Люди, посвященные в детали казахстанской политической жизни на самом высшем уровне, пребывают сейчас в растерянности. Они встревожены тем, что реальный центр власти в стране распадается прямо у них на глазах с осени 2001 года. И с каждым новым месяцем этот процесс, подрывающий управляемость государства и общества, набирает все большие и большие обороты. А поскольку высшие слои казахского общества отнюдь не являются замкнутой кастой, живущей только по своим, одним только им самим известным правилам, их тревога постепенно передается и массам простых казахов и казахстанцев. Впрочем, в последнее время, усилиями оппозиционных масс-медиа, новости, проливающие свет на то, что происходит на Олимпе казахстанской власти, начинают уже попадать в среду простонародья напрямую. Теперь это, надо сказать откровенно, не какие-то там утечки информации со ссылкой на анонимных представителей истеблишмента, а самые настоящие “информационные бомбы”. И за ними стоят конкретные свидетельства (с привязкой к ходу известных всем по недавнему прошлому событий) совершенно определенных лиц, которые, образно говоря, еще буквально вчера входили в состав высшей административно-предпринимательской элиты страны.
В качестве примера тут можно назвать хотя бы опубликованные буквально на днях отрывки из книги воспоминаний М.Аблязова, бывшего крупного бизнесмена и министра энергетики, индустрии и торговли (“Путь к себе”, газета “Солдат”, №3, 31.01.03 г.). В этой свидетельской публикации больше всего поражает не разоблачительный момент, а описание нынешнего состояния системы и механизмов деятельности власти. По сути дела, это означает вступление процесса распада центра силы и власти в новую, решающую фазу.
В воздухе витает вопрос: почему так происходит и кто во всем этом виноват? Плохо то, что большинство людей настроено рассматривать названный процесс как следствие не объективных во многом причин, а дел и поступков отдельно взятых личностей из числа тех, кто делает большую казахстанскую политику и принимает важнейшие государственные решения. А ведь нынешний оборот событий, а также тот малоутешительный финал, к которому он сейчас неуклонно ведет страну и общество, был предсказуем еще на заре государственной независимости. Еще в первой половине 90-х гг. на страницах казахской печати высказывались такие суждения: есть, мол, ряд факторов, которые могут сильно затруднить, а то и сделать невозможным сохранение и укрепление государства Казахстан в его нынешнем виде.
Во-первых, по территории страны проходят линии колоссальных геополитических изломов, и это почти физически ощущается (особенно сейчас, когда в соседнем с нами Кыргызстане пытались или пытаются создать себе воинский плацдарм и исламисты, и россияне, и китайцы, и американцы с французами).
Во-вторых,
в качестве государствообразующей нации выступает народ с пережиточным родоплеменным сознанием, который в социально-экономической реальности недавнего прошлого занимал во многом периферийное положение. Это в свою очередь влечет за собой выдвижение его представителей на передовые позиции во многих важнейших сферах жизни и деятельности. Вроде бы справедливо. Но дело в том, что, на первый взгляд, лишь остаточное, а в действительности чрезвычайно устойчивое родоплеменное сознание и ответственность в государственном масштабе зачастую оказываются несовместимыми. Однако живучесть такого сознания – это тут еще не вся проблема. Настоящая же закавыка в данном случае заключается в том, что у большинства даже самых серьезных людей нет осознания того, насколько же серьезна роль этого поразительно стойкого атавизма в жизни общества и государства. Пренебрежение им в среде занимающихся обществоведческой деятельностью людей (политологов, социологов, политиков, журналистов и т.д.) достойно сожаления. Как-то в газете “XXI век” некто Гайбарин следующим образом выражал свое возмущение следствием предсказываемых таким сознанием государственных решений: “Но Нурсултан Назарбаев все же не сделал главного вывода: нечего доверять ответственные посты непрофессионалам, к тому же с отрицательным имиджем. Доколе в стране нефтяниками будут командовать неучи, авиацией – гинекологи?” (“Сначала – пресс-папье, затем – пресс-секретарь”, 29.10.98 г.). С тех пор утекло много воды. А такого рода возмущения государственной кадровой политикой вновь и вновь повторяются. Но понимают ли публично озвучивающие их люди то, что такой подход к назначению на руководящие должности, с точки зрения традиционного кочевого сознания, является более чем естественным. Приведенные выше примеры – это только верхушка айсберга. По Казахстану таких случаев можно насчитать огромное множество. Было бы желание и время. Более того, чем дальше мы уходим от советской эпохи, тем больший размах начинает принимать такая атавистическая кадровая политика. В ней нет ничего нового. Подобная кадровая политика есть воспроизводство практики кочевых ханов и эмиров, которые отдавали своим бекам и батырам на кормление отдельные города и селения (нынче это – области, ведомства, отрасли, производства и т.п.). Разумеется, не “за красивые глаза”, а за лояльность по отношению к сюзерену, за заслуги перед ним. А вот нелояльность ведет к утрате этих самых приобретений. Так было тогда. Так оно, как это мы видим, есть и сейчас. Изменилась среда обитания, образ жизни. А вот общественное сознание остается во многом, выходит, без изменения. Казахская пословица гласит: “Ауру калса да, адет калмайды” — “Болезнь со временем сходит на “нет”, а привычка остается”.В-третьих, в казахском обществе центробежные тенденции всегда были очень сильны. Этот фактор также обусловлен спецификой жизни, которую оно вело испокон веков вплоть до времен молодости дедов и отцов нынешних казахов. Все в конце концов объясняется экономическими условиями, при которых в течение нескольких тысячелетий жило множество их прежних поколений. Кочевое скотоводство всегда нуждалось в огромных пространствах, чтобы каждый род или семья имели свои пастбища. Население рассеивалось широко, что само по себе служило препятствием на пути к созданию сильной и централизованной власти. Задача вождей-кочевников состояла в объединении разбросанных племен и обеспечении им такого уровня доходов, который был бы выше привычного. Последнего достичь можно было лишь одним путем: удачным нападением на других, которые, скажем, жили богаче. В мирное время не было надобности сохранять единую центральную власть, так как отдельные группы племен или просто племена и роды представляли собой экономически автономные подразделения. Но и даже они не являлись крайним пределом для центробежного социального раздробления. Казахское общество могло дробиться до отдельно взятой юрты или семьи. Обычными были случаи, когда кто-то из аула в 15-20 юрт, обидевшись на своих сородичей или в пух и прах разругавшись с ними, отделялся от них и начинал жить отдельно со своей семьей или присоединялся к совсем другим племенам или родам. И делалось это обычно не вынужденно, а добровольно, в запале обиды или ссоры, в пику своим.
Возьмем всего лишь два примечательных примера из совсем недавнего прошлого казахов. Они имеют отношение к опыту семей, из которых вышли два выдающихся представителя казахского народа в XX веке: Динмухамед Кунаев и Хаджимукан Мунайтпасов. Сперва о первой из них.
Недавно в беседе с Д.Клебановой из РАХАТ-ТВ Э.Кунаев и Д.Кунаев, племянники Д.Кунаева, рассказали такое семейное предание. Дед Д.Кунаева и их отца А.Кунаева, происходивший из прибалхашских старшежузовцев, в свое время из-за какого-то конфликта со своими сородичами откочевал далеко, к реке Иртыш, и там многие годы жил среди аргынов-тобыктинцев из Среднего жуза… Примерно такой же поступок, по свидетельству народного поэта Казахстана и посла нашей страны в Кыргызстане М.Шаханова, изложенному в написанной им в соавторстве с Ч.Айтматовым книге “Космоформула карающей памяти”, совершил и отец Хаджимукана Мунайтпас, когда его сын был еще в младенческом возрасте. Он, то ли обидевшись на своих сородичей-аульчан, то ли рассорившись с ними, решил откочевать с юга на север, в Сары-Арку. И отправился со своей семьей в дорогу. Сородичи догнали его в пути и принялись уговаривать вернуться. Но обида, видимо, была крепкая. Мунайтпас схватил Хаджимукана-младенца, поднял над головой и поклялся разбить сына насмерть, если те не отстанут…Эти случаи имели место в XIX веке. Подобное сплошь и рядом происходило и в XX веке, при советской власти, но уже, конечно, не в такой крайней форме. При новом режиме казахи стали жить оседло, а потом он, этот самый режим, всячески осуждал пережитки прошлого и тех, кто им следует. Для казахского общества новые порядки продолжались 60 лет – с начала 30-х, когда проводилась коренизация (перевод на оседлость), до начала 90-х, когда наступил час государственной независимости. А потом начался процесс возвращения к своим национальным истокам и возрождения всего того, что при советах охаивалось как пережитки байско-феодального прошлого. Вот и возродили. Не только баев, имущий класс, но и все особенности национального сознания, формировавшиеся веками, даже тысячелетиями. В том числе – и повальную тягу к социальному раздроблению. Она возродилась прежде там, где появляется больше оснований для взаимных обид, — на самом верху…
Казахская пословица гласит: “Ауру калса да, адет калмайды” — “Болезнь со временем сходит на “нет”, а привычка остается”. То есть привычка является выражением сознания, природного естества человека. Значит, казахи, сколько бы они ни говорили о своей приверженности к современным нормам, по жизни будут идти так, как им подсказывает их природа. В XIX веке в Казахстане насаждала свои порядки царская администрация, а в XX – коммунистическая. Но вот на стыке тысячелетий казахи вновь оказались предоставлены самим себе, и тут же ожили общественные нравы, которые, как некоторым казалось, были безвозвратно утрачены. Следовательно, наше кочевое сознание еще долго будет оставаться с нами. При продолжающемся ослаблении центра власти и надвигающихся вследствие этого процесса смутных временах надо бы не игнорировать его, а действовать и принимать ответственные решения с поправкой на него…