На днях журналистские дороги снова привели меня в дальний район среднерусской возвышенности. Хотя это по голландским или чешским масштабам он дальний. А для России — что такое триста километров?
Надо признать, что дороги тут в последнее время стали получше. Не все, но хотя бы некоторые. Ещё три года назад федеральная трасса М-9 “Балтия”, ведущая из Москвы в Северную Европу, идеально ровная и ухоженная до Волоколамска, затем чрезвычайно менялась в худшую сторону и уже в двух сотнях вёрст от любимой столицы выглядела так, словно над ней грамотно отбомбилось звено “Юнкерсов”. Будто бы фашисты только улетели, и наши сапёры наскоро закидали самые большие воронки чем придётся.
Теперь не то. В росное осеннее утро федеральная трасса матово поблескивает новым хорошо уложенным асфальтом. Разметка везде идеальная. Развязки с местными дорогами выполнены безупречно. Правда, сами местные дороги уже в пяти метрах от этого русского автобана превращаются в грунтовку с колдобинами или просто в две степные колеи.
В этот раз я ехал в нечернозёмную глубинку, чтобы поговорить с беженцами с Украины. Их сейчас в России более миллиона. Официальный статус беженца получили примерно 120 тысяч человек. Таких людей принимают и размещают через Федеральную миграционную службу. Остальные прибывают своим ходом и расселяются по родственникам. А родственники у донецких и луганских беженцев — по всей России.
Когда-то, во времена СССР, молодёжь из разных краёв нашей общей ойкумены училась в Москве, Питере, Киеве, Луганске (он при большевиках назывался Ворошиловград). Или в Днепропетровской области, где, кстати, набирался металлургических премудростей ваш будущий президент, а теперь правит еврейский фашист Коломойский.
Люди встречали в институте или профтехучилище свою половинку и оставались жить в братской республике. Или наоборот увозили молодую супругу в свои края. Теперь, когда в Луганске начали стрелять, гражданам бывшей единой страны вроде бы есть куда возвращаться: например, к родителям мужа в Калужскую или Тверскую область.
Как эти переселенцы устраиваются на новом месте? Может, с их помощью российская глубинка наконец-то начнёт оживать? В соответствии с поговоркой: не было бы счастья, да несчастье помогло.
В том районе, куда я приехал, беженцев и переселенцев (основной их поток пришёлся на июнь-июль) встречали приветливо, всем дали небольшое пособие и работу. Первые недели люди отходили от пережитого ужаса. Их дети переставали бояться самолётов. “Сейчас уже дочка радостно говорит: мама, смотри, самолёт! – рассказывала мне переселенка Алёна Виноградова из города Стаханова Луганской области. – А первое время, когда слышала шум мотора с воздуха, кричала и искала куда запрятаться”.
Но быстро выяснялось, что зарплаты в райцентре — пять тысяч рублей. Если повезёт – восемь. А цены почти как в Москве и в полтора-два раза выше, чем в родном Стаханове. Местные российские люди выживают в нечернозёмной глубинке за счёт домашнего хозяйства (заместитель главы районной администрации рассказал мне, что одно время его семья держала четыре коровы – хотя казахстанцев этим вряд ли удивишь). А как выживать приезжим?
Некоторые из них уже на второй месяц такой жизни потянулись в крупные российские города, где заработки гораздо выше, но и желающих зарабатывать гораздо больше. Искатели счастья из провинции и без украинских переселенцев уже ходят в Москве и Питере друг у друга по головам. Но шансы прорваться, конечно, есть. Ещё одна переселенка, Ольга Викторовна Павлова, она из города Алчевска той же Луганской области, рассказала, что собирается на заработки в Петербург. Несмотря на довольно зрелые годы. “У меня там подружка с Алчевска. У неё дочь в Питере живёт. Они снимут квартиру через неделю и приглашают меня. Подруга говорит, там есть работа как раз для беженцев. А на 5-6 тысяч здесь просто не прожить”, — объясняет свою ситуацию Павлова.
А вот две замужние дочери Ольги Викторовны вместе с зятьями и детьми собрались уезжать домой в Алчевск. Там вроде бы уже не стреляют, работа опять появилась, да и квартиры стоят брошенные, тоже не дело.
В общем, желающих оставаться и поднимать российское Нечерноземье среди украинских беженцев (почти все они этнические русские) не обнаружилось.
Совсем мало таких желающих нашлось и среди казахстанских русских, изучавших несколько лет назад условия Программы содействия переселению зарубежных соотечественников в Россию. Как я уже рассказывал, этот хитромудрый документ, во-первых, очень пафосно провозглашал готовность России принять в свои объятия сыновей и дочерей, оказавшихся по разным причинам за рубежами. А во-вторых, расписывал удивительные условия, на которых данным гражданам предстояло обниматься с любимой Родиной. Они должны были отправиться на жительство лишь в те края, где остро не хватает работников. И не в областные центры, но в самую глубинку, откуда сбежали поближе к большим городам, нормальным дорогам и вообще поближе к цивилизации местные жители. Переселенцам при этом никто не обещал бесплатное жильё и льготные кредиты. У нас ведь не Германия и не Израиль. У нас Россия. Людям предлагали обустраиваться самим и жить на зарплату в пять, восемь, редко десять тысяч рублей.
Да, некоторое количество механизаторов, животноводов, строителей и просто лёгких на подъём граждан из казахстанских отдалённых районов переехали в российские отдалённые – и вполне нормально, по собственным представлениям, там устроились. А вот для людей городских профессий и высокой квалификации условия, мягко сказать, были не подходящие. Да этих людей, собственно, никто особенно и не звал. Как говорил герой данелиевского фильма “Кин-дза-дза!”, многие страшноватые фантазии из которого стали за последние два десятилетия реалиями нашей жизни – “скрипач не нужен, дядя Вова”.
В общем, сегодня российская провинция остаётся бедной и депрессивной. Главным образом потому, что все российские деньги крутятся в Москве и нескольких мегаполисах, и делиться ими никто не хочет.
Хотя жизнь всё-таки устроена сложнее. Вот, например, в этот приезд в глубинку мы хорошо поговорили с давно знакомым мне районным начальником о том, что сельское хозяйство в традиционных его формах бывших совхозов и колхозов (а не вертикально интегрированных холдингов) в Нечерноземье совершенно бесперспективно как бизнес и без дотаций существовать не способно. Сохраняют этот, с позволения сказать, агросектор лишь для того, чтобы занять местных жителей. И выслушивать упрёки в нахлебничестве.
А почему бы не попробовать изменить судьбу? Триста километров до Москвы — не слишком далеко. Тем более, есть автомобильная и железная дороги. Места у вас – заглядение, воздух чудесный. Можно перевести в другую категорию часть бескрайних колхозных полей, нарезать на участки в четверть гектара, найти вменяемых подрядчиков (если российские дорого запросят, позвать белорусских) — и строить дачи и коттеджи. Организовать, в общем, “Вишнёвый сад”. Сразу появится много рабочих мест для местных жителей. Сначала на стройках, потом на обустройстве новых посёлков, на их обслуживании, на ремонте, на очистке зимних дорог от снега. Местная торговля поднимется. В райцентре у вас народу всего четыре тысячи человек, а взрослых так и вовсе две тысячи. Для половины, считай, удастся создать рабочие места. И не на пять тысяч рублей, а, по крайней мере, на двадцать.
Начальник, хороший человек и патриот района, ответил: только через мой труп.
Почему так? Это уже другая история.
***
© ZONAkz, 2014г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.