1
Эта страна закоптилась в памяти порочным дымком запретности и слезоточивым запашком отхожего места. Мои первые сигареты (скажи, надувая грудь: и-и-шак) были «Аида». Нарядная пачка, скошенные вправо буквы и мелко, внизу, с лёгким налётом молодцеватой непристойности: «ароматизирани и соусирани». А «Варна»? А «Ту-134»? А «Родопи»? Типичная скабрёзность тех лет: «Стюардессу» тянешь? А у меня «Опал»… Но всех краше и солиднее была светло-серая, твёрдая, как коробка из-под патронов, пачка, где чернели лишь две литеры: «БТ». Это было похоже на имя пистолета или инициалы шпиона. Впрочем, в табачных лавках обреталась копеечная «Шипка», которую любили старики, и загадочная «Тракия», которую никто не любил.
Но у советских собственная гордость, и карманы широких штанин полны были полны махорочного патриотизма, хоть в три горла его жги. Не нужен мне берег турецкий! Будто кто-то туда зазывал-заманивал. Или — България добра страна! (Хороша страна Болгария) Но Россия, вестимо, лучше всех.
2
Тут и начинался смех: курица – не птица, а этот край – не рай! То есть заграница, конечно, но вся такая, хм, прирученная, СЭВовская, а кущи её какие-то слишком знакомые, сочинские, ялтинские, гурзуфские — на вид, вкус и цвет. Но даже этих угодий, сочившихся горьковатой бычьей кровью, разрешали причащаться в год по чайной ложке из рук сумрачного куратора-вертухая, который тупо вербовал стукачков из вверенной ему стайки руссо-туристов и конспиративно пользовал беспарных дамочек профсоюзного сословия.
А нынче Болгария натуральная заграница, даже NATOвская вполне. Однако российская речь (руски език) вольно плещется вдоль всего её черноморского побережья.
Я туда приехал из Турции на автомобиле. Пилили до границы добрых 200 вёрст, а Истамбуль всё не кончался – стройки, жилые массивы, похожие на зубные импланты, шоколадные ленты дорог, пыхтящие заводы – ни одного просвета. Крепкая страна. Правда, водитель, турок, родившийся в Болгарии, сетовал, утверждая, что тощие коровы доедают тучных. Звали его Рыдван, и я изумился иронии судьбы, но выяснилось, что я ослышался, он оказался Редваном. Жаль.
Плоская, раскалённая, новодельная Тюркия уступает место лесистой и холмистой стране, о чем извещает пограничный плакат: Добре дошли до България! Осточертевшая латиница осталась позади, глаз радует родная кириллица, правда, диковинная. Вот предупреждающая надпись на пачке сигарет: «Откажете тютюнопушенето – останете живи заради близките си». Тютюнопушенето. Надо же. Вот чем мы занимались на заре туманной юности, выкашливая нежный дёготь «Варны». Кстати, глагол «курить» в болгарском языке считается малоприличным. Уж не знаю, почему. Български език вообще трогательный, в нём сохранился древний уют церковнославянского, русское ухо его легко улавливает. Здравейте! То есть здравствуйте. А спасибо – «благодаря». Казалось бы, предлог, требующий дательного падежа, но падежей, увы, нет. Хлеб – хляб, молоко – мляко. А вот с окном уже сложнее – «прозорец». Зато красиво. Прогулка – «расходка». Ну, допустим. Двери – «врати», это ещё понятно, а вот обращение к девушке нужно просто запомнить: мумиче. Слышится коровья нежность, не правда ли? А парень – мумчето! Это уже смахивает на испанский. Но более всего поразило название кладбища – гробищен парк!
3
Первое местечко после границы выразительно называется Звездец. Живописно обветшавший военный городок бывшей Советской армии. Срамные пятна обвалившейся штукатурки и разлапистые стрелы дикого винограда создают впечатление обесцененной Италии. Бедность и скука пляшут по обе стороны дороги, но вскоре звездец кончается, а дорога летит к приморью: воздух становится влажным, телесным, наполняется запахом бассейна, куда приходят после тщательного душа. Тут начинается рай второго класса. Курортники. Из Белоруссии, России, Украины, Казахстана, Венгрии, ещё откуда-нибудь. Это не Мальорка, не Ницца, это наша родная заграница — Несебр, Бургас, Святи Влас, Слынчев-Бряг. Не топонимы, а песня, исполняемая после стаканчика благословенной ракии!
Ну и море, разумеется, да разве о нём расскажешь?
В одном из этих влажных городков, где натужно-барочные многоэтажки, косящие под Барселону, лепятся к холмам, как опята вокруг пня, выдавая свои скромные норки за «апартаменты», где бродят нелепо татуированные, короткоштаные мужики с раздувшимися животами, набитыми висцеральным жиром, где их догоняют пышнобёдрые подруги, всегда готовые к любви и скандалу, а за ними влачится хвост дурно воспитанных детей, вечно орущих и жующих, встретился я со своими друзьями.
Они не курортники. Они алматинцы, живущие в Болгарии уже второй год. Дом построить не ишака купить, как известно. Стоило сил, нервов, денег, времени. Болгарские рабочие имеют обыкновение не торопиться. Здесь вообще никто никуда не торопится. Полуденная сиеста, растянувшаяся на сутки, недели, месяцы и годы — её балканский подвид.
Мне отвели место в первом этаже. С римскими шторами и кондиционером. Отличная комната, да я её всю безбожно завонял валокордином, которого имел трусливый запас. Комары старческого запаха не страшились и ночью пировали мною, оставаясь невидимыми и неслышными. Скорее всего, они были величиною с молекулу кислорода, которого там до крыши и выше. Кровососущих гадов столько же. Но меня это нисколько не печалило. Я, такой большой и пожилой сапиенс, нахожусь в их пищевой цепочке – бон аппетит!
4
Намечались гости, следовало ехать на рынок с великолепным названием – «Краснодар»! Ничего особенного. Он оказался раз в десять меньше Зелёного базара. Цены были повыше, но верить мне нельзя, я скверно считаю в уме. Зато рыбный ряд очаровал. Там были даже молодые акулы, у которых нет этих омерзительных костей! Я купил мидии. Вот не знаю, склонять это слово или оставить в исходной форме? Никогда их не пробовал, не видел даже, но читал прозу шестидесятников, где Крым, дешёвое вино, волейбол, купание, краткосрочная любовь на ночном пляже, гитары, косячки и, конечно, мидии.
Я их набрал целую торбу и думал, что погорячился, но где там. Треть пришлось спешно захоронить – створки были полураскрыты, стало быть, моллюск уже издох. На остальных раковинах были диковинные известковые наросты, похожие на окаменевшие бородавки, я их скоблил ножом до остервенения. Из сомкнутых раковин торчали какие-то зелёные усы, их нужно было выдирать силой. После купания в кипятке не все мидии раскрылись, их тоже следовало выбросить — от греха. Остальное пошло на стол. Ну, что сказать. Внутри мидийного домика прячется белёсая закорючка, похожая на смайлик. Пробовал, да не распробовал. Зато полезно. Говорят, природный афродизиак. Не прочувствовал. Что поделать, в моём возрасте возбуждает лишь валокордин.
Стол удался. Хозяйка дома — коронованная кулинарка в законе! Нежные телеса молодых акул, сложносочинённые салаты, сумасводящие чебуреки. И креветки! Они, возлежащие на обширном, как стадион, блюде, оказались бесподобны, хотя и подозрительно смахивали на скорпионов, покрасневших от злости. Мидии мои скромно высились над ними могильным холмиком, но тоже были без ущерба здравию поглощены. Философически немногословный хозяин дома то и дело таинственно исчезал, возвращаясь с фигурной бутылкой ракии – то соломенно-прозрачной, то красноватой, то виноградно-тёмной.
О ракии следует сочинять оды, изложенные античным гекзаметром. Она крепка, как смерть, и нежна, как поцелуй беглянки черноокой. Её не нужно поглощать верблюжьими захлёбами, её не лакают, как плебейскую водку. Ракию следует ласкать языком, перекатывая её маслянистую влагу с края на край, прижимать её к нёбу, она сама найдёт дорогу в мозжечок и совокупит его со всем тем, что итальянцы называет дольче фар ниенте, сладкое ничегонеделание.
Компания собралась яркая и пёстрая, как наряд цыганки. Был мрачный и тучный москвич, похожий внешне на одного из «братков» 90х годов — он оказался выпускником Бауманского училища, острым на язык и математически точным в определениях. Супруга его, дама изрядно весёлого нрава, происходила из весьма знатной когда-то семьи духовного сословия, однако менее всего походила она на послушницу. Была актриса алматинского театра русской драмы, с нею пришёл сын, свободный художник, живущий в Софии. Он пил одно стаканом красное вино – горьковатое, как судьба эмигранта. Рядом с хозяйкой, которая прихлёбывала лимонад, притворявшийся шампанским, сидела её мама – цветущая и радостная женщина без признаков возраста, она тоже живёт в Болгарии. Ну и я, калика перехожий, благоухающий фенобарбиталом.
5
Случилось типично русское разговорное застолье, бестолковое и праздничное, путаное, рваное, остроумное, смешливое и счастливое. Никто не рассказывал анекдотов, никто не пытался петь, никто не провозглашал вымученных тостов. Все хохмили. Выпускник бауманки делился своими выводами по поводу образовательного уровня болгарских инженеров, которые, как выяснилось, не отличают силу от массы. Я в ответ зачем-то упомянул законы Ньютона, на что москвич, сверкнув цыганскими глазищами, резонно спросил, а они здесь при чём? Его, уникального специалиста по технологиям оборонного значения, родина не удержала. Какое-то время он ещё возглавлял российский филиал «Фольксвагена», но, хлебнув суеты и тупости, махнул рукой и переселился в Болгарию. Независимый художник в неожиданных красках живописал Софию, где живёт уже давно. Много говорили об алматинской «Белке», о тротуарах, бордюрах и ретивом градоначальнике. Да мало ли поводов для сердитых разглагольствований у бывших граждан бывшей страны.
В урочный час гости стали прощаться. Дом затих. Из добровольного изгнания явилась безукоризненно воспитанная собака и умоляюще посмотрела на хозяина: пора бы и прогуляться?
Солнце, наконец, укрылось морем и заснуло. На той стороне залива, где, кажется, Несебр, стали вспыхивать ночные огни и букетики салютов. Звук, покорный законам физики, прилетал с опозданием и был похож на отдалённые раскаты грома.
Или на эхо войны – не то прошедшей, не то будущей.
Не к ночи будь помянута.
***
© ZONAkz, 2018г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.