На последнем в прошлом веке Совете иностранных инвесторов Президент признал, что наиболее мы отстали в области правовой реформы. Боюсь, здесь он копнул глубже чем самому бы хотелось.
Сказал, будто Америку открыл! А разве у нас не так, разве вообще по-другому может быть? Различия, на первый взгляд, чисто количественные: “у них” тоже законы нарушаются; у нас, правда, больше, так это дело наживное, вот подтянем правовую реформу, и заживем цивилизованно!
Знатоки мировой истории могут охладить энтузиазм приверженцев программы 2030: современные Европа и США есть прямые наследники римского права (путь рухнет мир, но восторжествует Закон!), корнями уходящего в еще более древнюю Элладу. Так что если по эволюционной теории, то нам до “их” уровня — три тысячи лет развиваться. На что патриот резонно возразит: и мы не на пустом месте строим! И на нашей древней земле были государства, были законоуложения, суды биев, была, в конце концов, советская юридическая школа. А что касается скорости, то сейчас у нас Интернет, спутниковое телевидение, стратегическое партнерство с США и рыночное правительство, решительно идущее по пути реформ. Короче – догоним Запад семимильными шагами!
Осталось определиться: что же за дистанцию мы должны преодолеть, только ли количественные различия между нами, или есть еще и качественные барьеры? К примеру, сколько еще (сто, двести или пятьсот) новых законов должен принять парламент, чтобы они начали “работать”? Только ли финансами измеряется дистанция между нашими “органами” и их западными аналогами? Если мы найдем денег, чтобы хорошо платить и оснащать наших полицейских, станут ли они на самом деле похожими на, скажем, своих американских коллег?
Количественные различия, разумеется, велики, но как раз они-то принципиально преодолимы. Однако есть между тем, что мы хотим иметь, и имеем сейчас, а также имели десять, сто и тысячу лет назад, одна несхожесть, а точнее – противоположность тому, что появилось еще в Древнем Риме – универсальность Закона по отношению к любому человеку, будь он сам законодателем или даже верховным Правителем.
Вообще говоря, так, как было и есть на нашей земле при Аттиле, Чингис-хане, Тамерлане, Александре
III, Сталине, Брежневе и Назарбаеве, когда очередной Правитель сам устанавливает Законы, сам их меняет и сам же выводит своих приближенных (и себя самого) из-под действия собственных законов, – это совершенно соответствует человеческой природе и очень даже объяснимо. Необъясним, если задуматься, как раз противоположный феномен: откуда вообще могли появиться Демократия и Право, как формы государственного устройства?Если в реальности что-то существует, кажется, что так и должно быть, и сейчас любой студент-политолог вам доходчиво объяснит, как в развитых странах работают сдержки-противовесы, и почему даже президент США может быть вызван в суд. Ну да, когда Это уже есть – понятно, как оно работает, но вот как оно появилось? Как абстрактное Право могло подняться над страстями и желаниями живого Человека?
А как, собственно говоря, появился первый Человек, как из мертвой материи возникла жизнь на Земле?
Боюсь, материалистам-дарвинистам, вроде меня, только кажется, что они знают ответы. Вот, скажем, обнаруживаются факты: оказывается, первобытный
homo sapiens существовал на Земле одновременно с его “предками” – неандертальцами и питекантропами. Так от Кого тогда произошел Человек Разумный? А чем можно объяснить, что при миллионнолетней истории человечества первые цивилизации зародились всего около пяти тысяч лет назад и как-то “все вдруг”? А кто объяснит феномен “осевой эпохи”, когда почти одновременно “вспыхнули” великие мировые религии-философии, а Конфуций и Лао Цзы в Китае, Заратуштра в древнем Иране, Будда в Индии, Платон, Сократ и Аристотель в Греции, царь Соломон (Екклизиаст) с другими ветхозаветными пророками в Иудее оказались историческими современниками?Не мое дело гадать – падала ли когда и на землю нынешнего Казахстана искра Божия, но одно (после десяти лет иллюзий и разочарований “рыночных реформ”) выявляется вполне определенно: с точки зрения правовой, а следовательно, и общечеловеческой зрелости, мы еще на стадии язычества. Исторический провинциализм сродни провинциализму географическому: когда непроницаемые границы СССР вдруг исчезли, Казахстан неожиданно для себя оказался посреди совершенно иного мира, подобно архаичному сельскому жителю, попавшему сразу в современный мегаполис.
Нельзя сказать, что для отдельного дикаря встреча с цивилизацией обязательно заканчивается катастрофой. Пожалуй, наоборот, как раз языческий тип личности, не обремененный наслоениями более поздних культур и догматов, наиболее приспособлен для подлаживания под новые формы, индивидуальных примеров чему мы наблюдаем великое множество.
Новейшая история дала нам удивительные феномены коллективного “впаивания” архаики в современность. Скажем, те же сицилийские иммигранты, завезшие в Новый Свет первобытные семейно-родоплеменные жизненные устои, породили такой неотъемлемый элемент американской цивилизации и культуры, как мафия.
Влияние при контактах всегда обоюдно: идет, так сказать, перетягивание каната — язычество подтягивается к стандартам цивилизации, культура обогащается и… дичает.
Собственно говоря, все части бывшего СССР переживают сейчас период “имплантации” в исторически незнакомую им (кроме Балтии) западную рыночно-демократическую цивилизацию. А поскольку они делают это порознь, каждая республика усваивает больше формы, или больше содержания, в соответствии с той исторической “национальной” базой, с которой она оказалась в момент получения суверенитета. Специфика Казахстана – самая высокая во всем СНГ степень подражательства: нигде свободный рынок не внедряется так радикально и так… малосодержательно. Подлаживание под современный мир без усвоения его культурно-цивилизационных основ: в этом, собственно говоря, корень всех проблем – и наших собственных, и тех, которые мы создаем для своих международных партнеров.
Романтикой раннего мистицизма веет от нынешней повсеместной нашей веры в самостоятельную силу слов, если они написаны на бумаге и обозначены магическим заклинанием “Закон”. Вот уже более десяти лет не только власть предержащие, но и “электорат” охвачены иллюзией законотворчества: считается, что решение любой проблемы, наведение порядка в любом деле начинается с принятия “хорошего” закона “про это”. Женщинам нужен закон о женщинах, милиционерам – о милиции, молодежи – о молодежи, пенсионерам – о пенсиях…
Каждое правительство за все годы реформ, каждый министр в каждом правительстве, каждый парламент, каждый парламентский комитет, депутатские группы и депутаты поштучно, любая политическая партия, общественная организация, да просто отдельные деятели – все имели и имеют панацеи выхода из кризиса и превращения Казахстана в процветающее государство, начинающиеся со слов “нужен Закон про… ”.
Не только с точки зрения властей, но и в общественном мнении количество принимаемых законов считается главным критерием полезности для страны высшего представительного органа. Вспомним, что было поставлено в основную вину последнего Верховного Совета, распущенного ввиду “нелегитимности”? Что он занимался политикой, вместо того чтобы принимать законы. Каково главное официально объявленное достоинство первого нашего парламента, сумевшего отработать срок без роспуска? Правильно: депутаты приняли много законов! И хотя счет принятым за суверенные годы законодательным актам пошел уже не на десятки, даже не на сотни – на тысячи, потребность в них не уменьшается. Сам Президент, уже много раз воспользовавшийся правом объявлять законопроекты срочными и приоритетными, опять имеет целый пакет неотложных нововведений, а общий план законодательных предложений правительства Касымжомарта Токаева для нового Парламента – велик, как в прежние годы.
Здесь можно провести прямую аналогию с инфляцией, начинающейся из-за “накачивания” экономики “пустыми” денежными бумажками. В культурных государствах традиция законотворчества исходит из юридической фиксации неких отношений, либо уже имеющих место в реальной жизни, либо обеспеченных общественными и материальными ресурсами для их введения. У нас же в виде законов оформляется что угодно: от не материализуемой идеологии (Закон о языках), ненаучной фантастики (бюджеты), откровенной показухи (борьба с коррупцией) и других нереализуемых “хотелок” властей до прямого отраслевого, регионального и корпоративного лоббизма.
Сколь ни обидно упоминание о язычничестве, куда же деться от очевидного: идет заполнение пантеона маленьких божков-закончиков: под все явления, желания и потребности. А где многобожие – там безбожие! Сотворили под очередную надобность нового кумира, а он
“не работает” — так свергнуть его, бросить под ноги то, чему вчера поклонялись, устроить ритуальные пляски вокруг следующего идола с надписью на лбу “Закон о …”!Предлагаю пари любому: не найдете в казахстанском законодательстве ни одного акта по сколько-нибудь серьезному вопросу, который бы не менялся! О собственности, о приватизации, о земле, об инвестициях, о правительстве, местных властях, о выборах … — все это переписывалось не по одному разу. А, скажем, фискальное законодательство – это просто многолетне-ежемесячный “мыльный” сериал!
Детские забавы, если нет нормального воспитания, кончаются растлением несовершеннолетних. Наивно надеяться на прогресс в законодательной сфере, если налицо правовой регресс. В первые годы суверенитета рождение новых законов, как и переписывание принятых, шло с юридической точки зрения без грубых “накладок”. Так, поправки в унаследованную от СССР Конституцию Казахской Советской Социалистической Республики вносились хотя и многократно и, буквально, “оптом”, но все, формально, в соответствии с ее же нормами. Первая суверенная Конституция 1993 года также была рождена без заметных юридических патологий. Точно также “валовое производство” законопроектов, их новых версий, поправок и дополнений, сверялось со статьями действующих на тот момент Конституций и с нормами уже принятых законов. По крайней мере, за этим следил штат квалифицированных специалистов двух первых Верховных Советов. Все это уже в прошлом.
Первый грубый разрыв легитимности законотворческого процесса произошел в знаменитом 1995 году. И отнюдь не случайно, а по принципу “если нельзя, но очень хочется (если к тому же есть суверенитет) – то можно!”.
Напомним: то было время приближения очередных президентских выборов. И это в условиях, когда Верховный Совет, при всей своей средне-депутатской серости оставался, все же действительно высшим органом законодательной и представительной власти, плюс – “гнездом” персональной оппозиции. Частный иск Татьяны Квятковской стал той юридической “мухой”, из которой Конституционный Суд выдул “слона” общей нелегитимности. Само то решение формально Конституцию не нарушало, оно лишь послужило “спусковым крючком” для двух неконституционных референдумов.
Действующая тогда Конституция (статья 64, часть 7) закрепляла право принятие решения о проведении референдума за Верховным Советом. Статья 78 (часть 7) той же Конституции давала также и Президенту право на принятие решения о проведении референдума, но только после консультаций с Верховным Советом, которого… уже не было.
Четвертое положение Основ конституционного строя определяло тогда народ единственным источником государственной власти и устанавливало, что никакая его часть, организация или отдельная личность не могут присвоить себе это право. И там же указывалось, что право выступать от имени всего народа Казахстана принадлежит только Верховному Совету и Президенту (подчеркнем, в пределах их конституционных полномочий).
Шестое положение Основ конституционного строя определяло, что государственная власть основывается на принципе ее разделения на законодательную, исполнительную и судебную. Оно же устанавливало, что законодатель исходит из незыблемости основ конституционного строя и что государственная власть осуществляется на основе Конституции.
Главой государства и главой исполнительной власти, согласно статье 75 Конституции, являлся (перед референдумами 1995 года) Президент, а единственным законодательным (и высшим представительным) органом был, в соответствии со статьей 62, Верховный Совет. Прекращение деятельности признанного нелегитимным Верховного Совета было произведено самим Президентом, причем он же на основании восстановленного им в действии (еще один неконституционный акт) закона времен “самороспуска” предыдущего ВС “О временном делегировании Президенту РК и главам местных администраций дополнительных полномочий” принял на себя обязанности законодателя.
Статья 75 действующего в то время Основного Закона определяла, что гарантом Конституции является Президент. Статья 78 (часть 1) той же Конституции обязывала Президента принимать необходимые меры по охране конституционного строя, прав и свобод граждан.
Суммируем: коль скоро персональные действия самого Президента, предпринятые после решения Конституционного Суда, блокировали действие сразу нескольких основополагающих конституционных норм, именно он, одновременно как гарант Конституции, как законодатель, как глава государства и как глава исполнительной власти обязан был, по Основному Закону, принять меры к восстановлению конституционного строя, для чего был только один легитимный путь – назначение выборов нового Верховного Совета.
Любое же иное действие главы государства, тем более направленное на изменение конституционных норм и самой Конституции в момент нарушения конституционного строя и утраты возможности применения многих норм Основного Закона, юридически не может квалифицироваться иначе, чем нарушение конституционных обязанностей Президента перед высшим источником власти – народом Казахстана.
Лиха беда начало! Когда к лету 1999-го экономическая и политическая ситуация ухудшилась настолько, что Президенту стало нестерпимо рискованно тянуть с новым переизбранием, парламент сотворил очередную порцию конституционных нарушений, начиная с отмены решения всенародного референдума о продлении президентских полномочий до декабря 2001 года. Не станем перечислять все те нормы Конституции, которые парламент преступил, “поправляя” ее же, – это займет много места. Но что показательно, на этот раз юридическая техника была на порядок хуже. Понятно, назначение “досрочных” перевыборов, как и игнорирование конституционного запрета избираться на третий срок подряд, так или иначе требовали силового “взлома” норм Конституции. Но почему так поразительно много нарушений, нестыковок и просто “ляпов” допустили парламентско-правительственные юристы там, где вполне можно было без этого обойтись? Поражаться этому не стоит: все закономерно. Во-первых, как и все прочее, квалификация аппарата неуклонно снижается и теперь даже просто “чистить” законопроекты на предмет их соответствия действующему законодательству – уже проблема. Но важнее другое: когда законотворчество (что очевидно для всех, к этому процессу причастных) подминается обслуживанием частных интересов власти, возникает состояние всеобщей развращенности. Эдакое “никому ничего не надо”: правоохранительным верхам – поскольку спрос с них идет не за службу Закону, а за службу Хозяину, а с исполнителей – чего с них спрашивать? Это — как раковая опухоль: если появилась, захватывает весь организм. Следующий этап правой деградации в Казахстане – последние парламентские выборы. Нет, я не собираюсь здесь повторять заезженный тезис о массовых фальсификациях. То, что власти самым откровенным образом “кинули” всех неугодных кандидатов, это банальный факт. Как говорится, смерть одного – трагедия, смерть миллионов – статистика. Конкретных фактов нарушений избирательного законодательства слишком много, чтобы ими еще можно было кого-то потрясти. Закон, конечно, был убит на этих выборах, и оппозиция вместе с ОБСЕ и двусмысленными США уже отслужили по нему панихиду. Но есть и обратная, еще большая беда, о которой пока не сказано: каково самим властям жить в одном доме с разлагающимся Законом-покойником.
Вот две конкретные “картинки” с последних выборов, от которых веет близким могильным холодом: мертвый закон тянет за собой своих же “победителей”. Первая: как сами себя “наказали” те, кто заранее был “назначен” в парламент. Газета “Начнем с понедельника” в номере от 17 ноября опубликовала совершенно потрясающую, но никого не потрясшую сенсацию: сколько денег было потрачено только на прокат рекламных телероликов. Так, Гражданская партия заплатила 474 560 тысячи долларов, а “Отан” – 359 64. И это при том, что общий лимит избирательного фонда каждой партии был ограничен законом суммой в 300 тысяч долларов. “Отановец” Шарип Омаров потратил на телерекламу 123 778 долларов (сравните с установленным Законом общим лимитом в 30 тысяч!), а Исахан Алимжанов (для самовыдвиженцев лимит на всю избирательную кампанию меньше 25 тысяч долларов) заплатил только за телеролики 54 044 доллара. И это – лишь малая часть затрат, совершенно откровенно выставлявшихся напоказ: громадные билборды, оплаченные публикации и телешоу, раздача подарков, бесплатные концерты и так далее. То есть “свои” кандидаты даже не посчитали нужным хотя бы изображать видимость соблюдения избирательного законодательства, чем “подставили” не только себя и новый парламент, но и национальную правоохранительную систему. Ситуация фарсовая: тот же Генеральный прокурор, как и руководитель Центризбиркома, обязан, по действующему законодательству, немедленно начать расследование обнародованных 53-тысячным газетным тиражом фактов, но сделать это они никак не могут, поскольку факты-то – действительные!, и, по юридическим канонам, выборы придется признавать незаконными.
Вторая “картинка”: как “вляпался” сам Центризбирком. Перед парламентскими выборами парламент “осовременил”-таки не соответствующий Конституции Указ Президента “О выборах”, превратив его в одноименный конституционный закон. Среди немногих поправок, призванных продемонстрировать демократические “подвижки”, была и такая: теперь составы всех избирательных комиссий, по вертикали, должны утверждаться не соответствующими акимами, как это было установлено в Указе, а, по их представлению, вышестоящими избиркомами. По сути, это нововведение есть чистая бутафория, оставляющая в руках исполнительной власти главный рычаг манипулирования выборами – полный контроль над персональным составом всей избирательной системы. Как говорится, что в лоб, что по лбу: утвердит “верных” людей сам аким или этот же список узаконит его креатура. Однако акт, ничтожный с политической точки зрения, имеет полновесность юридически-процедурную: после 8 мая 1999 года, когда все нормы “нового” закона, согласно его же статье 133, вступили в силу, Центризбирком обязан был провести переформирование всех территориальных избирательных комиссий, те – окружных, а последние – участковых. Тем более что даже численный состав “новых” теркомов был уменьшен по сравнению с ранее образованными. Обязан был, но… не провел, и теперь все депутаты “подвешены” на элементарно-очевидный процедурно-юридический “крючок”: мандаты им вручены избирательными комиссиями, утратившими легитимность… за полгода до выборов!
Почему Центризбирком “не удосужился” организовать эту, пусть и объемную, но такую несложную формальность – загадка! Впрочем, отгадка, конечно, в том же укоренившемся среди высокопоставленных исполнителей ощущении: коль скоро время от времени им приходится “пригибать” Закон под текущую нужду Власти, в промежутках они и сами присваивают себе право выбирать: исполнять закон или воздержаться. Не обошлось, видимо, и без нашего “фирменного коктейля”: лень со спесью и бестолковостью.
На эту растущую, слой за слоем, пирамиду нелегитимности политической системы наслаиваются и прочие, устраиваемые самими властями, разрывы в хозяйственном и гражданском законодательствах. Перечислять можно долго, вот только несколько характерных примеров, когда само правительство самым прямым образом, при попустительстве или даже с помощью “правоохранительных” органов нарушало действующие законы Казахстана. Это — раздача невозвратных кредитов при Сергее Терещенко, “оффшорная” приватизация Акежана Кажегельдина с продажей “инвесторам” только ликвидной части предприятий и устройством специальных “могильников” для долгов и неисполняемых обязательств, передача “иностранным” частникам естественных коммунальных монополий, отказ от индексации пенсий и исполнения других социальных законов и пр.
В целом картина получается следующая: сейчас в Казахстане нет ни одного органа власти и управления, который был бы формально легитимен с позиций казахстанского же действующего законодательства. Соответственно, продолжая ту же юридическую логику, не обладают должной степенью законности все принятые этими органами правовые акты и совершенные действия.
Пока пирамида нелегитимности парадоксальным образом держится именно на своей универсальности. Внутри нее нет ни одной точки самостоятельной легитимности, с опорой на которую мог бы осуществляться процесс противодействия нарушению юридического Права. Парламент, Суд и Прокуратура, тем более Конституционный Совет, разумеется, полностью “вписаны” в эту систему, и их свобода действий жестко ограничена безальтернативной обязанностью, в конечном счете, не сотрясать, а охранять “устои”. А снаружи наша неправовая пирамида защищена государственным суверенитетом Казахстана!
Итак, коль скоро пирамида казахстанского законодательства основывается не на приоритетности юридического Права, роль опоры и гаранта всего играет персона, конкретно — Президент. Такая система весьма прочна и… крайне неустойчива. Биологический цикл короток, исторический — еще короче. Где гарантия, что смененный Личный Интерес гарантирован от искушения списать недостатки на предшественника, “обнаружить” нелегитимность какой-то части законодательного наследства, будь то “незаконная” приватизация кому-то чего-то, “нелегитимность” отдельного контракта, постановления правительства или закона, а то и всех депутатов или даже самой Конституции. Благо, формально доказать это будет несложно, а юристы-добровольцы на такую работу — и подающие надежды молодые негодяи, и испытанные аксакалы — всегда под рукой.
У Куприна есть мысль, что самые верные жены получаются из бывших проституток. Может быть, относительно падших женщин это и так, но вот как поднять к правовому целомудрию казахстанскую юридическую систему – это проблема из проблем! Ведь именно “правоохранительная” и “правотворческая” части казахстанской государственности развращены законопренебрежением в наибольшей степени – от младых ногтей курсантов-абитуриентов до высокопоставленных юридических седин.
Нелукавое служение юриспруденции предполагает верховенство юридического права над любой властной личностью и не может не основываться на каких-то эталонах поведения, личных примерах. А в Казахстане, по самой сути созданной системы, нет и не может быть ни одного (ни одного!) должностного лица: министра, акима, следователя, судьи, прокурора или законотворца, постоянно не нарушающего писаное право. И нет никого персонально, кто стал бы известен в народе именно тем, что защитил Закон от посягательства Власти и при этом сохранил должность.
Но кадровая “безнадега” – это еще не главная беда, даже не полбеды. Неправовой характер Казахстана – вот беда. И не юридическая, а всенародная и общегосударственная.
Пойдем от обратного: в развитых странах законопослушание есть категория не столько правовая, сколько общесистемная, социо-культурная, заложенная в историческую генетику данного общества, его суть и основа. Если спросить, в какую-такую современную веру “упакованы” все передающиеся из поколения в поколение библейские “не убий”, “не возжелай”, “возлюби ближнего”, родительские наставления, школьные уроки и воспитание улицей, классической литературой, поп-телевидением и комиксами – ответ будет: Законоуважение. Президенты могут грешить, и даже судьи — совершать наказуемые проступки, но (и в это свято верит западный человек) в конечном счете Закон незыблем и стоит над Всем. А потому есть и Государство, которому можно верить независимо от того, кто в данный момент стоит во главе его; есть Флаг, Герб и Гимн, которыми нельзя не гордиться, поскольку они – не частные символы очередного правителя, а незыблемое национальное общегражданское достояние.
Если хотите, поклонение Праву есть та единственная мировая религия, как бы универсальная оболочка, которая дает человеку возможность быть патриотом своего государства, будучи при этом личностью по-современному цивилизованной и культурной. И наоборот, если такой оболочки нет, государству приходится держаться на религиозной ортодоксии, родоплеменной или феодальной архаике, языческой отсталости или просто распадаться…
Общественная природа, как и физическая, не терпит пустоты, а потому у нас в Казахстане вакуум права и личных примеров служения ему заполнен иными субстанциями – частным (семейным, групповым, клановым) интересом, “пофигизмом”, цинизмом, настроем на эмиграцию, апатией или озлобленностью. Причем эталоны лицемерия, эгоизма, казнокрадства и прислужничества, задаваемые сверху, массово тиражируются до самых низов, порой вызывая искреннее удивление начальства: отчего все же так плохо исполняются законы в нашем государстве? Все это тем более опасно ввиду уже упомянутой вторичности Казахстана. Сколь ни поверхностно наше подражательство западным цивилизациям, иных, более традиционных, основ для создания устойчивой государственности еще меньше.
У нас нет сильных религиозных традиций, на которых можно было бы выстроить государственную идею. Нет также аристократической, родоплеменной или иной знати, наследники которой могли бы претендовать на признанную обществом легитимность.
Период суверенитета не смог выдвинуть из среды литераторов, деятелей науки, культуры и искусства ни одной личности, которая смогла бы возвыситься до уровня народных надежд и стать идеологом их реализации. Напротив, практически все (все!) потенциальные кандидаты на общенациональное духовное лидерство убедительно продемонстрировали несоответствие такому предназначению.
Аналогичная картина в сфере материальной: сейчас в Казахстане нет ни одного (ни одного!) бизнесмена, руководителя предприятия или банкира, который мог бы претендовать на роль общенационального символа успеха через талант и честность, а не через блат и коррупцию.
Уныл и политический пейзаж. Часто проводимые параллели между казахстанскими и, скажем, российскими политиками отражают лишь поверхностно-подражательное сходство. Россия, сумевшая использовать исторический шанс прорыва в систему разделенных властей, уже способна, хотя еще на полуязыческом уровне, предоставлять своим политическим субъектам и персоналиям самостоятельные точки опоры внутри общей пирамиды государственного устройства. В Казахстане же вся так называемая оппозиция есть элемент внесистемный, внутри же системы есть только одна политическая единица – Президент, все остальные – легитимны лишь по должности.
Итак, ни на чем, кроме как на юридическом праве, систему преемственности власти у нас построить невозможно. Еще и потому, что ведомая роль (“стратегическое партнерство”) Казахстана открыто исключает трансформацию власти в любые династические варианты – мы не можем не идти “путем демократических реформ”, и всякую наследственность придется так или иначе оформлять через выборы.
В этом и заключается основное противоречие переживаемого Казахстаном исторического момента: если в реальных демократических системах смена персоналий не влияет на основы государства и его экономики, то у нас на личности все и держится. С нашим национальным правом случилась беда – законодательная крепость оказалась построенной как бы из песка и на песке. Ее не то что перестраивать – трогать опасно: все может посыпаться. А ведь все мы живем в этих песчаных стенах, к которым все ближе подкатывают волны внутренних проблем и внешних вызовов…
Поэтому наша альтернатива – либо продолжать камуфлировать под выборы реальную несменяемость (или семейное наследование) власти, всякий раз “напластовывая” пирамиду нелегитимности и приближая ее обрушение; либо рисковать реальными конкурентными выборами, после которых может последовать юридически обоснованная ревизия всей той правовой базы, на которой были приватизированы власть, собственность, деньги и прочие ресурсы в Казахстане, что опять-таки чревато неконтролируемым обрушением.
Откровенно говоря, выхода из этого тупика пока не видно. Нереволюционный путь трансформации автократии в демократию предполагает способность власти создавать, образно выражаясь, промежуточные “кочки”, по которым Казахстан мог бы “перескакивать” из болота нелегитимности на твердую правовую почву. Но для этого нужна дееспособная политическая воля сверху и общественные ресурсы снизу. То и другое, мягко говоря, в дефиците.
После избирательных кампаний 1999 года шанс на демократизацию “сверху” уже потерян. Нравится нам или нет новый парламент, но он теперь реальность на все предсказуемое время. Скорее всего, ему не просуществовать все свои “конституционные” пять лет, но пока в бомбу его правовой нелегитимности у реальной власти нет нужды вставлять даже фитиль.
Остается еще “коридор” выхода в правовое поле “снизу” — через введение в Казахстане местного самоуправления. Однако если трезво посмотреть, это тоже иллюзорно.
Считается, что главным тормозом перехода от назначаемых к избираемым акимам является сам авторитарный режим. Это так, но не это главное. Не более чем власти, к самоорганизации на местах готово нынешнее казахстанское общество. Институты не нарушающего государственную целостность самоуправления городов, тем более, – территорий, являются базовыми и одновременно как бы завершающими элементами современных высоких политико-правовых и социально-экономических технологий. Просто “разрешить” самоуправление в Казахстане невозможно – его надо строить, на что нет воли и ресурсов, да уже и времени. Поэтому итог начинающейся сейчас кампании по принятию “хороших” законов “О местном самоуправлении” и “О местных органах государственной власти” предсказуем. Случится очередная профанация, как результат наложения уклончато-симулятивного курса верхов на цивилизационно-культурную отсталость низов. Как бы повторение пройденного на парламентских выборах: сначала общественное оживление, основанное на иллюзиях, затем — всплеск раздражения обманутых надежд, в финале – новая стадия общенациональной апатии.
Что ж, если, по нашему мнению, правящий режим не имеет достаточного потенциала для эволюционирования в правовую демократию, логично поставить вопрос: как долго он сможет продолжать свое нынешнее “консервативно-выжидательное” существование?
Ответ: так долго, как это позволят внешние обстоятельства, поскольку со стороны собственно казахстанского общества устойчивости режима мало что угрожает. Знаменитая “межнациональная и социальная стабильность”, которой так сильно дорожат и гордятся власти, действительно является реальной базовой ценностью Казахстана. Однако стоит задуматься: на чем же она действительно держится?
Если отбросить такое многоупотребимое, но мало приближающее к сути понятие, как менталитет, картина вырисовывается довольно удручающая. Разумеется, слабость оппозиции и отсутствие в обществе выраженных волнений объясняется отнюдь не удовлетворенностью населения своим нынешним положением и, тем более, не высоким авторитетом властей. Об этом убедительно говорят любые опросы общественного мнения. На самом деле “спокойствие” в Казахстане базируется на том, что он как бы “распластан” на огромном географическом и историческом пространстве. Казахстанское общество ни по степени физической концентрации, ни по зрелости гражданской организации просто объективно не способно оказывать сопротивление насилию над ним. Люди мало “сцеплены” между собой, они – как бы песок, который ветры реформ сдувают из привычных ниш в барханы безработицы, холмы челночничества, сметают в овраги теневой и криминальной экономики, либо выметают в эмиграцию. На таком “фундаменте” легко строить замки отделенной от народа власти, но… тоже из сыпучего песка.
И еще. Всякий настоящий казахстанец остро понимает, что главный вопрос, который действительно может взорвать общество — не обнищание, не холод и даже не голод, а межнациональные отношения. А в нашем неправовом и недемократическом государстве, где несущими элементами власти выступают семейственность и трайбализм, едва ли не все разновидности вопиющего социального неравенства национально окрашены, что массовым, обыденным сознанием так напрямую и трактуется. Получается как с атомным оружием: именно его всеуничтожающая сила заставляет стороны воздерживаться от его применения.
В целом, если мы оглянемся на тот градус общественной активности, что был в Казахстане в начале 90-х годов, в середине и теперь, становится очевидно – процесс “утихает”. В культуре и искусстве, журналистике, образовании, профсоюзах, политической оппозиции и в самой власти все менее становится ярких фигур, прежние уезжают или “успокаиваются”, новые появляются все реже. Как нам представляется, казахстанское общество “скучнеет” и теряет собственный культурно-цивилизационный потенциал быстрее, чем оно успевает усваивать западные ценности, и быстрее, чем организационно и морально деградирует система авторитарной власти, что и определяет общую устойчивость режима.
Парадоксальным, но самым объективным образом гарантом ухудшения цивилизационных перспектив казахстанского общества является национальный суверенитет не продукт внутреннего созревания, а “свалившийся” сверху плод распада СССР. Суверенитет – личности, семьи, как ячейки общества, кондоминиума, города, территории, целого государства — есть фундамент, на котором стоит вся современная цивилизация. Именно суверенное право самостоятельно решать все вопросы, относящиеся к его ведению, позволяет каждому отдельному суверену – от человека до государства — образовывать любые сообщества, вступать в любые союзы, делегируя “наверх” ровно столько полномочий, сколько необходимо для данной иерархии.
Но все те суверенные “кирпичики”, из которых в развитых странах складываются любые гражданские сообщества и межгосударственные образования, цементируются универсальным раствором – юридическим правом. Казахстанский же суверенитет стал тем “железным занавесом”, за которым недемократически устроенная власть получила сказочный подарок – возможность бесконтрольно переписывать собственные законы.
Здесь напрашивается сравнение с Россией. В составе СССР Казахстан был цивилизационно гораздо “продвинутее”, чем Башкирия с Калмыкией или Якутия с Бурятией и, пожалуй, даже чем Татарстан. Все эти республики, так или иначе, добились от Москвы суверенитета по полной ельцинской формуле: “берите, сколько сможете”, и сейчас порядки в них более “азиопские”, чем европейские, они отражают всю специфику национального самоопределения. И тем не менее все они находятся в общероссийском конституционном поле, и по тому никаких скандалов с потрясающе огромными международными счетами их лидеров не предвидится, а инвесторы, национальные и
зарубежные, не связывают напрямую свой бизнес с персональной долговечностью региональных президентов.То же можно сказать целиком о России в целом – она, пусть медленно и трудно, поднимается к состоянию великой, но теперь уже не столь языческой державы, поскольку ей удалось прорваться в новое историческое качество – систему разделенных властей. Да, российский парламент расстреливали танками, однако никто не смог разорвать общее правовое поле государственности, сделать “дыры” в конституционном процессе. Да,
своего преемника фактически назначил Ельцин, однако Путина действительно будут выбирать россияне, и их голоса на самом деле будут подсчитывать избиркомы. Вот это (что Закон может быть выше Правителя и что власть может выбирать население) и есть главный исторический шанс России. (Причины, почему это получилось в Москве столь же объективны, как и те, почему этого не произошло в Алма-Ате. Но о них – отдельный разговор.)Сейчас Казахстан как бы “завис” в национальном суверенитете: никто из международных партнеров не может напрямую диктовать нам, каким должен быть правовой, политический и экономический режим в стране. Инвесторы вынуждены вести себя, как дипломаты. Однако членом “цивилизованного сообщества” Казахстан может только числиться – даже основополагающие
пакты ООН и ОБСЕ мы выполнять не в состоянии, стартовые требования интеграции с объединенной Европой для нас недостижимы, никто нас там не ждет и не собирается впускать. С другой стороны, до внедрения цивилизационных стандартов с помощью международных миротворцев пока, слава богу, тоже далеко.В современную мировую цивилизацию Казахстан, безусловно, уже интегрирован… примерно так же, как, скажем, Чайнатаун или Брайтон-бич интегрированы в город Нью-Йорк. Несомненно, они тоже его составные части, там идут те же телепрограммы, работают похожие на прочие городские школы, а по улицам ездят полицейские патрули. Но… все знают, это — другие миры, где тоже можно жить и даже делать бизнес, но специфически. Они как бы заповедники материальной, социальной, культурной
(и правовой!) отсталости, охраняемые… тем же западным юридическим правом на суверенитет личности!Воистину: спасение утопающих дело — рук самих утопающих! Сказано: живущему в стеклянном доме не следует швыряться камнями. И, может быть, мне не следовало говорить все это. Тем более что никаких оптимистических продолжений я на данный момент не вижу. Вернее, тот, как мне представляется, единственный благополучный выход для Казахстана исторически еще не вызрел, и сейчас, боюсь, даже упоминание о нем может подвигнуть Генерального прокурора на возбуждение против меня еще одного уголовного дела “за злоупотребление свободой слова”. И все же скажу: Казахстану необходимо “размыкать” свой суверенитет и входить в одно из современных правовых и цивилизационно-культурных полей в той степени, которая исключила бы принципиальную бесконтрольность и правовую “самодеятельность” национального режима. Нет нужды доказывать, что наиболее органичным, и потому благоприятным, из таких полей является российское. Если, конечно, и в самой
России события после прихода нового президента будут развиваться благополучно, что тоже не гарантировано…Пока же нам остается просто жить и ждать, поглядывая, какие ветры с Севера, Юга, Запада или Востока будут усиливаться над нашим пустеющим и слабеющим государственным пространством… Впрочем, время идет быстро.