Анатомия казахской покорности

Сегодня многие просвещенные умы в Казахстане задумываются над природой казахского политического сверхтерпения, а также над природой казахского равнодушия, например, к политическим подвигам лидеров ДВК в лице Галымжана Жакиянова и Мухтара Аблязова, открыто и смело восставших против режима личной власти. При этом причинами этого политического сверхтерпения и равнодушия небезосновательно называют прежде всего, дисперсность традиционного расселения казахов на огромных территориях, а также их материальную зависимость от властей. Некоторые исследователи даже доходят до такого природного объяснения причины этого феномена, что, дескать, казахи традиционно терпеливы и покорны потому, что еще с самого своего рождения они привыкают к тугому пеленанию и пребыванию в бесике (кочевой люльке), который не только имеет свойства ваньки-встаньки, но и укрепленные верхние дуги, которые как водителю в авторалли, позволяют ребенку оставаться в безопасности, благо, что пеленки при этом выполняют не столько роль наручников, сколько – ремней безопасности. В принципе, с подобными вполне материалистическими выводами вполне можно согласиться.

Но совершенно очевидно, что одного только природного объяснения традиционной покорности и терпеливости казахов явно недостаточно. Поэтому полагаем необходимым рассмотреть анатомию казахской покорности и под другим углом зрения.

Действительно, традиционный казах наивно материалистичен как всякий абориген, приросший к природе. Здесь под традиционным казахом понимается степной, кочевой казах или хотя бы такой казах, в котором сохранился традиционный менталитет. Природность казаха обуславливает естественную материалистичность его мышления, слегка только изгибаемая разного рода суевериями, в число которых он традиционно заносит и свою мусульманскую веру, ибо традиционный казах в последнем отношении был всегда “плохим” верующим и это спасало его от религиозного фанатизма и мракобесия. С одной стороны, это – хорошо, но, с другой стороны, эдакий подзатянувшийся в историческом отношении наивный материализм способен сыграть и злую шутку, что, кажется, и произошло в отношении наших предков.

Так, в триаде сила – богатство – знание казах традиционно отдавал свой приоритет материальной силе. При этом он вполне обоснованно считал, что если у него есть сила, то богатство он добудет либо своим трудом, либо силой. Поэтому традиционно преклонение казаха перед силой. Так, в казахском эпосе практически нет воспевания богатства, но вы всегда найдете поэму о богатырской силе. При этом казах, как животновод во всем, не упускает и сексуальную часть. Но для него она традиционно лишена эротической эстетики, а больше рассматривается как восхищение могучим производителем, то есть под селекционным ракурсом. Отсюда и песни об Алпамысе и сорока красавицах и т. п. Но это в культуре, так сказать, в виртуальной действительности. В реальной же действительности традиционный казах всегда с ревностью замечает, что тот же сосед, например, превосходит его по своей физической силе. Если это так, то он вовсе непротив выкрасть семя у этого соседа, но, разумеется, не так примитивно, как чукча, которого естественная необходимость выживания заставляет подкладывать свою жену под дорогого гостя, который слабым, как правило, не бывает. Но наш казах, который знает толк в селекции, не будет подкладывать под такого богатыря свою байбише или дочь. Первая живет в ауле, так сказать, в центральной усадьбе, на виду у всех, и поэтому если твой сосед почти на виду у всех ее поимеет, то это однозначно будет расцениваться как позор на весь род. Дочку – тоже крайне неприлично, а также просто непрактично, так как ее, во-первых, надо еще выдавать замуж, что при таком обороте дел может оказаться более чем затруднительным мероприятием, а во-вторых, если даже и удастся спихнуть дочь с таким “багажом”, то все равно богатырь достанется чужому роду. Но казах, хотя он и не еврей, тем не менее мудро решает и эту непростую задачу. Он философски спокойно смотрит, как в его отсутствие в его “летнюю резиденцию”, которая расположена достаточно далеко от аула и где “правит бал” уже не байбише, а токал, “на чашку чая” заезжает его сосед-богатырь, заодно, как бы невзначай, осеменяя ее (токал). Благодаря тому, что никто не поднимает шум, даже в лучшем случае, если у нашего казаха родится слегка незаконнорожденный богатырь, его сосед уже не будет иметь никакого права на этого богатыря, но зато у нашего казаха будет свой могучий работник, защитник и т. п., пусть даже несколько и пораженный в своих наследственных правах как сын не от первой жены (байбише). (К слову сказать, все казахские историки, которые занимаются исследованием родословной Нурсултана Назарбаева, выводят его прямых предков только от первых жен их родителей!).

Что же касается нашего слегка незаконнорожденного богатыря, то от рождения у него прав не меньше, чем у других его братьев, родившихся от его матери. Со временем, если у него будет достаточно ума и хитрости (при его силе!), то он может овладеть правами в качестве и главного наследника. Но этого может и не понадобиться, так как ему могут еще в детстве дать соответствующие права, так как будущего богатыря видно еще с раннего детства. Для этого просто необходимо, чтобы он рос еще и в семье не токал, а байбише. То есть токал при этом как бы лишается материнских прав, а наш слегка незаконнорожденный богатырь автоматически приобретает более высокое происхождение. И что характерно, про свою настоящую мать он начисто забывает!

Короче, традиционный казах преклоняется, прежде всего, перед физической силой, перед батырами. Лишним подтверждением этого является то, что даже у такого великого народа, как русский, пожалуй, нет такого количества богатырей, как в казахском эпосе, не говоря уже о том, что именно в Казахстане больше всего улиц с названием батыров.

Вместе с тем, традиционный казах не относится отрицательно и к материальному богатству. Недаром большинство казахских имен имеет своим окончанием “бай”. Но казахский бай – это, как правило, разбогатевший богатырь. И каждый бай страстно желает иметь своим прямым наследником богатыря. В наиболее красочной и выразительной форме такая казахская мечта выражена в судьбе богатых родителей Алпамыс батыра. Но в казахском идеале богатырская сила все же стоит на первом месте по сравнению с богатством!

Что же касается знаний, то оно занимает третье место в иерархии ценностей традиционного казаха. Хотя, конечно, во временном отношении знания даются вместе с развитием силы, можно сказать, то и другое дается одновременно, с рождения. Главным основанием для утверждения о существовании именно такой градации в иерархии ценностей сила – богатство – знание является то, что такой материалистичный народ, как казахи, отсек от родного языка, который является универсальным средством выражения знаний, именно наиболее материальную ее часть – письменность.

Вместе с тем традиционные казахские знания по своей структуре более широки, чем глубоки. При этом знания широки настолько, насколько они необходимы для воспроизводства традиционного уклада жизни. Недостаточная же, с точки зрения оседлых цивилизаций, глубина этих знаний обусловлена прежде всего суровым кочевым образом жизни, который отсекает все излишние сантименты и оставляет только все необходимое для выживания. Сказанное относится, прежде всего, к казахскому языку, который в материальном отношении облегчился за счет утери письменности (не надо возить с собой большие компьютеры или печатные машинки), а в духовном отношении оказал мощное обратное воздействие на традиционное казахское мышление, сделав его довольно плоско материалистически-практичным. Таким образом, традиционный казах всегда обладал необходимым и достаточным здравомыслием. Но этого, однако, было недостаточно для того, чтобы на базе только устного языка и такого стиля мышления создать нечто, более философски-мистическое или религиозно-мистическкое, которое могло бы соперничать, например, с той же гегелевской философией или с иудаистской каббалистикой, которые, несмотря на свою мистичность, содержат фундаментальные духовные ценности.

Традиционный недостаток знаний на основании чистого разума имеет еще и другое следствие, а именно низкую социально-политическую активность современного казаха. Однако начнем с другого конца рассмотренной выше триады: сила – богатство – знание, а именно с силы. Традиционный казах проявляет свою социально-политическую активность, как правило, на основании силы. То есть, когда он чувствует себя достаточно физически сильным. В этой связи нет особой нужды ударяться в глубокую историю, достаточно вспомнить казахское восстание под предводительством Амангельды Иманова или декабрьские события 1986 года. Но, что касается сегодняшнего казаха, то можно сказать, что произошло резкое падение уровня его физической силы, как в абсолютном, так и в относительном значениях. Падение физической силы традиционного казаха в абсолютном отношении напрямую связано с падением уровня и качества его жизни, в результате чего он недоедает, прежде всего, мяса, а также резко ухудшились его жилищные и социальные условия. Хотя последние золотые олимпийские медали казахских боксеров свидетельствуют также и о том, что богатырский казахский генофонд еще не совсем утерян. Что же касается падения уровня физической силы в относительном отношении, то здесь имеется в виду то обстоятельство, что в современном Казахстане даже богатырская сила уже не гарантирует, как это было традиционно, безопасность того же богатыря. Недавние факты убийства одного олимпийского чемпиона по боксу и избиение другого олимпийского чемпиона по боксу в тяжелой категории более чем красноречиво свидетельствуют о справедливости предшествующей мысли. В целом же, мы вынуждены повторить мысль о том, что современный массовый казахский житель, потеряв свою былую физическую силу, — которая выглядит еще более ничтожной на фоне мощной государственной машины, кажущейся к тому же монолитной, а наш казах – дисперсно распыленным, — потерял физическое основание к проявлению какой-либо социально-политической активности. В этой связи сегодняшняя казахская власть и впредь будет заинтересована в дальнейшей физической деградации казахского народа.

Но у некоторых современных казахов появилось ощущение силы от занимаемой ими высокой должности и/или от наличия у них достаточного богатства, что уже послужило для одних и может послужить для других социально-экономическим основанием для проявления политической активности. Наиболее яркими представителями из этой немногочисленной прослойки казахов являются Акежан Кажегельдин, Рахат Алиев, Мухтар Аблязов и Галымжан Жакиянов. На подходе, как утверждают некоторые эксперты, экс-премьер Нурлан Балгимбаев и некоторые другие. С учетом казахской действительности, похоже, что позже других позволит себе открыто проявить политическую активность “серый кардинал” Нуртай Абыкаев и то только в тот момент, когда в силу действия различных причин ему станет совсем ненужным Нурсултан Назарбаев.

Но все перечисленные персоналии достаточно далеки от народа, хотя некоторые из них и могут, как, например, Галымжан Жакиянов, вызывать у окружающих его людей искренние чувства симпатии и даже любви. Поэтому политическая активность этих личностей будет являться активностью одиночек до тех пор, пока они не будут политически организованы, а их усилия консолидированы.