До нашей эры. Праздник. То ли 7 Ноября, то ли 1 Мая – не суть. Все они были омерзительны.
Студенческой колонной мелкими перебежками тащимся на Новую площадь. Колокола матюгальников старательно выгавкивают бесконечное «ура», излёт которого толпа жидко подхватывает и радостно сквернословит. Во время остановок самые ушлые отваливают в сторонку и деловито хлебают «Талас» — из горлышка в горло. У меня был приятель, который проделывал этот номер с гусарской выразительностью: раскорячив ноги и, подбоченившись левой рукой, задирал голову, разевал хавальник и заливал туда шмурдяк, не делая никаких глотательных усилий. Будто бак бензином наполнял.
Подтягиваемся к площади. Где-то позади колонны полнит уши нудит вибрирующий голос, какой бывает у отличницы, возглавившей комсомольский комитет. Умоляет: «Ребята, девочки, шире шаг! Не растягиваемся! Мы подходим к трибуне, имейте совесть!».
Ну, подходим. Комсючка уже заходится: «Смотрим все на трибуну! Улыбаемся! Машем! Сейчас мы увидим Его!» Она так и произнесла – с большой буквы. Поравнялись. На трибуне среди приземистых шляп стоит рослый и простоволосый Кунаев. Улыбается.
— А-а-а! — дурниной орёт активистка. – Смотрите, это Он! А-а-а!
Вожатая захлебнулась своим воем и слегка взрыднула. Кажется, её пробило сладостной истомой, когда срамные хляби обильно извергаются горячей струйкой похоти. Кто знает, может, так оно и было.
Вот я тогда понял: всякий культ личности во многом творит женщина. Ей так предназначено. В дикой природе самка спаривается с победителем, чтобы произвести на свет крепкое потомство, ей это подсказывает инстинкт. Не следует высокомерно открещиваться от повадок «братьев наших меньших». Женщина есть орудие естественного отбора. Она всю жизнь сортирует мужское поголовье. Ищет. Бродит. Блуждает. Блукает. От этих глаголов появилось слово – блудит. Оно со временем превратилось в крепкое ругательство.
Настаиваю: в этом нет ничего зазорного, унижающего достоинство женщины. Далеко не всякая блудит. Но каждая ищет – подсознательно, безо всякой корысти, подчиняясь закону природы. Так было, есть и будет.
Однако победители, мужчины из лиги «альфа-самцов», — редки. На всех не хватит. И тогда в дело идут их мифические подобия. Девочки сызмальства влюбляются в киноартистов, портреты которых висят над их кроватками. В певцов и рок-музыкантов. Даже в телеведущих, прости, господи. Обыкновенные, без затей парни прикнопливают фотки красоток над своим ложем либо в казарме, либо в тюрьме – чтобы «словить сеанс». Они другие. Что с них возьмёшь.
Всякий культ личности подпитывается кипящими токами женского обожания. Рудольф Валентино, смазливый жиголо немого кино, балбес балбесом, мазал раннюю плешь чернилами, пачкал наволочки своих подружек и непрерывно грыз луковицы, наживая язву. Умер молодым, но ещё 30 лет собирались на его могиле увядающие старушки, устраивая что-то вроде заупокойной мессы.
Женщины по-своему оценивают и государственных мужей – королей, премьер-министров, президентов. Они чаще всего примериваются к вопросу, а можно ли их полюбить как мужчин? И, как правило, отвечают на него утвердительно. Улыбчивый и многословный Горбачёв пленил сердца советских дам, потому что он был лапа, лапочка. И даже няшка. Но он же возбудил их лютую ненависть к своей жене. Это была чистой воды ревность.
В массовом сознании, где женская составляющая играет огромную роль, племенной вождь, а именно из его семени пророс тип государственного лидера, должен быть командиром всех мужчин и мужем всех женщин. Примерно так, только гаже, называли Юлия Цезаря. Вождь не имеет права на приватность. Его личная жизнь либо принадлежит обществу, либо её вообще нет. Сталин это тонко чувствовал, оставшись дважды вдовцом. Крупская деликатно держалась в стороне от Ильича и до, и после его кончины. Хрущёв и Брежнев с одинаковым усердием держали своих супружниц в глухой тени. Фюрер стал законным мужем Евы Браун за час до самоубийства. Бенито свои альковные делишки тщательно тушевал, хотя его последняя возлюбленная, Кларетта, не покинула дуче даже в минуту казни. Клинтону со скрипом, но простили адюльтер с Левински. Джона Кеннеди боготворили, зная о его романе с Мэрилин Монро и сочувствуя несравненной Жаклин. Тщедушный и малорослый преемник царя Бориса явно ему проигрывал обличьем, но, оказавшись на троне, очень скоро услышал задорные девичьи частушки: «Хочу такого, как Путин!» Развод не нанёс ему никакого ущерба, а пикантные сплетни лишь упрочили образ мачо. Взгляните на фотографии Ким Чен Ына, он там почти везде густо облеплен девушками цвета хаки, лица их искажены болезненным сладострастием. Попадаются и мужчины, они тоже гримасничают, но не слишком убедительно.
Некая знойная женщина Мажилиса чрезвычайно возмутила фрондирующую Сеть своими пылкими признаниями в адрес главы государства. Её обвинили в корысти и лицемерии. Не уверен в карьерной рентабельности этого порыва, однако лицемерие исключаю. Доморощенная вакханка достала из глубин своего естества тлеющий огонёк подлинного обожания власти и раздула его на всю ивановскую. Она сродни той активистке из моей памяти. Больше о ней сказать нечего.
Будет ошибочным полагать, что подобным любвеобилием наделены только правильные девочки, отличницы, спортсменки и комсомолки. В несколько похабной, но умной повести Владимира Сорокина «Тридцатая любовь Марины» выведена диссидентского пошиба чувиха. Она заметно «слаба на передок», но не получает от своего распутства плотского удовлетворения. На стене у неё висит портрет сумрачного дядьки, лик которого обрамлен шкиперской бородкой – Солженицын, по ходу. Она обожает портрет, но ему не отдашься, поэтому напропалую сношается с кем попало, пока судьба не закидывает её в постель к унылому долдону с партбилетом. И она познаёт с ним дикий кайф телесного соития под звуки Государственного Гимна Советского Союза. Как говорится, тех же щей, да пожиже влей.
То есть, мне кажется, что в составе любого народа есть обширный низовой слой, который всегда готов стать опорой культа личности. А власть во все времена была склонна к самолюбованию и самообожествлению. Цезарь, к примеру, считал себя прямым потомком Венеры. Почти все римские императоры после смерти подлежали канонизации, что дало повод Веспасиану мрачно пошутить, испуская дух: кажется, я становлюсь богом…
В той или иной степени эта родовая примета власти сохранилась по сей день. Везде. Просто некоторые хитромудрые страны сподобились её сохранить, но умело нейтрализовали. Королева Великобритании не правит, но царствует, и в её дворец стекаются бурные ручьи плебейского обожания. Зато Черчилль мог себе позволить мирское, даже почти шутовское обличье, он был карикатурно тучен, всегда подшофе, и не выпускал изо рта гаванской сигары. Есть байка. Некая женщина, депутат парламента, выговорила ему в сердцах: как вам не стыдно! Вы пьяны! На что Черчилль якобы ответил, я-то, дескать, просплюсь, вы и завтра будете некрасивой тетёхой! Вот как хамил этот толстый и красивый парниша! А Сталин не говорил, а высекал на мраморе, а на миру вынужден был таскать тяжёлый маршальский мундир и грызть чубук осточертевшей трубки, довольствуясь лишь в домашности своей старым френчем, стоптанными сапогами и папиросами «Герцеговина Флор». И я не думаю, будто всенародное обожание так уж щекотало его тщеславие. Есть легенда, что когда во время демонстрации на трибуну Мавзолея забралась узбекская девочка и принялась его обнимать, а он, скосив глаза на Берию, прошипел по-грузински из-под усов: Лаврентий, убери от меня эту вшивую! Он был законченный циник и ясно понимал, что страну, отданную в жертву историческому эксперименту, следует парализовать страхом и обожанием. Что и было сделано.
В краях, где население ещё не стало обществом, всегда возникает соблазн если не классического культа личности, то его разнообразных подобий. Иногда едва заметных, порой – ярко выраженных. Но это всё же подобия.
На днях земле был предан Гельмут Коль. И в заупокойных мантрах ясно слышалось: архитектор современной Европы! Пусть так. Не время вспоминать, что он просто позычил свою победу из рук простодырого Горбачёва. Зато теперь становится богом.
Я был в Германии во время его последних выборов, когда на трон карабкался Шрёдер. Команде, составленной из журналистов России, Казахстана, Киргизии и Узбекистана надлежало наблюдать и внимать. Большая часть пула липла к москвичам; мы же, по одному из Казахстана, Туркмении и Киргизии, – составили независимую фракцию, тусовались на троих, отдельно. Туркменка была чудо как хороша. Да и умна. И мы с киргизом, как и положено, распускали перед ней свои павлиньи хвосты, деликатно пикируясь. Но в одном были единодушны, высмеивая нравы, царящие при дворе ашхабадского правителя. И всё просили продекламировать клятву, которую ежедневно повторяли все его визири – от столоначальника до первого министра. Она долго это терпела, но вдруг выдала:
— А знаете, мальчики, — сказала она, гордо откинув назад гриву ахалтекинской выделки. — Я бы на вашем месте так не резвилась. Случись у вас такое, и вы бы как миленькие блеяли в общем хоре. Вам просто повезло, понимаете?
И мы заткнулись. По данному конкретному поводу.
Что не помешало нам говорить вообще.
О странностях любви в частности.
***
© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.