“Казахосфера”?

Русофобию следует трактовать как одно из проявлений комплекса национальной неполноценности, как серьезный ментальный дефект, некую разновидность дисгармонизирующего душевного уродства. Среди подверженных этому странному недугу казахских интеллигентов, на свой манер пекущихся о сохранении самобытности казахского народа и упрочении казахской государственности, существует точка зрения, согласно которой источником всех бед и проблем казахского народа является “проклятая империя”, а сами русские выступают в роли поработителей-колонизаторов, в течение веков высасывавших кровь из соседних народов. Подобные умонастроения обрели свое закономерное воплощение в идеях, согласно которым вся история казахов была нечем иным, как борьбой за “национальное самоопределение” и за создание “независимого” национального государства. Однако этого идеологического багажа явно не хватает, чтобы подвести под концептуальное здание добротный мировоззренческий и историко-философский фундамент. Поиски такого фундамента естественным образом завели в 15-й век, где на развалинах Золотой Орды состоялось, собственно говоря, зарождение казахского народа как особого этнокультурного образования, отдельного этнического “индивида” в ансамбле соседних народов. Своеобразно понятая этнокультурная идентичность, сущность и источник национального самосознания и вытекающих из него форм национального культурного и государственного строительства, получила в разработках идеологов нацмодерна название “казахосферы”. Можно было бы не упоминать о том, что словообразовательная модель казахосферы “позаимствована” из евразийских источников и является словообразовательной калькой с монголосферы евразийцев. Но два эти термина и стоящие за ними теории являются взаимоисключающими: если правы евразийцы, то нет и никогда не было никакой “казахосферы”, а казахи – один из евразийских народов, наследующий вместе со всеми остальными евразийскими народами единый цивилизационный и культурный большой стиль, своего рода “код Евразии”. Если же притязания поклонников “казахосферы” хотя бы в какой-то мере исторически и философски оправданы, то это было бы серьезным ударом для евразийской школы, так как существование в самом центре Евразии народа, который исторически не является частью монголосферы, а претендует на полную цивилизационную автономность (казахосфера: “казахская цивилизация”, “казахский мир”), подрывает основной евразийский тезис о первичности и важности именно монгольского имперостроительного импульса на всем цивилизационном пространстве Евразии.

Возможно, “казахосфера” осталась бы не более, чем idеe fixe национал-реваншистов, и по прошествии некоторого времени просто пополнила бы собой словарь окказиональной научной лексики, если бы современные реалии геополитического порядка не нуждались бы так остро в подобных теориях, которые служат неплохим идеологическим прикрытием для сил, заинтересованных в дальнейшей дезинтеграции большого евразийского (постсоветского) пространства. В самом деле, трудно себе представить, что такой солидный интеллектуальный ресурс растрачивается на обеспечение заведомо сомнительного предприятия, идеологической авантюры, не обладающей ни теоретической, ни практической перспективой. Перечень требований, предъявляемых адвокатами “казахосферы” к существующей реальности, при внимательном рассмотрении наводит на мысль о том, что их формулировали люди, чьи теоретические представления соответствуют даже не вчерашнему, а позавчерашнему дню, и находятся где-то на уровне классического европейского просвещения, с их непрошибаемой верой в идеал Etat-nation с местной спецификой. Во всяком случае, про глобализацию им ровным счетом ничего не известно, и, стало быть, в стороне от насущных проблем и актуальных вызовов современности они продолжают пребывать в блаженном состоянии невинно-идиотического неведения. И при этом как ни в чем ни бывало продолжают играть в свои наукообразные игры, пуская разноцветные теоретические мыльные пузыри.

Одним из системных симптомов клинической русофобии является полная неспособность к масштабному геополитическому мышлению, и как следствие – готовность броситься в объятия хоть самого дьявола, лишь бы побольше насолить ненавистному соседу. Зорко отслеживая события, происходящие на российском политическом поле, эти маниакально озабоченные личности, заметив малейшие поползновения в сторону имперской реставрации, принимаются размахивать своими заржавленными мечами и начинают стращать граждан угрозой “вторичной потери независимости”. В последнее время все чаще объектом подобной потешной агрессии становится современное евразийство и лично А.Г.Дугин. Нам уже приходилось отмечать неадекватность и недостаточность существующей критической литературы, посвященной этой теме, однако с тех пор положение мало изменилось. Вместо конструктивного диалога наблюдается тупое тяжеловесное отрицание, вместо теоретической дискуссии – опять в воздух взмывает мыльный пузырь “казахосферы”, за которым, видимо, удобнее прятать откровенное концептуальное убожество рекламируемой “национальной идеи”.

Материалу С.Серикбая, опубликованному на днях на страницах “Навигатора”, предпослан заголовок, по которому можно сделать предположение о том, что автор, по крайней мере, предварительно изучил предмет и делает свои далеко идущие выводы, исходя из первоисточников и строго придерживаясь фактов. Однако и эти минимальные требования компетентности и объективности в очередной раз оказались недосягаемым идеалом. Статья в целом построена на софизмах, имитирующих стилистику научной критики. Пространные утомительные дескрипции сопровождаются навязчивым цитированием третьестепенных авторов, об идеях и работах собственно евразийцев упоминается вскользь, ни одна мысль, ни одно положение евразийской теории при этом не опровергается: отдельные моменты озвучиваются, чтобы тут же подвергнуться профанации, превращаясь в штампы, стереотипы, мертвые схемы. Отсутствие какой-либо доказательной базы с лихвой компенсируется безапелляционностью тона, с каким “оспариваются“ известные автору принципы евразийства, прежде всего, аксиома кн. Н.Трубецкого о теснейшей связи между территорией-месторазвитием и вырастающими на ней этническими и государственными формами (позволим себе напомнить, как она звучит на самом деле: ”всякое государство жизнеспособно лишь тогда, когда может осуществлять те задачи, которые ставит ему географическая природа его территории“. В отличие от г-на Серикбая, взявшего на себя смелость изничтожить евразийскую интеллектуальную традицию потрясающе глубокомысленной фразой “ландшафт неизменен, границы изменчивы”, реалистично мыслящие современные исследователи снова и снова подтверждают: “Базовыми принципами геополитики являются не столько вариативные факторы, меняющиеся вместе с прогрессом, сколько некоторые \»инварианты\», связанные со статусом государства в географическом измерении. Независимость коллективных субъектов (народов и государств) от географического пространства может возрастать в перспективе прогресса, но она никогда не становится полной: география — это такой тип наследственности, который можно облагородить, но нельзя полностью изменить. Время геополитического освоения пространства представляет существенно иной тип, нежели время его экономического, технологического, информационного освоения. Время геополитики является межформационным.” (Панарин А. Какое будущее нас ждет?)

Пренебрежительно отзываясь о “мифической геополитике“, г-н Серикбай, тут же, в соседнем абзаце, с видимым удовлетворением констатирует: “Запад на дружбу с Россией особо не настроен (…) Запад на правах победителя в холодной (третьей мировой) войне принялся активно осваивать постсоветское пространство – Восточную Европу, Кавказ и Центральную Азию“. Иными словами, им описывается феномен однополярной американоцентричной глобализации. Однако тщетными будут наши попытки отыскать в рассматриваемой статье непосредственное упоминание о глобализации (не говоря уже о критическом ее рассмотрении), поскольку исчерпывающее непротиворечивое объяснение ей можно найти только используя концептуальный аппарат отвергаемой г-ном Серикбаем геополитики. Между тем, вовсе не Дугин является автором этих категорий, — антагонистической пары Море/Суша, талассократия/теллурократия – их признают и активно эксплуатируют западные политологи и геостратеги, и Запад сумел одержать победу в холодной войне во многом благодаря тому, что обладал (в отличие от СССР) четкой осознанной геополитической доктриной: “Соперничество между Соединенными Штатами и Советским Союзом представляло собой осуществление излюбленных теорий геополитиков: оно противопоставляло ведущую в мире военно-морскую державу, имевшую господство как над Атлантическим океаном, так и над Тихим, крупнейшей в мире сухопутной державе, занимавшей большую часть евразийских земель. Геополитический расклад не мог быть яснее: Северная Америка против Евразии в споре за весь мир”. (Збигнев Бжезинский. Великая шахматная доска. (Господство Америки и его геостратегические императивы) М., Междунар. Отношения, 1998, с. 16)

Если бы точка зрения г-на Серикбая не отличалась крайней предвзятостью, то и он, возможно, сумел бы оценить по достоинству геополитические прозрения евразийцев-классиков, их правоту как в отношении агрессивной сущности западной цивилизации, так и в вопросе о пространственно-географической детерминированности любого государства.

Немалое раздражение вызывает у автора статьи стремление евразийцев к возрождению духовности и традиционных евразийских религиозных конфессий. Он предпочитает смириться с вторжением западной культуры, которое нельзя не признать “разрушающим”, ну а то, что он по недомыслию принимает за евразийскую “языческую мистику”, на самом деле представляет собой выражение креативного, смыслопорождающего ядра духовно-культурного начала, того самого начала, которого, видимо, начисто лишен сам г-н Серикбай, цинично апеллирующий, тем не менее, к традиционной национальной идеологии. Вообще, бестолковые попытки “наехать” на Евразийскую идею, привлекая в качестве аргумента тезис о мусульманской специфике казахов (а ссылки на авторитет Ислама неизменно сопровождают измышления изобретателей “национальной идеологии”), помимо того, что обычно инициируются людьми малосведущими в духовных вопросах, они еще и самым вопиющим образом противоречат, например, тому очень примечательному факту, что духовный глава мусульман России, шейх-уль-Ислам Талгат Таджуддин, — евразиец, и он (как частное лицо) является одним из лидеров партии Евразия. А вот фрагмент из выступления на учредительном съезде партии Евразия Дорджи-ламы, координатора Объединения буддистов Калмыкии: “…никто не имеет права принуждать народы отказаться от своей уникальности. Мы не хотим унификации в общем плавильном котле, как того желают глобалисты. Пусть нас мало, но наша история гораздо древнее и богаче, и мы не хотим быть унифицированными по образу американского народа”. Кстати, крайне любопытно, как г-н Серикбай предполагает сочетать западные либеральные потребительские ценности (от которых, по его словам, все равно никуда не деться) с “национальной идеологией, заложенной в 1459 г.”?

Из вышеизложенного видно, что “изоляцию от объективных исторических процессов” предлагают как раз не евразийцы, а те утописты-националисты, которые продолжают упорно игнорировать глобальные проблемы современности, не понимая, что безответственное разрушение больших суперэтнических синтезов и заигрывание с племенными богами ради так называемых \»стратегических целей\» по большому счету есть стратегия самоубийства. Евразия и географически, и геополитически, и цивилизационно – единое целостное образование с собственными традициями и прочными системными связями, у народов Евразии общая историческая судьба, а воссоединение постсоветского большого пространства на базе новой формационной идеи, идеи евразийской, — единственно возможный ответ монголосферы на агрессию Запада.