поселки, где проживает его родня. И вторая – лучше попробуйте добраться до деревни Мадобаг и ищите гида Гедженга – он нормальный. Одно маленькое уточнение – мобильная связь и едва теплящийся интернет есть на острове всего в паре больших деревень или по их мерках в той же паре городов. Так что зачастую самостоятельные поиски гидов — чистая лотерея. И еще в нашей “энциклопедии” был приведен контрольный совет: если Луис будет говорить, что он близкий родственник того Гедженга, значит ошибки нет – надо валить. Все шло по сценарию: имя предложенного нам проводника оказалось Луис, и он близкий родственник Гедженга из клана Сакалио. Цена за трехдневный трекинг нас сразу разочаровала, но нужно отдать ему должное – Луис хоть и не уступал в цене, но и не настаивал на своих услугах. А когда мы заикнулись о намерении поехать в Мадобаг и искать гида там, он просто привел лодочника. Добраться до деревни можно двумя способами – на мотоциклах по бездорожью (с огромными рюкзаками решили не рисковать) и на лодке. Второй вариант, несмотря на заявленную цену, оказался более приемлем.
Но перед этим за небольшую мзду Луис разрешил проблему с регистрацией в ближайшем отделении полиции. Приятно, что такая дикость, как регистрация иностранцев, осталась не только в некоторых постсоветских странах. Разве что в условиях Сиберута это все-таки имеет логику: турист может потеряться в джунглях или утонуть, и как минимум у полиции есть от чего отталкиваться в своих поисках.
Речная реальность оказалась иной, нежели ожидания: весь путь занял более четырех часов, половина из которого прошла под тропическим ливнем. Наш “капитан” проявлял чудеса маневренности, не хуже шымкентских водителей автобусов, уверенно управляя лодчонкой одной рукой, другой, отталкиваясь шестом от дна мелкой, но бурной извилистой реки, и каким-то образом успевая курить одну за другой сигареты. Даже когда лодку переворачивало, горящая сигарета неизменно сохраняла свою короткую жизнь. Река же помимо приведенных характеристик напоминала увиденные нами дороги – нагромождение камней, бревен, поваленных деревьев, веток, кокосов, резких поворотов, и всего того, что скорей всего скрашивает мотоциклетную дорогу до Мадобага. Наконец, мы подплыли к глиняному спуску к реке, поднявшись на который ожидали увидеть стереотипную туземную деревню. Вместо этого мы вышли на ровную бетонированную дорогу, по обе стороны которой в обрамлении тропической зелени ровными рядами стояли аккуратные деревянные хижины, частью утопающие в цветниках. Ощущение попадания в европейскую деревушку с поправкой на тропики нарушали разве что снующие собаки и куры, и татуированные дедушки в набедренных повязках, чинно пьющие кофе за столиками местного магазинчика-кафетерия или курящие самокрутки, сидя на крыльце.
Появление нас не вызвало и какого-то ажиотажа: разве что умеренное любопытство, как к новичкам в классе. Мы быстро нашли дом семьи Гедженга, его брат, говорящий по-английски объяснил, что тот уехал “в город” на несколько дней, но это ерунда, сейчас он сядет на мотобайк и привезет родственника назад.
Так оно и вышло. Часа через два Гедженг уже сидел рядом с нами, расспрашивая от кого мы про него узнали, дивясь возможностям всемирной паутины, и в конечном итоге предложил нам вполне приемлемую цену, тем более что мы уже внесли часть добровольного вклада в продовольственную программу его семьи в виде риса, печенья и самой ценной валюты – сигарет, приобретенных на этот случай в Паданге.
Вечером Гедженг нам делает обзорную экскурсию по деревне (несколько прямых ровных улиц, школа, конечно же все друг другу если не родственники, то друзья), пара продовольственных лавок (небогатый набор продуктов, но весьма дорогой), вполне современная школа, и два культовых заведения – мечеть и католическая церковь. Несмотря на то, что ментаваи – анимисты по своей природе и не сильно склонны к каким-то официальным религиям, но услугами обеих заведений пользуются – электричества в деревне нет, а вот мечеть и церковь оборудованы генераторами, где местные жители могут при необходимости бесплатно воспользоваться розетками. Более того, вечером в мечети, ключ от которой на ночь имам оставляет поселковым, девчонки школьного возраста разучивают танцы, постарше – флиртуют с мальчиками. Входить, естественно, дозволено всем: иностранцам, девушкам, даже дворнягам, которые всюду следуют по деревне за своими хозяевами. В церкви – та же система: священника не видно, зато на алтаре стоит… телевизор, и пять десятков “прихожан” с увлечением смотрят сериал. И, пожалуй, более замечательного применения культовым сооружениям трудно придумать.
Утром – четырехчасовой подъем до домиков ментавайского клана атабаи, проживающих в джунглях. Сами джунгли начинаются сразу за деревенскими строениями, дорога теряется через пять минут, и дальше идем вверх, продираясь через буйную растительность. Горные речки сменяются то ли мини-болотами, то ли просто жидкой грязью (накануне прошел дождь). Начинаются достаточно резкие подъемы по скользкой глине, я и мой эстонский товарищ, матерясь, идем кое-как, в отличие от нашего провожатого: босоногий Гедженг с не меньшим чем у нас рюкзаком легко обходит любые препятствия, успевает, где надо поработать мачете, но если бы только он один так. Пока мы шли, три или четыре раза пересеклись с местными жителями — такие же босоногие, как и Гедженг, женщины легко двигались по скользким спускам, держа за спиной корзины со всякой провизией, в руках – грудных детей или собак, при этом неизменно успевали курить.
Что касается курения, то ментаваи курят не меньше прочих индонезийцев, проживающих на “большой земле”. Курят, начиная лет с 12 и заканчивая… Вот поэтому, по идее, на Сиберуте борцы с курением должны пойти и повеситься на ближайшем манговом дереве, поскольку живут здесь лет до 80-90 (если без форс-мажора), выкуривая ежедневно пару пачек крепчайших сигарет, когда появятся средства, а так обходятся самокрутками с ядреной местной махоркой. Тот же папа Гедженга – 86-ти лет, которого мы застали в доме у нашего гида, едва ли не каждый день преодолевает 4-5 километров, чтобы спуститься со своего домика в горах до Мадобага. И даже здесь не сидит без дела, а активно валит саговые деревья, таская на себе бревна, которые мы вряд ли бы одолели вдвоем.
По колено в грязи мы добираемся до домика Ариса и его семьи, где нам предстоит остаться на ночь. В ста метрах находится дом другой семьи, еще парочка — в отдалении. Так, в общем-то, и живут ментаваи, предпочитая определенное уединение. Мужчины утром уходят на охоту или проверяют свои наделы кокосов, дурианов, саго и других даров леса. На женщинах – домашнее хозяйство и забота о курах и свиньях, вполне самостоятельно гуляющих целый день в не самых безопасных джунглях.
Домик построен из того, что можно найти в джунглях. Внутри традиционно обукрашен черепами свиней, обезьян и еще какой-то мелкой живности. К иностранцам здесь уже привыкли – конечно, потока нет, но пара-тройка в год у них появляется. Нам предлагают традиционные плоды сагового дерева (что-то вроде пресных сверхтвердых сухарей) и жареную оленину – вчерашнюю добычу. Муж, как водится, на охоте. Или сказал, что ушел на охоту. Мобильной связи нет, не проверишь. При необходимости используют гонг, слышимый в близлежащих домиках, откуда новость передается далее. К вечеру хозяин семейства так и не пришел, жена, конечно, высказывала беспокойство, но не так чтобы очень. Тем более, как мы потом узнали, остаться на ночь, что в домиках в джунглях, что в деревушках – не проблема, приютят везде.
Беседуя на эту тему с Гедженгом, мы задали ему провокационный вопрос: “Ты вот тоже на охоту уходишь на день-два, в город уезжаешь — там остаешься на пару ночей. Не боишься, что к жене придет другой охотник?”.
Гедженг даже не думал: “Придет и пусть остается, на здоровье. И даже с женой если хочет…”.
— Я тоже хожу, — добавил он так, что мы поняли куда он ходит, — Главное, что она любит меня и я ее, у нас дети, а все остальное – дело случая, — закончил Гедженг посвящение в философию супружеских отношений, распространенных на Сиберуте.
— И даже если Арис окажется ночью в джунглях, не пропадет. Переночевать для нас не проблема. Самая большая опасность – питоны.
Питоны на самом деле вполне активно обитают в джунглях Сиберута и нередко нападают на местных жителей. Гедженг тоже поведал о своих встречах с питонами и передал рассказы друзей и соседей – правда, во всех историях питоны были размером не менее чем в два-три обхвата и могли заглотить целиком взрослого. Вот только если бы победил питон, то Гедженг бы об этом рассказать не мог, а нигде в домах змеиных черепов не встречали.
Спалось ночью с большим трудом. Под полом дома, стоящего на сваях, визжали свиньи. В доме резвились кошки, постоянно что-то роняя. Несмотря на москитную сетку и репелленты, постоянно казалось, что кто-то проник под сетку и пытается тебя укусить. И в подтверждение тому, что страхи были не напрасны, мою ногу передернуло как от удара током, когда она соприкоснулась с сеткой. Включил фонарик – но ничего так и не нашел, зато на ноге – два крошечных красных пятна. Через пять-десять минут я начал чувствовать… точнее я перестал чувствовать ногу. Паники не было, хотя понимал, случись что и поход плюс поездка до ближайшего медицинского центра займет не меньше десяти часов. Я выпил остатки джина из фляги, предусмотрительно заныканные на случай чего, и через полчаса нога ко мне вернулась.
Утром – традиционный завтрак из плодов саго, раздача сувениров (главным образом детям), и совместное фото, к сожалению, без главы семейства, который так и не вернулся.
Обратный путь занял столько же времени, но куда больше нервов – Гедженг, оценив наши вчерашние возможности, предложил срезать. В итоге нам предстоял куда более резкий подъем, чтобы затем пройти коротким путем. Чтобы нас подбодрить Гедженг рассказал пару историй, как плакали и страдали куда менее подготовленные туристы, но я полагаю – это только чтобы приободрить. Плакали и страдали мы не меньше, к тому же под палящим солнцем и в абсолютной влажной духоте. На вершине – второй сюрприз: дождь, которого по странной случайности избежали днем накануне. После него возвращение действительно превратилось в испытание, так как трудно было понять, где скользишь меньше – по грязи, по мокрым камням или по мокрым кусочкам дерева. Наконец, даже перестало получаться скользить – плюнув на все, садились на пятые точки и ехали по грязевым желобам. Но, как и хорошее, плохое тоже иногда заканчивается – и мы снова “в цивилизации”: начинаются плантации фруктов, кокосов и саго, и чуть дальше бетонная дорога, магазинчики.
В доме у Гедженга произошли некоторые перемены – на наружных стенах появились цветастые плакаты с изображением прилично одетого индонезийца, обещавшего что-то большое, доброе и светлое. Страна готовилась к парламентским выборам.
— Кандидат от вашей деревни? – интересуюсь я.
Гедженг отвечает предельно честно: “Сказали, вешаешь плакаты – даем деньги. Повесил. Пришли бы другие – им бы тоже не отказал”.
— Но скажу тебе, все они (подразумевая парламентариев и политиков в целом) – коррупционеры, — “открыл Америку” Гедженг.
Я его успокоил, что у нас то же самое. Только, по крайней мере, в Индонезии в парламент рвутся кандидаты десятков партий, а уж дальше сами решают, как воровать. А у нас коррупционер – должность назначаемая.
На соседних домиках тоже висят плакаты, но уже других кандидатов. Так что все более-менее “по чесноку” и никто не использует свой административный ресурс. Хотя, может быть, и использовали бы, но у самих ментаваев отсутствует понятие централизованной власти. По крайней мере, так объяснили через Гедженга его папа и подошедший дядя – тоже лет 80-90. К островным властям обращаются, когда встает вопрос о покупке участков земли рядом с деревнями – в горных джунглях, понятно, никто никого не спрашивает, и все договоренности об использовании земли под строительство или плантации оговаривается на уровне общины, и если надо – на уровне кланов. Само государство вмешивается в жизнь ментаваев лишь в случае возведения минимальной инфраструктуры – бетонных дорог в деревнях и постройкой школ и домиков для преподавателей. Мелкие инциденты разрешаются самостоятельно, для разрешения более крупных споров привлекают старейшин. Так как деньги есть далеко не у всех, в качестве валюты идут куры и свиньи – вторые гораздо ценнее, и на них можно обменять все что угодно. За жену родителям также полагаются свиньи, ими же можно откупиться, если кого-то вдруг пришлось убить.
В деревне все идет своим чередом. Дети, собаки и куры носятся, остальные, кто не в джунглях – курят. Народ, завидев наше возвращение, как-то незаметно собирается у Гедженга – логика верна: есть туристы – есть сигареты, печенье, и чудо – в магазине мы покупаем теплое запылившееся индонезийское пиво. Цены за все вполне внушительные, особенно пиво, и понятно, что далеко не каждый может себе позволить купить материковые продукты, учитывая, что их вначале доставляют паромом до центровой деревни Муара-Сиберут, а затем на лодках до деревни.
Оставив родственников-соседей-друзей продолжать посиделки, Гедженг решил показать нам свои владения – плантация саго, десяток кур, живущих неподалеку от деревни в джунглях, кокосы. По ментавайским меркам вполне ничего себе, зажиточно. Экскурсия имела еще и практические цели – мы помогли Гедженгу оттащить разрубленные им бревна сагового дерева к станку, на котором сердцевина дерева превращается в питательную стружку. Больше всех повезло 10-летнему сыну Гедженга, помогающего отцу наравне с нами. Он обнаружил в стволе поваленного дерева трех белых толстых саговых червя. Одного тут же съедает сам, второго смеха ради предлагает нам. Я вежливо отказываюсь, а Кульдар спокойно жует. И тянется за третьим, которого мальчишка тут же спрятал и понес домой для сестренки.
Вечером у нас заходит разговор о принципах ведения охоты. Гедженг поведал, что если удастся выследить кабана, оленя или на худой конец обезьяну, после убийства необходимо провести обряд – попросить прощения у духа животного, объяснить ему, что мера была вынужденная. Про запас никто не охотится, да и судя по увиденному, ментаваи вполне нормально обходятся саго и фруктами-овощами, или чем-нибудь еще. В ответ рассказываю о наших принципах: валить все, что движется, можно из винтовки из джипа, можно из пулемета с вертолета. Естественно, ни о каком прощении у духа животного вопрос не встает.
— Зачем так? – явно не мог взять в толк Гедженг.
Кое-как втолковал, что у нас, что на охоте, что при власти находятся те, у кого меньше всего проблем с совестью и адекватностью – отсутствует и то, и другое. Отсюда выводы. Гедженг подумал, и решил, что Казахстан, несмотря на желание посмотреть мир, он скорей всего минует.
Зато Гедженг предлагает нам сходить на охоту на следующее утро. Конечно, интерес есть, но логически понимаем: если пойдем мы, с нашей неповоротливостью, пыхтением и матюгами, Гедженг останется ни с чем. Тем более снова начался дождь, и завтра утром всё превратится в грязевые ванны.
Но все разрешилось само собой. Утром Гедженг пошел рубить дерево саго и всадил топор себе в ногу. Деревенский эскулап дал ему тряпочку и антибиотик, я бинты и “сильную медицину” — йод. Но все равно нам надо ехать в “город”, чтобы сесть вечером на паром, а Гедженгу показать травму врачу.
Нас ждет испытание, о котором даже не хотелось думать – поездка с рюкзаками на мотоциклах. Первые десять минут, пока есть бетонные дороги, все нормально, потом началось нечто. Вместо дороги – грязь, в которой валяются остатки бетона, коксовые орехи и булыжники. А далее пошли “ментавайские трассы” и непонятно что лучше их наличие или их отсутствие. Трасса – это жердочки, когда плоские, когда круглые, порой не более 10 см. шириной, брошенные в грязь. И по ним едут груженые мотоциклы, чьи водители проявляют чудеса эквилибристики, понятно, что попутно курят. Ехать по жердочкам получается чуть быстрее, но и опасней – езда по бездорожью обуславливала определенное ограничение скорости. Но за три часа поездки наши мотоциклы заваливались всего по разу.
“Город” Муара-Сиберут ожидаемо оказался большой деревней, правда с рынком, причалом, интернет-павильоном (в час открывается один сайт) и десятком закусочных. Все это скрашивал океан (если не обращать внимания на мусор у берега) и цветастые предвыборные плакаты. Гедженг останавливается у своих родственников, и решает отправиться к доктору наутро. А сегодня вечер прощания. Мы едем на причал купить билеты, где и узнаем – парома (той деревянной калоши, на котором нам не посчастливилось плыть сюда) не будет, что-то у него сломалось. Следующий – через три дня.
В “городе” Гедженг заметно меняется. Одно дело, что болит нога, поэтому ходит хромая. Но привыкшему ходить у себя босиком везде – и в деревне, и в джунглях, он уже через двадцать минут наталкивается на замечание “асфальтных ментаваев”, дескать, в цивилизованном месте ходить без обуви — моветон. Где-то Гедженг находит тапочки, в которых и продолжает ковылять. “Но замечание – ничего”, — объясняет он. Оказывается, еще лет десять назад правительство поставило себе задачу “индонезировать” ментаваев, желательно как можно быстрее, начиная от отказа от традиционных верований в пользу религии большинства, и заканчивая внешним видом. В те годы, полицейские имели право, если встречают ментавая на “большой земле” или даже в административном центре, состригать излишне длинные волосы, срывать набедренные повязки, а в местах проживания вырывать сточенные согласно традициям зубы. Но каких-то особых успехов не достигли. И вся затея ушла сама по себе в связи с отставкой индонезийского диктатора-долгожителя Сухарто. Новые власти решили из-за новых европейских трендов оставить коренных в покое и гордиться аутентичной культурой национальных меньшинств. Правда, оставив тех в покое, государство одновременно и сняло с себя все социальные обязательства в отношении граждан с далеких островов, большинство из которых даже не имеют паспорта.
Мы снимаем номер с тремя койками, Гедженг предлагает переехать к нам, так как он решил удостовериться в нашем отбытии. Мы не против. Настаиваем только, чтобы он пошел, наконец, к врачу. Вместо этого он предлагает назавтра поехать на островок с замечательным пляжем, где проживает его друг-рыбак. Правда, цена за аренду моторной лодки на весь день несколько кусается, но и делать в Муара-Сиберуте тоже абсолютно нечего.
Идем в отделение единственного в этой части острова банка, где нам нужен банкомат. Банкомат есть, но международные карточки не обслуживает. Ситуацию спасает то, что у меня есть “живая” сотня долларов. Однако и официального обмена в банке нет, доллары здесь никому не нужны в принципе, и из сострадания банковский работник разменял сотню по хорошо заниженному курсу.
Остров того стоил. Все в нем выглядит как на туристических открытках, помимо шустрых домашних свиней и самого друга Гедженга, выглядящего как стереотипный индонезийский пират. Товарищ как раз вернулся с уловом – разнообразные морепродукты, вкусные даже в сыром виде. До его прибытия мы увлеченно собирали ракушки – такого изобилия и таких размеров ни я, ни Кульдар, еще не видели. Мой товарищ, неглубоко нырнув, вытащил чудесный экземпляр килограмм на 15, который при желании можно использовать под ночной горшок. Тем не менее, и он присоединился к стопке находок Кульдара и впоследствии доставлен до Таллинна.
Рыбак, по всей видимости, жил неплохо. Есть свой домик, своя лодка, пяток свиней, небольшая плантация кокосов, ящики пустых бутылок из-под пива и даже мальчик-помощник. Его, как объяснил друг Гедженга, представившийся Джонни, он взял из деревни в центре Сиберута, где совсем было плохо с едой. Как такое возможно на Сиберуте, не представляю, но осталось поверить.
Оставшиеся дни в Муара-Сиберуте прошли в бесцельном времяпровождении на побережье, разве что Гедженг показал ногу врачу и получил новую порцию антибиотиков вместе с тряпочкой для перевязки. Паром (тот, на котором мы прибыли) пришел по расписанию. На пристани мы вновь встретились с испано-шведской парой друзей, еще подъехали пятеро сёрферов-австралийцев, выгодно отличающиеся от нас классическим загаром, отдохнувшим видом, отсутствием укусов насекомых, ссадин и царапин, и наличием денег на покупку пива в портовом буфете. Но мы им почему-то не завидовали.
Гедженг нашел какого-то знакомого мотоциклиста, готового отвезти его в Мадобаг, где нет ничего – ни электричества, ни медицины, ни алкоголя. Но зато там его жизнь, и в джунглях по любому все гораздо честнее: или ты убьешь питона, или питон сожрет тебя.
***
© ZONAkz, 2014г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.