Полная версия статьи. Сокращенная версия была опубликована в московском журнале “Знамя”.
***
Пир духа!
Эклектика, а по-столовски – винегрет, как оказалось, одно из любимейших местных блюд. Верхней челюстью мы в Европе, а нижней в Азии — и соответственно в парламенте у нас верхняя палата называется – сенат, а нижняя — мажилис. Так и живем — винегрет жуем.
Желаем выглядеть, как европейцы, но вести себя, как азиаты. В жилище — евроремонт, одежда — не чапан, а джинсы, езда — “Мерседес”, еда – спагетти, круассаны и, конечно, гамбургеры. Вроде строим демократию, а в результате обсуждений выясняется, что народ еще не созрел, и нам более подходит авторитаризм. В соответствии с общим настроем в отношении женщины сохраняется стабильно патриархальный стиль и периодически всплывает вопрос о многоженстве.
Чуден здешний винегретно-бешбармачно-гамбургерный мир. Аппетиты в нем раздуваются по мере накачки нефтедолларами. Однако, как ни банально это прозвучит, не все можно купить за деньги, даже за очень большие. Например – опыт, традиции, культурный багаж.
И тут еще один пахнущий углеводородами мосол, мясной, не обглоданный, опять подкидывает столица. Вокруг него затевается грандиозный той — проект по переводу лучших образцов мировой литературы и гуманитарных наук на казахский язык. Выделены средства – 25 миллионов долларов. Вот будет “Пир духа!” — как говаривал сквозь вставную челюсть незабвенный бровеносец в потемках “наш Ильич” Леонид Брежнев (не к ночи будь он помянут).
Но еще Ильф-Петров заметил: “Перевод построить – не ксерокс купить”. Позвольте спросить, а повара-толмачи кто? Где тот могучий коллективный организм, с достаточно широким горлом и беспрецедентным Гаргантюа-Пантагрюэльским желудком, чтобы проглотить и переварить такую колоссальную священную корову?
Мухтар Ауэзов ярко описал, как быстро и ловко на лошадях доставляли блюда с едой для пирующих в юртах. Нынче же на полном скаку хотят доставить под шанырак всемирную “духовную” пищу, разлитую в русские термосы. То есть переводить на казахский планируется с уже существующих русских текстов. Но самое смешное, что происходит все как раз в момент формулирования на государственном уровне концептуального распрощания с русским языком.
А слабо тогда толмачить с подлинников – как Николай Любимов — Рабле со старофранцузского, а Сервантеса — с испанского… Что, кишка тонка? “Дон Жуан” Байрона с чьего перевода будет переделываться — Татьяны Гнедич или Георгия Шенгели? Каким ямбом, пятистопными или шестистопным? А не страшно, что коренной житель, обнюхав, воскликнет: “Тут русский дух, тут Русью пахнет!” и вообще откажется потреблять сию стряпню?
“Полтаву” однажды перевели на шведский, а потом кто-то взял и по недоразумению перевел обратно на русский. Так Пушкин своей поэмы не узнал. Надеюсь, “Похвалу глупости” Эразма Роттердамского тоже переведут. В ней найдется много великолепных цитат про головотяпство.
Впрочем, эта проблема устроителей проекта не волнует, они далеко не глупы — деньги надо освоить. И они будут освоены! А в отношении памятников литературы и философии будет явлен очередной култур-мултур.
Гостил у меня один американец, так он любил есть борщ с хлебом, намазанным вареньем. Мясо под сладким соусом – у них вполне нормально. Вкусы разные, но привыкнуть можно. У нас тоже намечается кулинарный сюрприз, когда какой-нибудь астанинский дядька русской деревянной ложкой начнет отправлять в рот греко-римскую бузину. Одно утешает — первоисточники от этого никак не испортятся.
И не спешите плескать накипь гнева в автора этих строк по поводу недоверия к местной творческо-переводческой кухне. Издательство уже создано, оборудование установлено, но что оно выпускает? Совсем не ожидаемые переводы, которых раз-два и обчелся. Впоследствии, вероятно, состоится немая сцена – “к нам приехал ревизор”, но скорее всего, немота все и покроет.
Известному герою фильма “Белое солнце пустыни” было за державу обидно, а мне за родной язык обидно. Лицемерно объявлять, что русский годится лишь для микроэкономики, и тут же беззастенчиво обращаться к фундаментальным русскоязычным наработкам, без которых здесь, по большому счету, невозможно шагу шагнуть ни в образовании, ни в науке, ни в искусстве.
Как переводчик, я часто наблюдал страдания своих казахских коллег, переводивших технические тексты с английского на язык Абая. Полноту чувств любовного послания Татьяны к Онегину, хорошо постаравшись, переложить можно, но чрезвычайно разработанную современную научно-техническую терминологию, понятийный аппарат экономики, социологии, философии, увы, одним вдохновением не одолеть. Нынешнее же коллективное изобретение массы новых слов и внедрение их в словари и буквари, пока напоминает филологический эксперимент. А в адрес испеченных неологизмов (заодно и пекарей) не раз приходилось слышать от коренных жителей слова абсолютно понятные, хотя и непечатные, и почему-то исключительно по-русски.
Для получения полноценного образования на госязыке и его полнокровного функционирования должен быть обеспечен доступ ко всему спектру современных знаний, то есть вся накопленная человечеством и вся текущая информация — от атомной энергетики и космоса, до нефтедобычи и перерабатывающих технологий, от “Гильгамеша” до “Улисса”, от Платона и Канта до Ильи Пригожина — должна переводиться на казахский, иначе опять придется читать по-русски или по-английски. Сотни тысяч, миллионы книг. По силам ли объем? Посади за переводы все трудоспособное казахское население, его не хватит, даже если оно перестанет добывать нефть, пахать землю, пасти баранов и варить обед. Все станут не читатели, а переводчики.
Как дело обстоит с обучением казахскому, мы уже знаем. С английским гораздо лучше. В элитарных вариантах – просто великолепно. Грешен, сам порой пишу и прикидываю — как фраза прозвучит по-английски? (Последнее вполне естественно, поскольку даже русский в чем-то пробуксовывает перед английским, но это предмет отдельного рассмотрения, интересующихся отошлю к комментариям В.Набокова к его переводу “Лолиты” и к основательному тому академика М.П.Алексеева “Русско-английские литературные связи”).
Однако русский-то у нас знают почти все. Покажите хоть одного местного казаха, который без русского овладел английским. И на форумах СНГ общение идет тоже по-русски.
И дело не в имперских замашках “старшего брата”, а в знании предмета и чувстве элементарной справедливости. Надо же отдавать себе отчет в масштабах явлений мирового культурного контекста. Абай, конечно, великий писатель, и в Лондоне ему стараниями правительства РК даже устроена мемориальная комната, но это же не значит, что Абая изучают в школах Великобритании как Шекспира, Достоевского или Толстого. Пусть в России всего пять нобелевских лауреатов по литературе, но они есть, в отличие от других бывших братских литератур.
Если бы уважаемый премьер-министр был еще и реалистом, то он бы согласился, что русский язык очень долго будет здесь — не микро, а макро. Как говорится, не плюй в колодец, пригодится водицы напиться и лично, и всему казахстанскому народу.
(Окончание следует)