Разумеется, все знают, что Мухтара Аблязова, а вслед за ним и Галымжана Жакиянова арестовали и собираются надолго осудить за создание “Демократического выбора Казахстана”. И, конечно, все понимают, что следствие, прокуратура и суд — это всего лишь исполнители политического заказа. И в этом смысле сроки, которые им определит суд, вытекают вовсе не из инкриминируемых им статей УК, а из высших политических соображений. Как то: необходимость показательного устрашения расколовшейся “элиты”, физическая изоляция уже определившихся лидеров оппозиции на то время, которое потребуется Президенту, чтобы провести “зачистку” политических партий, организовать переизбрание “карманного” парламента, с его помощью “поправить” Конституцию, и вновь продлить свое правление, или как-то еще организовать наследование власти.
Все это — совершенно очевидно, но тем большее политическое значение имеет именно уголовная фабула дела. Ведь наряду с всеобщим убеждением, что у нас нет независимого парламента, правоохранительной системы и суда и что они зависят исключительно от Президента, существует не менее широкое общественное убеждение, что во власти, особенно верхнего уровня, воры – все!
Поэтому история трансформации министра и акима сначала в лидеров демократической оппозиции, а затем в “уголовников” (как в свое время история Акежана Кажегельдина) действительно поляризовала общественное мнение примерно по такой упрощенной схеме: хорошо или плохо пускать наворованные благодаря пребыванию на руководящих постах недемократического режима деньги на борьбу за демократизацию этого самого режима?
Отсюда, из всеобщего убеждения, что наверху все богатства – ворованные, вытекает общественная разноголосица, на одном краю которой утверждения типа “дали возможность – воруй” или “наворовал – не лезь в политику”, посередине – удивление (осуждение, недоумение) поступком младоолигархов, бросивших свой бизнес, спокойствие близких и личную свободу (а может и жизнь) под безжалостный пресс режима, а на другом краю – уважение, восхищение и поддержка такого “безрассудства”.
Но вот то, что ни Аблязов, ни Жакиянов на самом деле не воровали, — этот тезис (кроме как от нескольких близких к ним людей) в общественном мнении не муссируется. Во всяком случае, среди лидеров ни “новой”, ни “старой” оппозиции, консолидировавшихся в ДВК, пока не было желающих утверждать принародно, что лидеры ДВК абсолютно чисты перед Законом. Что, вообще говоря, дает весьма и весьма сильный козырь в руки режима, который он, режим, уж если его вынудили сажать в тюрьму “своих”, должен бы был выложить со всей силой и убедительностью. Вернее, не “дает”, а давал. Потому что режим, который своими руками изготовил крапленые карты уголовного дела, и сам же их раздал из-под стола, тем не менее, в самом начале “игры” … в пух и прах проигрался!!!
Честно вам скажу: я лично, просидев первые три дня суда над Мухтаром Аблязовым, на которых, собственно говоря, уже все и определилось, сильно удивлен, если не сказать – потрясен, и … восхищен. Восхищение мое вызвало поведение Мухтара. Внешний вид, спокойствие, эрудиция, железная логика, да еще с чувством юмора, — ой, на беду себе режим пытался сломать его сначала уговорами, потом арестом, наручниками, а теперь уже и угрозой восьмилетнего срока! А ведь на подходе еще и суд на Галымжаном!
Потрясла же меня бессильная пустота обвинения. Понятно, конечно, что между людьми в больших погонах, транслирующих установки Президента, и непосредственными исполнителями есть некая заполненная как бы трухой дистанция, неизбежно искажающая и снижающая КПД руководящих указаний за счет, во-первых, непрофессионализма, во—вторых, скрытого саботажа.
Признаюсь, какую часть убедительности обвинения “украли” неуклюжесть следствия и привычка прокуроров давить вместо доказательств голосом, а какую – их собственный саботаж “заказа” из-за боязни будущей ответственности, или из скрытого сочувствия оппозиции, в этом я как-то не определился. Но в сумме КПД получился равным Нулю, и это потрясающе!
Это, я так думаю, серьезнейшая проблема самого Президента – его правоохранительная система не способна исполнять порученное ей дело. По сути, это его личная катастрофа, поскольку казахстанский властный режим — это режим личной власти Нурсултана Назарбаева. Сажать первого из двух самых способных и перспективных недавних членов своей же “команды”, ставших политическими оппонентами, в тюрьму по двум обвинениям, одно из которых – полностью (!) бездоказательно, а второе – издевательски анекдотично, это, знаете ли, создавать и себе лично, и режиму в целом такую головную боль …
Когда Мухтар в самом начале процесса заявил, что в деле нет ни прямых, ни косвенных доказательств его причастности к инкриминируемых ему преступлениям и что все обвинение строится на предположениях, домыслах, намеках и слухах, я, честно говоря, посчитал такое утверждение слишком категоричным. Оказалось – действительно так! Обвинительное заключение прокурором уже зачитано, и все свидетели обвиняющей стороны уже допрошены, и хотя суду длиться еще долго, уже можно говорить, что главное выявилось: обвинение – пустое!
Думаю, что имею право на такое утверждение, и не только как лично присутствовавший на этом стартовом судебном фиаско. В конце концов, по специальности я энергетик, работал на руководящих должностях в энергосистеме, потом более трех лет возглавлял Госкомитет по ценовой и антимонопольной политике, так что могу профессионально судить о том, что вменяется бывшему министру энергетики как преступление. Кроме того, после вступления в “Азамат” Генпрокуратура три года держала меня сразу под двумя уголовными делами, а мне самому приходилось выступать защитником на процессах над Маделом Исмаиловым, а потом над жанатасцами, перекрывшими железную дорогу в Таразе. Успел и сам посидеть на нарах за “Честные выборы”, так что УК и УПК, к сожалению, знаю неплохо, а еще лучше знаю что такое наши следователи, прокуроры и судьи.
Давайте поступим так: я сейчас попроще изложу суть того, что обвинение вменяет бывшему министру энергетики, а потом объясню читателю, что же в этом на самом деле преступного.
Версия такая: Аблязов, занимая пост министра, был одновременно владельцем предприятия “Кустанайасбест” и заставлял подведомственные хозструктуры проводить коммерческие сделки с выгодой для последнего. В принципе такое возможно? В принципе — возможно, как не противоречащее законам природы. Но юридический Закон требует, чтобы любое предположение обвинения подкреплялось конкретными доказательствами. А их следователи, выражаясь их языком, “не добыли”. Именно доказательств – никаких!
Всего таких сделок (по прокурорской терминологии – эпизодов) следствие насчитало три, все они однотипные, поэтому разговор идет, в основном, о самой крупной из них, так называемом шестистороннем соглашении, в котором кроме казахстанских предприятий участвовало также и “Савдоэнерго” из города Ташкента. Этот эпизод важен еще и тем, что о наличии такого соглашения, как имеющего межправительственное значение, министр Аблязов, по крайней мере, знал в принципе, тогда как о других, по его утверждению, узнал уже от следователей.
Здесь давайте сразу уточним: был ли криминал собственно в шестисторонней сделке? Нет, поскольку благодаря мудрой макроэкономической и кредитно-финансовой политике Правительства и Нацбанка расчеты взаимозачетами из-за всеобщей неплатежеспособности есть дело обычное, и в системе энергетики их было, на ту пору, не менее половины. Так что, по хорошему, суду надо бы допросить в качестве лиц, создавших благоприятную среду для всех этих “преступлений”, руководство нашего государства.
Искусственно ли притянут в зачеты между энергопредприятиями “Кустанайасбест”? Нет, даже политически ангажированное следствие не решается это утверждать, поскольку узбекская сторона (как и Казахстан тоже) нуждалась в цементе и шифере, а “Кустанайасбест” является практическим монополистом на этом рынке. Сам же “Кустанайасбест” нуждается в электроэнергии Экибастузской ГРЭС-2, получает ее по сетям KEGOK, ну и так по цепочке…
Поэтому, собственно говоря, все обвинение строится на акте работника комитета финансового контроля Минфина Жаслана Мендыгалиева, а именно на одной фразе из этого акта: о том, что “финансовое положение “Кустанайасбест” улучшилось”.
Эпизод с допросом этого свидетеля и стал кульминационным моментом судебного следствия. Вначале присутствующие узнали, почему это вдруг была проведена проверка именно “Кустанайасбест” и KEGOK, причем даже не предприятий, а именно конкретных соглашений. Оказывается, — по целевому письму-заказу КНБ. Куда требующийся акт проверки и был потом отправлен. А далее, вы не поверите, свидетель Мендыгалиев сообщил суду, что … не помнит содержания этого своего акта и на вопросы защиты отвечать не может!
Тогда со своего места встает судья, идет к сейфу, достает соответствующий том уголовного дела и … отправляет судебного пристава со свидетелем в отдельную комнату — изучать собственное творчество…
После чего поднаторевшего Жаке удалось все же поспрашивать насчет того, что означает “финансовое положение улучшилось”? Ответов было много, слов – еще больше, и все они сводилось к тому, что “улучшилось” — это значит — “улучшилось”.
Тогда своим правом задавать вопросы воспользовался подсудимый Аблязов. Оговорив, что все это он узнал уже из материалов уголовного дела и сейчас выступает просто как эксперт-специалист по энергетике и финансам, он стал помогать отвечающему проявлять накопленные профессиональные знания. Финансовое положение предприятие в результате какой-либо сделки может улучшиться, терпеливо подсказывалось свидетелю, если у предприятия либо увеличится прибыль, либо уменьшаться его обязательства. Вопрос: появилась у “Кустанайасбеста” прибыль? Нет, — следовал ответ специалиста. Но тогда, может быть, у него уменьшились долги? Нет, долги тоже не уменьшились, они просто переадресовались по цепочке взаимозачетов. Так что же, дорогой ты наш проверяющий, улучшилось?
Вы знаете, педагогика – великая наука! Доброжелательность и умение задавать наводящие вопросы позволяют вытягивать из экзаменуемого даже те знания, о которых он сам, может быть, и не подозревал. Оказывается, “улучшилось” — это появление у “Кустанайасбеста” возможности получения электроэнергии. Бесплатно он стал ее получать? Нет, как и положено, за деньги, по тарифу. А также “улучшилось” — это возможность продавать свою продукцию. Втридорого? Нет, по рыночным ценам…
Осталось задать ведущему специалисту государственного финконтроля финальный вопрос: если в результате хозяйственной сделки предприятие приобретает возможность продолжать нормальную деятельность, что полагается организаторам этой сделки: восемь лет тюрьмы или орден “Парасат”?
Но на этом месте допрос прервался возмущением свидетеля: “вы что мне здесь, экзамен устраиваете?!”. И действительно, сам судья понял, что это – не экзамен, и благополучно отпустил свидетеля.
На этом, собственно говоря, можно было бы и закрывать судебное заседание, освобождать Аблязова прямо в зале суда, извиняться перед ним и тут же, на месте, возбуждать уголовное дело против его обвинителей (на что в Уголовно-процессуальном Кодексе предусмотрено и право, и обязанность суда). Но это – всего лишь по УПК, а Жизнь, сами понимаете, диктует всем нам (включая судей Верховного Суда) свои суровые Законы.
И одним из таких законов жизнеобеспечения режима является система доказательств не от качества, а от количества. Пусть сделки с участием “Кустанайасбеста” как-то слабо “натягиваются” на незаконную выгоду, все равно Аблязов виноват в том, что: а) он является хозяином “Кустанайасбеста” и б) он,
как министр, организовывал взаимозачеты с его участием.Отношение бывшего предпринимателя Аблязова к “Кустанйасбесту”, по версии обвинения, примерно такое же, как причастность Карасай батыра к делам своих славных потомков. Связь между ними следствие доказывает библейским методом: “Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иегуду и братьев его, Иегуда родил Фареса и Зару от Фомера, Фарес родил Есрома, Есром родил Арама, …” и так до наших дней. То есть, в середине 90-х будущий министр учредил пару
фирм, потом эти фирмы сами плодились и размножались, и где-то на четвертом-седьмом колене некий их потомок купил контрольный пакет “Кустанайасбеста”.Каковую генеалогию сам Аблязов комментирует так: свою долю в одной из двух прародительских структур он продал еще в пору занятий бизнесом, а долю во второй фирме он, перейдя на госслужбу, чин чином передал в управление сестре, что много раз проверялось КНБ и вопросов не вызывало.
Обвинение же против такого объяснения смогло выставить только одного свидетеля — инспектора Медеуского районного налогового комитета Аламты Бауржана Жазылбаева, который, по идее, должен был бы рассказать суду о том, как во время проверки одной из “правнучек” — “Айна компани”, купившей акции “Кустанайасбеста”, он обнаружил в числе ее учредителей М.Аблязова. Во всяком случае, судя по наводящим вопросам прокурора, какие-то такие подписанные им показания имеются в материалах дела.
Эти подписанные им показания он должен был повторить и на суде, но … не смог. Еще один, после “свидетельства” Жаслана Мендыгалиева, конфуз обвинения: товарищ что-то такое пытался вспомнить, но честно признался, что … не помнит. И тогда государственный обвинитель идет на отчаянный шаг: обращается к суду с просьбой разрешить огласить свидетелю его же показания из дела. Но встает защита и вежливо “размазывает” прокурора: нельзя же так открыто насмехаться над прописанными в УПК процедурами! Здесь и судья соглашается, что нельзя, и, от греха подальше, отправляет свидетеля восвояси.
А теперь расскажу о том, как суд разбирался, организовывал ли сам Аблязов сделки с участием “Кустанайасбеста” или нет. У обвинения на этот счет было три “железных” доказательства.
Во-первых, уходя министром, он “назначил президентом KEGOK своего доверенного человека А.Наурызбаева”. На что Аблязов резонно напомнил суду общеизвестное: решения о назначении президентами национальных компаний у нас принимаются Президентом, и в тот раз было также. Так что если бы прокуратура внимательнее читала обвинительное заключение, она бы поостереглась допускать
юридически неверные и политические опасные формулировки насчет “доверенного человека”.Во-вторых, Аблязов, дескать, лоббировал “Кустанайасбест” через своего зятя Кусаинова. На что у Аблязова имеется такой ответ: начальник департамента KEGOK это не тот уровень, на котором можно что-то лоббировать. У него права принимать самостоятельные решения, и договоры подписывать, — нет. Тем более, — заставлять это делать руководителей других хозсубъектов. Даже о том, что его зять стал работать в KEGOK, он узнал уже по факту.
Но, видимо, обвинение и, боюсь, суд тоже, руководствуется каким-то своим внутренним убеждением насчет всемогущей силы зятьев. Видимо, их завораживают два известных примера, когда именно эта приставка позволяет совмещать весьма успешную государственную карьеру с еще более успешным бизнесом. Может быть, звания “зять Аблязова” тоже было достаточно, чтобы помыкать крупными руководителями, но все же это надо бы как-то доказать.
В конце концов, у нас же еще никого пока не посадили только за то, что он – зять. Или, наоборот, тесть. Вот, например, у меня тоже есть два зятя, и я даже знаю, что они иногда этим козыряют. Но вот чтобы за это им несли “бабки”, или продвигали по службе, — пока такого не было, скорее – наоборот.
И, в-третьих, причастность Аблязова к шестисторонней сделке “подтвердил” бывший руководитель “Савдоэнерго” Зиятов. Которого Аблязов, по его словам, вообще не знает. А знаете чем сам Зиятов доказывает факт знакомства? Утверждением, что заходил в кабинет Аблязова. На две-три минуты, как он сам говорит, в течение которых так хорошо все запомнил, что составил (через несколько лет!) приложенное к уголовному делу детальное описание кабинета, каковое совпадает со сделанными самими следователями планами и фотографиями!
Немаловажный факт: такую свою поразительную зрительную память гражданин Узбекистана Зиятов демонстрировал казахстанским следователям, пребывая в качестве осужденного (на тринадцать лет) за хищения у себя в “Савдоэнерго”. А на четвертый день суда он уже, выпущенный на свободу (не иначе — за весьма “примерное” поведение), лично прибыл в Астану для рассказа о том, как зашел в кабинет к Аблязову, и тот позвонил Кусаинову, чтобы он принял его.
Допустим, так и было. Или – не было. Ну и что с того? Одним словом: пусто, пусто, пусто, и судье будет ой как не просто обосновывать суровый приговор!
И в заключение. Знаете, что наиболее убийственным способом бьет по всем этим следователям по особо важным делам, важным представителям Генеральной прокуратуры и самому Верховному суду, принявшему дело Аблязова к рассмотрению? Что самым наглядным образом демонстрирует испуг режима, крайнюю степень его нервного напряжения, и политическую ангажированность процесса при полной профессиональной и моральной несостоятельности нападающей стороны?
Это – еще одно, “запасное”, обвинение Аблязова: в том, что переходя из KEGOKа в министерство, он продолжал пользоваться тем же служебным телефоном. Предъявлять такое всерьез, это … знаете ли…
Чтобы этот уже свершившийся публичный анекдот дооформить юридически, надо бы приписать Аблязову сколачивание организованной преступной группы в составе персонала двух хозуправлений и двух бухгалтерий и посадить всех вместе. Поскольку не президент KEGOK и не министр энергетики, а соответствующие службы обоих ведомств, по действующему порядку, отвечают за прием-передачу на баланс госинвентаря и за оплату счетов за пользование. Непонятно, правда, что они там все вместе украли у государства, если и там и там деньги – государственные.
Для любой власти есть кое-что похуже, чем демонстрация глупости. Это – демонстрация слабости. Авторитарный режим может позволить себе многое: пировать во время чумы, впечатлять подданных роскошью, силой, жестокой несправедливостью, в конце концов, но вот растерянно мелочиться — это для него начало конца!