Цензура – защита для свободы слова или ее наручники?

Проблема существования в республике цензуры как политического органа остается острой и злободневной для СМИ. Каждый журналист сталкивается с фактами, когда эта структура под разными предлогами, а иногда и без них, изымает не только какие-то части статей, но порой и все материалы, снимает с эфира репортажи, запрещает печатать фотографии и рисунки. Между тем, ст.67 Конституции Узбекистана цензура запрещена. В то же время правительство финансирует эту деятельность и с ее помощью осуществляет контроль над умами и мыслями граждан. На некоторых вэб-сайтах, в частности “Фергана.РУ”, приводятся мнения отдельных граждан как о необходимости введения и поддержки цензуры со стороны государства, так и ее немедленного снятия. Насколько актуальна эта тема для узбекских масс-медиа? Действительно ли цензура мешает развитию прессы? Автором данной статьи было задано несколько вопросов отдельным русскоязычным представителям СМИ и ученым, и вот какие ответы были получены:

Вот как считает Хуррият Ибрагимова из еженедельника “Деловой партнер Узбекистана”: “На Западе сами журналисты или редакция проверяют информацию, а у нас это отдано цензуре. Но дело в том, что цензура не проверяет материалы, она просто их изымает из полос, если возникают какие-то сомнения. А нужна такая служба государству, чтобы в массы не прошли “вредные” мысли”.

“Я не знаю, для чего и кому нужна эта структура”, — призналась Светлана Одинцова, бывший сотрудник газеты “Бизнес-Вестник Востока”. По ее мнению, это неконституционный орган, и почему правительство содержит его, ей неизвестно. Зато журналист и педагог из Национального университета Узбекистана Айдар Ушкын прямо говорит, что цензура нужна “власти, чтобы не допускать вольнодумия”. Согласен с ним и радиожурналист Михаил Сергеев, который утверждает, что “цензура устраивает власти, поскольку под предлогом охраны тайны она не позволяет проявляться инакомыслию и держит под контролем настроения народных масс”. Независимый журналист Надира Байрамова вздыхает по этому поводу: “Пройдитесь по редакциям, посмотрите, какое “болото” там царит – и все по вине цензуры. Она душит мысли, творчество, инициативу. Разве такая служба нужна журналистам? Она нужна только тем, кто не хочет демократии в стране”.

Резко в отношении цензуры также выступил социолог Баходир Мусаев: “Цензура – это отказ от свободы слова, и она нужна всяким паразитам во власти”. По его мнению, “цензура тормозит развитие общества, прикрываясь необходимостью осуществлять стабильность политической и социальной системы, она лишает людей возможности трезво смотреть на существующие проблемы и реальность”.

Давая оценку развития СМИ Узбекистана в условиях жесточайшей цензуры, он говорит: “У нас развиваются “благополучные” СМИ, которые преподносят гражданам “терапевтическую” информацию. То есть в республике существует предписывающая, а не информирующая журналистика. Поэтому в цензуре заинтересованы коррупционеры, бюрократы, которые не опасаются четвертой, а вместе с ней и третьей – судебной — власти”.

Елена Ким, корреспондент газеты “Частная собственность”, пришла к выводу, что “Восток и свобода слова – вещи несовместимые”. “На Востоке демократии никогда не было и не будет, — таково ее мнение. – Тем более здесь невозможно что-либо говорить о свободе слова. Помните, как у Киплинга? Восток и Запад никогда не встретятся. Поэтому демократические ценности Запада никогда не приживутся в Узбекистане”.

“Это нам так преподносят власти, — отвечает Хуррият Ибрагимова, — мол, цензура нужна для того, чтобы не было паники среди населения. Но ведь это неверно, сами люди должны определять, чего им опасаться, а чего нет. А так введение цензуры – это страусиная политика: как будто спрятав голову в песок, можно уйти от проблем”. “Я думаю, что цензура задумана для того, чтобы было спокойно власти”, — говорит Елена Ким.

Светлана Одинцова, немного подумав, говорит: “Может быть… В некоторой степени цензура смягчает накал страстей, поскольку просто не дает публиковать острые материалы…”. Однако кандидат педагогических наук Айдар Ушкын утверждает обратное: “Цензура – это насильственные методы ограничения прав и свобод человека. Более того, это оружие слабых, потому что они не могут идти на открытый диалог с другими, им нечего противопоставить иному мнению”. Эксперт добавляет, что “власти и политики не хотят конструктивной полемики, так как оппоненты быстро покажут их уязвимые и слабые места, выявят недостатки, и поэтому стоящие у руля государства предпочитают использовать цензуру якобы для общественного благополучия”.

“Если считать под общественным спокойствием “болотное” состояние, то цензура в этом смысле выполнила свою миссию”, — ухмыльнулась Надира Байрамова. “Общество не стабильно, оно политически инертно, — так считает Баходир Мусаев. – Цензура всячески тормозит самопроявление и самовыражение человека. Самостоятельная фигура – это угроза власти, поскольку такая личность не повержено одурманивающей политике режима. Сейчас в СМИ Узбекистана делается большой уклон на выпячивание прошлого, возведение средневековья в ранг современного политического, нравственного и морального обустройства. Одновременно создается псевдобудущее, построенное на новых обещаниях”.

Здесь стоит заметить, что социолог Мусаев дал более подробный анализ масс-медиа Узбекистана на “сохранение” общественной стабильности: “СМИ участвуют в мифологизации и тем более эрозии общественного сознания. Цензура всячески способствует этому. Это показатель того, что власть не уважает свой народ. Свободы человека ограничены под предлогом национальной безопасности и социального спокойствия, однако февральские события 1999 года в Ташкенте и последующие митинги в Андижане и других регионах страны показали, что на самом деле правительство не обеспечивает реализацию настоящих демократических реформ”.

Михаил Сергеев утверждает, что цензура нисколько не способствует стабильности. “Если бы в печать вышла антигосударственная статья, то включились бы правовые механизмы защиты общества, были бы наказаны разжигатели розни, редакция и журналисты в следующий раз думали бы, что им можно писать, а что нет, — говорит он. – Тогда можно было бы утверждать, что в Узбекистане создано правовое общество, а не административное. Пресса озвучивала бы реальность жизни, а население, государство искало пути преодоления проблем. Но раз СМИ об этом молчат, то проблемы проявляются через слухи, домыслы, листовки. Так что какая уж тут стабильность?..”

“М-м, я думаю, что не очень, — так считает Хуррият Ибрагимова. – Во-первых, еще сильна внутренняя самоцензура. Во-вторых, нужно новое поколение журналистов, которые не работали в условиях цензуры и готовы писать в открытую”. Между тем для Светланы Одинцовой это смешной вопрос, она замечает, что “СМИ республики могут работать и с цензурой, и без нее”. Согласен с ней и Айдар Ушкын: “Да, узбекские СМИ смогут работать, пускай и не сразу дорастут до сегодняшних высот хотя бы соседней, казахстанской прессы”. Елена Ким отвечает утвердительно, но потом добавляет: “Свободной от цензуры наши СМИ могут быть один день, а потом ее введут опять”. Михаил Сергеев тоже смотрит на это положительно: “В принципе, СМИ готовы к работе без цензуры, в Узбекистане есть журналисты, способные выполнять свой журналистский долг”. “Мы можем работать без цензуры, нужно только повысить правовые знания журналистов, чтобы те знали, что и как можно писать, уметь защищаться и отстаивать свою точку зрения”, — таков подход у Надиры Байрамовой.

“Без свободы информации невозможна оценка реальности, — утверждает Мусаев. – Дело в том, что с отменой цензуры нельзя считать, что демократизация СМИ произошла. СМИ отражают интересы не только всего общества, но и отдельных слоев. Естественно, нужно проводить реформу всей политической системы и лишь тогда можно говорить о реальных сдвигах. Ведь должны быть как свобода масс-медиа, так и возможность существования плюрализма мнений и свободы совести, настоящей многопартийности и оппозиции. Однако что мы имеем в настоящее время? Власть боится светской оппозиции, свободы слова и в итоге добилась религиозной и военной оппозиции и листовок”.

“Я говорил о мифологизации истории и политики, — отмечает Мусаев. – Мифы “верхов”, например, о “светлых днях” и “великом будущем” порой заменяются мифами “низов” — о халифате, государственном устройстве, в котором будут обеспечены права и свободы граждан. Люди приходят к этому, потому что не видят “сказочного” будущего, не верят власти и хотят жить по-настоящему сейчас. Конечно, они повседневно сталкиваются с жестокой реальностью, которая совсем не схожа с описываемой “медом” узбекскими СМИ”.

“Думаю, что после событий 11 сентября 2001 года в США, в нашем мире все возможно, даже отмена цензуры в Узбекистане, — отвечает Михаил Сергеев. – Мне трудно прогнозировать будущее СМИ, поскольку неизвестны глубинные процессы, происходящие в высших эшелонах власти, но думаю, что отмена цензуры может произойти раньше, чем можно ожидать”. Надира Байрамова даже не смогла представить, что цензуру когда-нибудь отменят: “Это даже несерьезно обсуждать”.

“Она будет существовать до тех пор, пока президент не проявит свою реальную политическую волю, — делает свое заключение Баходир Мусаев. – Фактически в Узбекистане с приобретением независимости продолжается тотальный контроль над СМИ и частным мнением, что оставляет открытым вопрос о свободе слова. Конечно, это делает проблематичным адекватное восприятие социальных реалий как правительством, так и населением. Пока глава государства не поймет, что масс-медиа – это его опора в реформах, то общество будет и дальше агонизировать… Без свободных СМИ нельзя воспитать свободного человека, ответственного за себя, за общество, государство, понимающего реальность и принимающего ответственные решения”.