Слово о Нурбулате

Написать эту статью мы решили еще год назад, и именно так – вдвоем. Каждый из нас считает себя, в большей или меньшей степени, учеником Нурбулата, и нам есть, что рассказать о нем. Делать же это необходимо не только потому, что Нурбулат был носителем больших знаний и интересных, современных идей, и нельзя, чтобы это было забыто. Но еще и потому, что сами эти идеи постоянно сталкиваются с вызовами и угрозами. Публикуем ее сейчас, потому, что было правильным, что сначала прошла презентация трудов КазНИИ по проблемам культурного наследия номадов, главного научного детища Нурбулата.

Нурбулат Масанов был, прежде всего, профессиональным и высококвалифицированным ученым-историком. Причем эту специальность он выбрал целенаправленно и сознательно, под благотворным влиянием и интеллектуальным окружением среды, где он родился и воспитывался. Его отец – Эдиге Масанов – один из первых казахских ученых-этнографов послевоенной поры. Как неоднократно говорил сам Нурбулат Эдигеевич о себе и своей семье – он был интеллигентом в третьем поколении. Родной дед – Айдарбек Масанов был активным участником всем известного сейчас казахского политического движения “Алаш” начала ХХ века. Конечно, как каждый порядочный интеллигент, он никогда не позволял себе кичится такими родственными корнями, но всегда гордился собственным происхождением. Другой дед – историк Мусатай Бекбулатович Ахинжанов и дядя Нурбулата со стороны мамы – известный археолог, специалист в области средневековой истории Казахстана – Сержан Мусатаевич Ахинжанов, близкий друг отца – востоковед, филолог, историк – Вениамин Петрович Юдин и многие другие стали тем творческим интеллигентным сообществом (можно добавить, благоприятной экологической нишей), где рос молодой Нурбулат Масанов.

Он обладал очень сильным харизматичным характером и волей, честностью и правдивостью, искренностью и открытостью к диалогу и дискуссии по любому значимому вопросу. Для него жизненным кредо было быть всегда первым в любом деле и оставаться Личностью, иметь неизменно собственную независимую точку зрения на все явления, события и процессы. Имея выдающийся аналитический склад ума ему удавалось найти адекватный и своеобразный ответ на непростые вопросы как прошлого, так и настоящего времени.

Нурбулат после окончания исторического факультета КазГУ им. С.М. Кирова (ныне КазНУ им. аль-Фараби) пришел работать в Институт истории, этнографии и археологии им. Ч.Ч. Валиханова. В 1980 г. защитил кандидатскую диссертацию по налоговой политике царизма в Казахстане в 20-40-е гг. XIX века. Уже тогда, когда он занимался этой темой, Масанов увлекся крайне интересной и сложной одновременно проблемой кочевничества в истории Казахстана, которую считал главной особенностью исторического прошлого казахского народа.

Он всегда говорил, что трехтысячелетняя история номадов неизменно будет перевешивать на чаше весов другие периоды, в частности, историю новейшего времени. И это действительно так. Господство кочевого типа экономики и соответствующей культуры на протяжении длительного отрезка времени можно было объяснить только сквозь призму специфики природно-климатических условий аридной зоны Евразии, куда непосредственно относится и территория Казахстан, которые жестко диктовали именно такую мобильную форму ведения хозяйства, при котором большая часть населения должна была вести подвижный образ жизни.

В историографии Казахстана, в те времена – 50-70е гг., существовала своя сильная кочевниковедческая школа, представленная такими маститыми исследователями как С.З. Зиманов, С.Е. Толыбеков, В.Ф. Шахматов, А.Е. Еренов. В этой когорте казахстанских ученых достойное, можно даже сказать, ключевое место сейчас занимает и Н.Э. Масанов. Чтобы внести что-то новое в такую сложную междисциплинарную отрасль исторической науки как кочевниковедение были необходимы, подлинно, титанические интеллектуальные усилия, огромная работа с прежней и современной ему исследовательской литературой, поиск и привлечение как традиционных так и новых источников информации, комплексный подход к источниковедческой базе, выявление и учет новых теоретико-методологических принципов и тенденций историко-этнографической науки и, наконец, пожалуй, самое главное – запас необходимых знаний основополагающих принципов кочевого образа жизни. Все это было сделано Нурбулатом за сравнительно короткий срок и на высокопрофессиональном уровне.

Личное мое знакомство с Масановым произошло в феврале 1992 г., когда после защиты докторской диссертации Н.Э. вернулся из Москвы в Алма-Ату, на преподавательскую работу в КазГу. Н.Э. на кафедре достались обзорные лекции по подготовке студентов-выпускников 5-го курса истфака к серьезному государственному экзамену по “Истории Казахстана”. Этот выпускной госэкзамен только вводился в учебный план, и раньше студенты не сдавали эту дисциплину как аттестационный предмет. Лекции Н.Э. вел по не стандартно-шаблонной схеме. Взяв примерные задания к экзамену, он зачитывал подготовленные вопросы и давал подробный комментарий к ним, с указанием рекомендуемой научной литературы. При этом, что меня удивило, Н.Э. вел занятия фактически не заглядывая в записи подсобного материала и опирался больше на свою память. Данные им комментарии были подробной справочной информацией по истории Казахстана с древнейших времен. Н.Э. чувствуя усталость аудитории от огромного потока исторической информации, специально для разрядки, делал небольшой перерыв примерно на 15 минут. В один из таких перерывов я ближе познакомился с ним. С тех пор прошло уже почти двадцать лет, но для меня все еще кажется, что это было недавно, буквально вчера…

В ходе нашего общения с Н.Э. он посоветовал мне “не распыляться” по всей проблематике, а заняться одной темой, например, военным делом казахов. Это совет сыграл в моей жизни существенную роль и дал мне исследовательский ориентир на долгие годы. Я действительно увлеченно занялся этой тематикой и в следующем 1993г. представил ее как дипломную выпускную работу. В процессе работы над ней пришел к интересному выводу, что у кочевников Центральной Азии существовал особый военизированный институт облавных охот. В дальнейшем дипломный труд перерос или точнее перешел в самостоятельную кандидатскую диссертацию, которую я защитил в той же аудитории, где (ирония судьбы?) проходило обсуждение моя выпускная квалификационная работа.

У Н.Э. всегда можно было получить квалифицированную помощь или пояснение по возникающим вопросам. Мне посчастливилось прослушать отдельный спецкурс по проблемам кочевничества, который вел Масанов. Сама постановка темы и манера изложения материала давали возможность собственного осмысления затронутых аспектов и не позволяли спокойно относиться к самому себе. Вопросы мгновенно могли перейти в диалог, дискуссию или острый спор. Н.Э. всегда нуждался в такой аудитории, которая живо могла реагировать на поднятые проблемы. При этом культура полемики, демонстрируемая им, была на высочайшем уровне. Именно Н.Э. организовал открытый дискуссионный клуб на истфаке университета, куда приходили известные общественные деятели, ученые, начинающие политики, лидеры различных движений, партий.

В апреле 1992 г. он провел специальный научно-теоретический семинар для преподавателей региональных вузов страны ведущих занятия по истории Казахстана с участием ведущих академических ученых, таких как: Ю.А. Зуев, Ж.Б. Абылхожин, В.А. Моисеев, И.В. Ерофеева, К.М. Байпаков, М.Х. Абусеитова, А.Ш. Кадырбаев, А.С. Елагин, О.И. Исмагулов. Это было нужно, прежде всего, для местного профессорско-преподавательского состава казахстанских вузов, так как “История Казахстана” как дисциплина была новой для молодой республики. В стране тогда не было популярных учебников и учебных пособий для студентов. К слову сказать, ситуация в этой области по прошествию стольких лет, пока оставляет желать лучшего.

Вернувшись через много лет в историческую науку, он по его словам, “увидел руины”. Возглавив в 2005 г. институт культурного наследия номадов (более известен как “институт номадов”) он хотел поднять на серьезный уровень казахстанскую науку, привлечь новые молодые кадры, восстановить давние научные связи и контакты с учеными других регионов, планировал разработать и вести большую исследовательскую программу. К большей чести его преемников эта работа была не только не свернута, но и активно продолжена и уже всего за пять лет, есть серьезные наглядные практические результаты, которые пока не достижимы для других научных коллективов.

Среди его идей, большое значение имела открытая им закономерность дисперсного развития кочевого общества – одно из фундаментальных понятий современного кочевниковедения. Сам Масанов доказывал, что дисперсное состояние номадов (буквально необходимость их рассредоточения на большом пространстве) является всеобщим законом жизнедеятельности кочевого общества. По индексу научной цитируемости и упоминанию в списке использованной и рекомендуемой литературы его труды в историографии давно занимают лидирующие позиции. Практически ни одна серьезная работа по истории Казахстана и Центральной Азии не только до начала ХХ века, но и даже изучение советского периода не обходится без упоминаний или ссылок на его исследования.

Он знал лично многих известных историков, этнографов, археологов Казахстана, России и других стран ближнего и дальнего зарубежья, со многими имел тесные дружеские отношения, был осведомлен обо всех концепциях и теориях выдвинутых как в историографии Казахстана, так и в иностранной научной литературе. Эти системные знания позволяли ему оперировать сложными научными понятиями и терминологическим аппаратом целого комплекса гуманитарных дисциплин. Нурбулат Едигеевич был разносторонне развитым человеком. Например, владел глубокими познаниями в мире спорта, любил комментировать футбольные матчи и хоккейные баталии известных командных клубов Европы и Америки. Многим известно, что именно он стоял у истоков молодой политической науки Казахстана и компетентно разбирался в политэкономических теориях и динамике макроэкономических показателей, и особенно остро реагировал на текущую общественно-политическую жизнь страны, видел, и самое главное, не только критиковал, но и предлагал конструктивно-оригинальные решения злободневных проблем транзитного периода. Имя Нурбулата Масанова навсегда останется в памяти как образ подлинного ученого и исключительный пример бескорыстного служения высоким идеалам поиска научной истины, общественного прогресса, мужественности и гражданственности.

Я впервые увидел Нурбулата Масанова в конце 1980-х, на фестивале газеты “Ленинская Смена”. В рамках этого мероприятия была организована публичная лекция его и Абылхожина в концертном зале, который тогда был в соборе в Парке панфиловцев, о голоде 1930-х годов. Тема и лекторы сделали лекцию главным событием фестиваля. Когда вскоре я узнал, что Масанов будет читать цикл публичных лекция по истории казахов в Доме ученых, сразу пошел на них. Потом, учась на журфаке, при любой возможности ходил на его лекции на истфаке.

Я с детства интересовался историей, но Нурбулат, когда мы познакомились, помог мне тогда, еще школьнику, понять, что история – это не только и даже не столько битвы и войны, а, в первую очередь, повседневная жизнь, труд, творчество людей, изменяющие действительность. Удивительно, но ему не жалко было тратить на это время. А его лекции были совершенно непохожи на все, с чем мне до того приходилось сталкиваться, он не “рассказывал тему”, а словно разворачивал огромную и рельефную карту исторического процесса.

Другую сторону его личности, хорошее понимание современных политических процессов, я узнал чуть позже, в сложный период начала 1990-х. Он высказывал смелые и интересные мысли о государственном строительстве в Казахстане, о приватизации, о выстраивании отношений молодой страны с другими государствами, об эмиграции из Казахстана. Я работал тогда в газете “Азия”, и предложил редактору сделать интервью с Масановым. За пределами научного мира он тогда еще не был известен, и мне пришлось убеждать шефа, что это стоит того. Но после первого интервью, о состоянии казахстанской историографии, любые предложения проинтервьюировать Нурбулата в редакции шли “на ура”.

Его роль в нашем обществе в очень сложный для этого общества период была важной и разноплановой. Он и сам нес в него новые знания, идеи, и помогал находить друг другу людей, которым было что сказать или хотелось слушать и узнавать. Благодаря ему я познакомился с такими яркими личностями, как Абылхожин, Ерофеева, Моисеев, позже – Хазанов. Эту коммуникационную функцию выполнял Нурбулат и в отношении многих других людей.

Стоит сказать, что он был первым, кто ввел в казахстанское информационное поле целый ряд понятий, до того неизвестных у нас за пределами узкого круга ученых, даже на терминологическом уровне. Это, например, такие понятия, как экологическая ниша, или то, без чего невозможно сегодня описать происходящие в Казахстане процессы – маргинализация. Он же первым обнародовал тезис о цивилизационной значимости для казахского народа того времени, когда большинство казахов будут рождены в городах (впоследствии этот тезис разделили даже его идейные оппоненты). Через свою открытость, общительность, готовность общаться со СМИ, Нурбулат транслировал свои колоссальные знания в общество. Хотя далеко не всегда это было легко, ему приходилось сталкиваться не только с симпатиями и благодарностью. Было и агрессивное неприятие, были и провокации. Это тоже стоит помнить, уже потому, что это не только история яркой, но одной личности; это уже история развития казахстанского общества.

Нельзя не отметить и тот вклад, который Нурбулат внес в развитие культуры общественной дискуссии в Казахстане. Его дискуссионный клуб “Политон”, открытый для всех, много лет был главной информационной площадкой для “третьего сектора”. Стандарты, заложенные Нурбулатом через этот проект, на мой взгляд, до сих пор никем из его последователей в этой сфере не достигнуты.

До сих пор в среде нашей интеллигенции не появилось личности, которая могла бы встать рядом с Нурбулатом Масановым по широте и глубине знаний, многообразию деятельности и обоснованности смелости суждений. Забывать его – значит обкрадывать современную историю Казахстана.

***