![\"\"](\"abrod040803a.jpg\")
Переходный период, характеризующий состояние трансформации из плановой экономики к рыночной, в Узбекистане начался с горбачевской перестройки (1985-90 гг.), когда стали возникать и функционировать негосударственные предприятия – кооперативы, арендные хозяйства, была разрешена индивидуально-трудовая деятельность, то есть признавался предмет частной собственности. Как известно, данное время было весьма сумбурным в социально-политическом и экономическом смысле, поскольку старые и новые законы противоречили друг другу, демократия и партийная олигархия боролись друг с другом, что не могло не повлиять на экономическую и политическую ситуацию в стране. Практически это стало началом распада СССР.
Среднеазиатские кланы, в том числе и в Узбекистане, сразу осознали, что политика “перестройки” позволяет им легализовать тот теневой капитал, который был накоплен ими благодаря хищениям и перераспределению социалистической собственности, спекуляции, то есть неофициальному влиянию на государственную плановую систему. Более того, с 1985 года это был уже официальный канал нового подхода в распределении государственных инвестиций и ресурсов, причем не столько в государственных интересах, сколько в корыстных. При этом кланы явно себя не проявляли, прикрываясь партократией и советской олигархией: дело в том, что даже в этот период машина репрессий существовала и активно функционировала (хотя и была ослаблена демократическими процессами, начавшимися в те годы). Несмотря на политическую либерализацию, эта машина нанесла серьезный удар кланам в так называемом “узбекском деле”, когда руководители государственных и партийных структур были свергнуты с власти по обвинению в хищении в основных отраслях экономики.
Поэтому кланы не могли действовать открыто и безбоязненно, как это было во времена Брежнева и Черненко (1970-84 гг.). Новая экономическая политика, провозглашенная Горбачевым, — попытка поднять малоэффективную советскую экономику на новый уровень, но практически она развязывала руки директорам заводов, фабрик, совхозов, поскольку им разрешалось создавать внутри предприятий рыночные элементы, в частности, хозрасчет, бригадный подряд, а это весьма благоприятная возможность для легализации теневых доходов и источник новых инвестиций. Как известно, руководителями крупных и средних предприятий являлись представителями кланов, и они могли теперь на “законных” основаниях заниматься хищениями и перераспределением ресурсов исключительно в интересах кланов. Благо, в контролирующих органах республики существовала прослойка, обеспечивающая правовую защиту, в том числе и от Москвы. К этому времени Союзный Центр не имел влияния на периферийные республики, так как изменились геополитические условия как внутри страны, так и за пределами СССР. Попытки взять под свой контроль регионы привели к тому, что кланами в ряде республик были развязаны межнациональные конфликты, только в Узбекистане это события в Ферганской долине, когда вырезались турки-месхетинцы, и конфликт между кыргызами и узбеками в Ошском регионе. Несомненно, это стало возможным благодаря экономическому могуществу и политико-традиционному влиянию кланов, которые теперь не были заинтересованы в контроле со стороны Москвы и желали сами укрепиться в качестве новых хозяев республики.
Следует отметить, что Москва контролировала, по сути, только столицу, точнее, ее кадровый состав, а также предприятия союзного и союзно-республиканского подчинения (это уже обосновывалось стратегически оборонными целями). Что касается внутриреспубликанских постов, в частности, на уровне области, районов, то это считалось прерогативой местного партийно-советского аппарата, находившегося под влиянием кланов. Поэтому клановые позиции наиболее сильными считались на местах. Республиканский центр выбивал у союзного ресурсы, которые затем перераспределялись по областям Узбекистана, исходя из кланового принципа, хотя внешне все прикрывалось коммунистическими идеями и плановой экономикой. За это столица получала поддержку на периферии, особенно в регионах, где была слаба Советская власть. Следует учесть и то, что коммунисты не смогли уничтожить традиционные формы сообщества – общины, а которых сильны были влияния кланов. Большевики приспособили это явление под решение своих задач. Но в итоге кланы переросли их цели и стали представлять серьезную силу, которая ярко проявилась в период распада Советского Союза.
В середине – конце 80-х годов региональные группировки, обладая своими представителями в государственно-партийном аппарате на местах и в республиканском центре, сначала создавали негосударственные предприятия в государственном секторе или переводили на арендный подряд участки и цеха, через которые прокачивали государственные ресурсы, – это был первый механизм получения теневых доходов. В условиях тотального дефицита, существовавшей системы лимитирования, фондирования и квотирования ресурсов, при отсутствии свободного рынка ресурсов и капиталов это вело к банкротству государственных предприятий и расцвету частно-клановых хозяйств. Имея значительные льготы в налогообложении и в условиях деятельности, данные производства развивались и начинали подавлять остальные предприятия (данный процесс шел как экономически, так и внеэкономическими способами, например, рэкетом). Особенно ярко данный процесс проявился в сфере услуг. Полученные товары из государственных фондов направлялись кланами в собственные коммерческие магазины, которые реализовывались не по фиксированным, а более высоким ценам. Кооперативные предприятия были ширмой для отмывания нелегальных средств, пройдя через эти структуры, деньги приобретали легальный статус, но с целью самосохранения кланы зачастую оформляли имущество на огромную сумму на посторонних лиц, при этом оставаясь, естественно, в тени. Либерализация внешнеэкономической деятельности привела также к усилению кланов во внешней торговле и к их доступу к иностранной валюте.
В конце 80-х годов кланы стали укреплять свои позиции в экономике и политике, все больше стремясь выйти из государственного контроля. На тот момент они были заинтересованы в рыночной системе, поскольку приватизация позволила бы им официально приобретать стратегически важные объекты и доминировать в экономике, в частности, в производстве важнейших видов продукции. С 1991 года, когда Узбекистан приобрел независимость, в республике началась так называемая малая приватизация. В большинстве своем население не имело значительных средств на приобретение объектов социальной инфраструктуры (парикмахерские, точки общественного питания, швейные мастерские, ремонт бытовой техники и пр.), но этими возможностями располагали кланы. Через трудовые коллективы или подставных лиц они приступили к скупке этих объектов. Эти объекты, особенно в период гиперинфляции, обеспечили кланам быстрый оборот капитала и получение сверхдоходов. Ими стимулировалось появление в каждом городе и даже районе товарно-сырьевых бирж, через которые также стало возможным легализовать теневые доходы и перераспределение ресурсов. С другой стороны, кланы такими способами приумножали свое достояние, проникая во все отрасли и сферы национальной экономики.
Необходимо отметить следующее: если кланы практически к этому моменту доминировали в государственной системе (например, управлении, контроле, производстве, сфере обращения), особенно в распределении и расстановке кадров (чаще всего по региональному – клановому признаку), то в дальнейшем происходило частичное сращивание кланов с криминальными элементами. Теперь те предприниматели, которые в свое время сумели самостоятельно и без влияния извне поднять свое производство, в дальнейшем должны были иметь административную или криминальную “крышу”, под которой и так, или сяк все равно подразумевались кланы (по разным оценкам, предприниматели на взятки и “услуги” отдают от 10 до 20% своего дохода). Однако процесс криминализации экономики в Узбекистане отличался от тех, что имелись в России: организованная преступность в открытой (практически официальной) форме представляла угрозу президентской власти и поэтому была свернута репрессивными мерами, однако по сей день сохранилось административное влияние кланов. Не секрет, что часто руководители местной администрации – хокимы в неофициальном порядке “выбивают” от предпринимателей и от предприятий денежные средства, якобы на благотворительные цели, но эти внебюджетные средства никогда не находятся под контролем правительства. Практически малый бизнес на 60-70% был под влиянием региональных группировок.
1992-94 годы — это время активного проникновения кланов в рыночную систему, поскольку они контролировали все торговые и финансовые потоки в стране. Практически все министры, руководители ведомств, предприятий большого и среднего уровня представляли те или иные региональные кланы и выполняли защитную или перераспределительную в экономике функции. Были созданы барьеры для конкурирующих фирм, в частности, тех, кто не имел “крыши” или был под контролем трудовых коллективов (кооперативы). На биржах и на местах проводились псевдоаукционы, на которых нерентабельные, а чаще всего и рентабельные предприятия продавались за бесценки только кланам, хотя были желающие, в том числе и от иностранных инвесторов, приобрести их по более высоким ставкам. Кланы стимулировали процесс скорейшего разгосударствления предприятий среднего уровня, переведя в ранг акционерных обществ и обществ с ограниченной ответственностью. Практически, владея акциями, акционер не имел никакого влияния в принятии управленческих решений и тем более в получении доступа к своей собственности. Директора этих предприятий становились менеджерами, уходя, таким образом, от государственного (ведомственного) диктата, но в то же время приобретали неограниченные права и возможности над предприятием. Естественно, директорами становились выходцы из кланов. Более того, в этот период стали создаваться коммерческие банки, уставной фонд которых также состоял из легализованных финансовых ресурсов кланов. Челночный бизнес и оптовые рынки стали сферой влияния кланов и криминальных структур.
С 1995 по 2000 годы кланы добились своего влияния на большие предприятия, они стали принимать активное участие в принятии государственных решений в корыстных целях. Ограниченная конвертация, которая произошла с 1996 года, была на руку кланам, которых эта проблема никак не коснулась: они имели полный доступ к валютному ресурсу страны и перераспределяли ее в своих интересах. В частности, ими создавались подставные фирмы, через которые прокручивали импортные и экспортные операции, обналичивали валюту и денежные средства. Под влиянием кланов оказались и стратегические ресурсы хлопок, золото, цветные и черные металлы, энергоресурсы. Сельхозпредприятия не могут реализовать свою продукцию по рыночным ценам и выйти на внешние рынки, поскольку государство практически изымает у них 100% урожая по фиксированным ценам и продает за рубеж по мировым. Разница зачастую исчезает в “неизвестном” для правительства направлении.
С этого момента кланы в меньшей степени были заинтересованы в конкуренции и свободном рынке, ибо это уже угроза их стабильности и благополучию. Пример: стремясь уйти от сахарной зависимости, правительство по турецкому кредиту построило в Хорезме сахароперерабатывающий завод, который по сей день не работает. Находится множество причин, чтобы не загрузить его мощности: отсутствие сахарной свеклы, хотя сельхозпредприятия готовы ее производить, малоквалифицированные кадры, хотя эту проблему легко решить, и прочее. По мнению экспертов, в этом заинтересованы кланы, которые импортируют сахар и имеют доступ к конвертации валюты. Между тем, собственное производство сахара в Узбекистане способно удовлетворить внутренний спрос по объему и конкурировать по ценам, что вызывает сопротивление у кланов. В настоящее время хорезмский завод перепрофилируется, а Узбекистан испытывает постоянный дефицит в сахаре.
Другой пример: летом 2002 года правительство приняло решение, по которому мелкооптовая торговля и челночный бизнес облагались значительным таможенным и налоговым бременем, из-за чего эти формы предпринимательства практически вымерли (лишилось работы десятки тысяч людей) или перешли в тень (из которой, как известно, налоги никак не выплачиваются). Население стало выезжать за пределы республики с целью приобретения товаров, в частности, в Казахстан, где цены на них были значительно ниже. Как заявляют эксперты, это правительственное решение было пролоббировано банками и предприятиями крупнооптовой торговли, за которыми скрывались кланы. Они стремились вывести из рыночной системы конкурентов и перенаправить покупательский спрос в свое русло.
Кланы контролируют теневую экономику, практически они формируют все нелегальные процессы, проходящие в этом неконтролируемом государством секторе. Возможно, это произошло в результате достигнутого консенсуса между властью и кланами о сфере влияний. Теневая экономика – кланам в ответ на политическую лояльность правительству. Наркотрафик, неучтенное производство, торговля, экспорт-импорт сырья, в том числе стратегического, валюта, недвижимость – это часть того, что является сферой интересов кланов. Правительство понимало, что этим самым удастся избежать таджикского сценария, когда борьба кланов за скудные ресурсы вылилась в гражданскую войну. Кланам позволили поддерживать себя на уровне “самофинансирования”, “хозрасчета” или самодостаточности, естественно, потребовав взамен кое-какие уступки политического характера. Может, поэтому все попытки Ислама Каримова повлиять на регионы, в том числе путем смены кадров (местной администрации, предприятий, органов управления), никаких результатов не дали.
Кланы представляют особую угрозу политической стабильности Узбекистана. Существует версия, что экстремистские движения активно поддерживаются кланами в целях противодействия центральной власти взять под контроль местные ресурсы и подчинить все экономические и политические процессы, происходящие в областях. И террористические акты февраля 1999 года в Ташкенте, прорыв боевиков в Узбекистан – это союз кланов с международными террористами с целью продемонстрировать власти, что кланы могущественны и с ними не стоит шутить. Вполне возможно, глава государства это понял и стал проводить более лояльную политику в отношении кланов (прекратились всенародные снятия хокимов с должностей, которые подрывали авторитет местных кланов), хотя это нисколько не проявилось в отношении населения, который продолжает испытывать все тяготы жизни, неудачных реформ и политического давления.
Однако следует сказать, что кланы, как ни странно, не заинтересованы в появлении в Узбекистане крупных организованных преступных групп по типу российской “братвы”. Во-первых, это не в менталитете населения, а во-вторых, такие группы привлекают излишнее внимание власти и вынуждают ее на принятие хирургических мер в отношении преступности, в-третьих, власть не могла позволить проникнуть в свои структуры криминальным элементам, поскольку это нарушало сложившийся баланс и могло вызвать социальное недовольство. С другой стороны, открытая вражда мешает кланам проводить свой бизнес, решать вопросы экономического укрепления, развивать свое влияние. Поэтому вполне объяснимо, что с 1994 года в Узбекистане нет крупных бандитских формирований. Власть разрешила легализоваться преступным авторитетам, обещав им “крышу”, если те, в ответ, прекратят ухудшать криминогенную обстановку. Кто-то пошел на эту сделку, кто-то решил убраться восвояси, а кто-то не понял… Вероятно, сами кланы помогли расправиться с такими группами.