— Ну, ты, богопротивная, пропусти, я выйду вперёд. Нешто мне на патлы твои богомерзкие, платком не прикрытые, зыркать, — прошипела старуха, оттолкнув меня на выходе из маршрутки.
— Ужас какой, — выдохнула я, потому что ничего другого в ответ от неожиданности на ум не пришло.
— Вы, тётенька, поосторожней с бабкой, — засмеялись двое мальчишек, выскочившие за мной из “ГАЗели”. – Она всех детей на Гормолзаводе пугает тем, что одного “богопротивного” зарезала в молодости. Она чокнутая…
Пенсионерка резко обернулась и погрозила вслед убегавшим пацанам кулаком, подкрепив свой жест сочным матом.
— Ну, чего вытаращилась, — грубо обратилась она ко мне. – Нормальнее меня во всём городе никого нет.
— Да я и не поверила тому, что они сказали, — выговорила я, чтобы не злить бабушку на тот случай, если она действительно без царя в голове.
— Если б только знала, что меня снова не упекут в тюрягу, то я б это сатанинское семя всё бы на корню вырезала.
— Так вы действительно сидели за убийство ребёнка?
— Сидела. А тебе какая разница?
Мне удалось уговорить Марию (так представилась моя собеседница), рассказать о событиях сорокалетней давности. Правда, за это мне пришлось расстаться с 500-тенговой купюрой, которую ушлая пенсионерка запросила за свои “мемуары”, и выполнить строгое условие: к имени Мария никаких добавлений типа отчества или слова “бабушка” не присоединять.
“Подвиг” во имя веры
Мария — крепкая, широкоплечая, с мощными руками и грубыми чертами лица, на котором застыло выражение тупого упрямства, уселась рядом со мной на скамейку прямо на автобусной остановке и начала своё повествование с нотками снисходительности в голосе.
— Ничего умнее не придумали, как орать без конца и края, что я фанатичка, мол, средь бела дня зарезала ребёнка на глазах у его родных отца и матери. Так они сами в этом виноваты…
Мария, несмотря на давность события, прекрасно помнила все детали произошедшего, имена, даты. Об убийстве рассказывала спокойно, подробно. И, вспомнив по моей просьбе о своей юности, по сути, поведала, как докатилась до того, чтобы стать убийцей трёхлетнего Валеры.
Росла Мария у богомольной бабушки, и та старательно прививала ей веру в Бога. “Не злому же учу – доброму”, — приговаривала пожилая родственница, когда внучка не желала читать Библию. Потом нашлась тётя Катя, которая убедила девушку, что в церкви вера не истинная, и увела её к иеговистам, которые Марии не глянулись.
И был период, когда она не ходила ни в церковь, ни в секту. Потом подвернулась соседка Таня, которая привлекла Марию в общину евангельских христиан-баптистов. Как только в этой секте появились раскольники, которые избрали своим лозунгом “Постоять за веру Христову любым способом”, молодая девушка примкнула именно к ним. После этого поведение Марии резко изменилось.
Она истово молилась на тайных собраниях своей секты, открыто пропагандировала свою веру, вербовала в общину всех, кого могла. Долго обрабатывала кроткую и малограмотную женщину — мать Валерика, Нину. Узнав, что Нина с мужем собираются покупать корову, обещала подарить ей одну из своих, если та вступит в секту. Но Нина инстинктивно боялась сектантов, за посулы благодарила, но на моления не ходила.
“Меня, как и сейчас, считали ненормальной, и на мои вербовки людей никто внимания не обращал. Правда, однажды соседи по улице потребовали, чтобы местный комитет разобрался, на какие средства живёт моя семья. Мол, ртов много, зарплата у мужа маленькая, а купили мотоцикл, потом мотороллер, подыскивают машину. Но, слава Богу, дальше разговоров дело не пошло”.
— Откуда же у вас были деньги?
— Общинные. Меня “благословили” братья и сёстры обзавестись всеми возможными видами транспорта, для вербовки народа из дальних селений. Евангельские христиане-бабтисты, те предатели, от которых мы ушли, тоже жаловались на меня, но им объяснили, что баптисты секта мирная, разрешённая законом, а что там за раскол случился между вами, мол, сами разбирайтесь.
Мария и разбиралась. Обманом вербуя сторонников, она провоцировала их на всё более дерзкие и сенсационные действия. Ей нужны были мученики за веру и подвиги во имя веры, чтобы подогреть у верующих остывающий интерес к ней.
В секте усиливалась пропаганда сопротивления советским законам. Мария получала из “Центра” дополнительную литературу, призывающую бороться с “законами земными” и руководствоваться “законами божьими”. Фанатичка активно распространяла “Обращение ко всем верующим матерям” с призывом к спасению от безбожия и посвящению их жизни служению Богу с колыбели. И своих детей женщина воспитывала в соответствии с этим постулатом.
Старшего сына, Ваню, приняли в пионеры. Мария сорвала с него галстук. Запретила первокласснице Любе носить октябрятскую звёздочку, потом пошла в школу и заявила, что её дети верующие, и чтоб не смели вовлекать их в разные богопротивные кружки. Учителя пробовали затеять с ней спор, но быстро отступились.
— Мои дети, — заявила я им, — как хочу, так и буду воспитывать.
Мать Марии, обеспокоенная судьбой внуков, приехала к ней якобы в гости. Привезла Ивану в подарок новый галстук и попробовала уговорить свою дочь не делать из детей посмешище. Но та не уступила, отреклась от матери. Тогда бабушка пошла в школу и потребовала, чтобы её дочь лишили прав материнства и, пока не поздно, отобрали детей. Но опять же педагоги посудили, порядили и пришли к выводу, что нет оснований применять эту высшую для матери меру наказания. Правда, на беседу в районо Марию пригласили. Она явилась и перед зданием стала кричать:
— Красный галстук – это знак перерезанного горла. Так и будет от Бога тем, кто его носит.
Махнули рукой педагоги и отпустили Марию с миром, решив, что раз она не сопротивляется закону о всеобуче, то и нет оснований для более глубокого разбирательства принципов её воспитания.
Но для религиозной фанатички уже не существовало общественных законов.
В воскресенье муж отвёз её на молитвенное собрание. Вернулась она возбуждённая и взбудораженная. Часто поминала имя Божье, бормотала себе под нос какие-то угрозы. Оказывается, она случайно узнала, что соседка Нина ездила с мужем в деревню покупать корову, что они получили для этой цели триста рублей ссуды от государства.
— Они решили не брать моего подарка. Значит, отвернулись от Бога…
На другой день рано утром Мария вызвала Нину из дома и сказала, что если та немедленно не вернёт ссуду, то будет потом всю жизнь каяться. И ещё предупредила, что тут – великая тайна, и она ничего больше не может открыть ей. Нина ответила, что посоветуется с мужем, и собралась именно так и сделать. Мария остановила её.
— Чего Валерку с собой тащишь? Оставь его с моими…
И мать оставила, как это делала раньше много раз.
“На заводе, где еёный мужик работает, Нинка узнала, что как раз перед нею приходил мой сын, чтобы выяснить, вернула ли она деньги. Видимо, заподозрила что-то эта глупая овца и тут же примчалась обратно. Я ей двери не открыла и сказала через окно, что Валерку не отдам, пока не получу справку о том, что деньги сданы в кассу. Я её предупредила, чтобы поторопилась, потому что Валерке осталось жить два часа. Она нет бы прислушалась, так побежала в милицию. Дура.
Валерка верещал, но я его одела в розовую распашонку, положила на колени и взяла в руки нож. Как только стали ломать двери у меня в доме, я его полосонула по горлу. Такого его и отдала Нинке”.
Мария замолчала и задумалась.
— Не жалко вам было ни в чём не повинного мальчика?
— прервала я её раздумья.— Лучше убить тело, но спасти душу. На всё воля Божья. Да и по земному проклятому закону заплатила я за всё сполна: от звонка до звонка. Только про это я тебе не расскажу. Дурные в колонии порядки, хоть я и пыталась их изменить…
Религия, отделённая от государства
Возвращаясь домой, я вовсе не думала о старухе, у которой на религиозной почве “съехала крыша”. Мои мысли занимали реалии сегодняшнего дня, который готовит, как известно, почву для будущего. Не будет преувеличением сказать, что у нас тоже назревают убийства, хотя и не столь явные, но от этого и не менее жестокие.
Казахстан государство светское, а это значит, религия от него отделена. По закону, но не по совести. И речь я веду не о традиционных вероисповеданиях, а о сектантах, которые чувствуют себя в Актобе вольготно и открыто охмуряют наших детей.
На улице Пожарского частенько можно встретить двух старушек благообразного вида, которые являются членами секты “Свидетели Иеговы”. Когда попало они не бродят, раздавая прохожим литературу, от которой взрослые, как правило, отказываются. Их цель – дети, поэтому и появляются эти “свидетельницы” в часы, когда школьники идут на занятия.
— Если ты выучишь то, что здесь написано, то будешь учиться только на пятёрки, — убеждала сектантка девочку, вручая ей красочный журнальчик религиозного толка.
— Что вы морочите ребёнку голову, — возмутилась я, услышав случайно эту глупость.
— А вам какое дело? Вы что, её мама? Идите своей дорогой, — огрызнулась одна из бабулек.
— Ну, не знаю, что скажет вам её мама, но в полиции точно объяснят, что бывает с теми, кто агитирует несовершеннолетних.
И каково же было моё удивление, когда две с виду приличные пенсионерки дали от меня стрекача во все лопатки.
Другой способ захламлять мозги несмышлёных ребятишек – это беседа по телефону. Иеговисты звонят методом “тыка” и начинают разговор с самых безобидных вопросов типа: “Как ты относишься к наркомании?”, “Хочешь ли ты, чтобы на всей земле наступил мир?”. Ну кто же в здравом уме и твёрдой памяти ответит “нет”. А дальше следует самая настоящая пропаганда культа Бога Иеговы.
Все соответствующие службы знают, что иеговисты находятся на улице Профсоюзной, но предупреждения о запрете вовлечения детей в секту без ведома родителей им никто не делает. Возникает вопрос: почему?
Казахстан больше десяти лет назад ратифицировал конвенцию “О защите прав ребёнка”, но никому нет дела до того, как воспитываются дети в семьях иеговистов. А это вовсе не праздный вопрос и далеко не личное дело родителей. Если запрет на празднование дня рождения сына или дочери, на первый взгляд, довольно безобидная мера воспитания, то программирование психики детей на отказ от медицинской помощи, в частности, переливания крови, от лишения куска торта явно отличается. Излишне говорить о том, что если ребёнку понадобится соответствующая процедура, то выжить с помощью Иеговы ему вряд ли удастся. И уже не сумасшедшая бабка с кухонным ножом, а родные мать с отцом станут убийцами с помощью слепого поклонения своему Богу.
И пока до этого нет никому дела, к моему сыну так и будет в день рождения приходить мальчик Лёша и переживать, чтобы его мама не узнала о том, что он ел торт…