Одно из самых ярких имен японской литературы конца ХХ-ХХI столетия – Харуки Мураками. Книги этого писателя меняют не только отношение читателя к японской литературе, но и знаменуют ее модернизацию, превращение из “литературы внутреннего пользования”, японской экзотики, в литературу общемирового масштаба. Мураками – космополит. Не понятно, когда и где живут и действуют герои его произведений. В современном глобальном мире, в котором смешались культуры, обычаи и нравы. Мир, описанный Мураками мир нетрадиционной культуры, ценности которой ориентированны на молодое поколение, альтернативную субкультуру, мало чем отличающуюся от аналогичной среды в Нью-Йорке, Лондоне, Стамбуле, Москве, или Алматы. Его герои носят джинсы и мокасины, смотрят голливудское кино, едят стэйки, пиццу и спагетти, ездят на фольксвагенах, пьют “Хайнекен”, слушают классику, джаз и рок-н-ролл, читают современную западную литературу, а один из его самых популярных романов – “Норвежский лес” назван в честь песни “Биттлз”.
Но главная загадка феномена Мураками — то, что, несмотря на свою популярность, он остается достаточно элитарным писателем. Хотя о сложном автор старается говорить просто, это не превращает его книги в pulp fiction в стиле Пауло Коэльо. А внешняя открытость и кажущаяся простота его слога скрывает иронию над самим собой и над допущенным к “ментальному телу” Мураками наивным читателем.
Король ореховой скорлупы
Харуки Мураками хорошо известен во всем мире как писатель не тривиального, сложно диагностируемого жанра. Интерес к его творчеству в России, как и у нас в Казахстане, возник около четырех лет назад, с первыми переводами его вещей на русский язык. Один из самых читаемых интеллектуальной молодежью романов “Страна Чудес без тормозов и Конец света” написан еще в 1985 году. Еще один роман, подтвердивший интеллектуализм и экзистенциальную глубину Харуки – “Хроники заводной птицы”. Хотя один из его героев и высказывает мысль: “Человек — не остров в океане…”, — тем не менее, герои и миры, созданные Мураками, как острова потрясают нас своим экзотическим обликом. Обитатели островов сказочны и фантастичны. Это, как уже известные нам легендарные мифологические персонажи: единороги, белые птицы и образы-архетипы: тень, коротышка и верзила – так, и созданные самим Мураками существа жаббервоги (именно, так перевел с японского название этих существ, появляющихся в “Стране чудес без тормозов”, Дмитрий Коваленин), которых мы не видим, но чье присутствие чувствуем вместе с главными героями в остросюжетных местах повествования. Харуки Мураками, подобно Льюису Кэроллу, предлагает нам совершить психоделический трип в страну иных существ, творя их мифологию и своеобразную логику бытия. В “Стране чудес” мы сталкиваемся с по-лавкрафтовски фантастически ужасным миром, в котором живут жаббервоги. Необычны и герои произведений Мураками, поражающие нас своим нестандартным мышлением и неординарными поступками.
Выше приведенная цитата из романа, перефраза знаменитой строки метафизических стихов английского поэта Джона Донна, не зря вложена в уста одного из героев и может послужить эпиграфом к творчеству самого Мураками. Ведь главная его тема – уникальность человеческой души, проявляющаяся в отношениях с другими людьми. “Человек — уникален, но не одинок” – говорит нам Мураками. Главный герой его романов внутренне спокойный, но неравнодушный к чужим проблемам, погруженный в себя, но при этом внимательный к окружающему миру и реакциям других людей, способный любить и прощать, всегда остающийся верным самому себе, умеющий видеть уникальные, характерные черты людей, с которыми его сводит судьба. Все это роднит не похожую ни на что прозу Мураками с экзистенциальной русской литературой: Достоевским, Чеховым, Стругацкими, а через нее и с отвергнутой, как казалось бы на первый взгляд, Мураками японской литературной и кинематографической традицией: Акутагава, Кавабата, Мисима, Кобо Абэ, Куросава.
Мураками остается, несмотря на сознательно манифестируемый отказ от японских изобразительных канонов, японцем до последней черточки и точки. “Флора и фауна его островов”, которую мы чувствуем до последней пылинки и тающей снежинки: это по-японски живые земля, снег, трава, ветер, плывущие облака и тучи, хранящие тепло человеческих рук музыкальные инструменты, одежда и предметы быта из города. Или урбанистические пейзажи: кабина лифта, огромные здания, коридоры, бытовая техника в квартире главного героя, магазины, шахты и подземные ходы канализации города.
В своем предисловии к русскому изданию “Страны чудес без тормозов. Конца Света” Мураками пишет об используемом им в качестве метафоры условном делении мозга на два полушария. По принципу этой метафоры строится замысел и сюжет книги. Роман состоит из двух книг, двух одноименных миров, рассказывает две истории. Но, читая две книги, следя как разворачиваются два сюжета, мы чувствуем, что их нечто крепко объединяет и роднит – это один главный герой, один обитатель двух разных миров, один рассказчик двух историй. Без сомнения, это сам Мураками, автор и герой своих произведений, король ореховой скорлупы, ореховый житель своей субъективной страны. “…А разве мир вокруг нас не отражается в нашем сознании точно так же, как наше сознание отражается в мире? И разве нельзя применить метафору двух зеркал, развернутых друг к другу и образующих две бесконечности?… Описание подобного видения… — мой постоянный мотив.”, – пишет Мураками. Лабиринт, создаваемый двумя отражающими друг друга зеркалами: внешним миром и сознанием – источник вдохновения Мураками, бесконечный архив памяти и воображения.
Истории Мураками, как будто бы, не привязаны к определенному времени, хотя, что касается места, то по ряду деталей мы понимаем — дело происходит в Японии. Исторический контекст романов задается художественными вкусами и пристрастиями героя-автора. Множественные ссылки на американский кинематограф, музыку, европейскую живопись и литературу ХХ века, японскую кухню и социально-политический контекст заставляют читателя почувствовать себя современником происходящих в романе событий. Кроме того, например в “Конце Света”, читатель погружен в перманентно длящуюся здесь и сейчас событийность, происходящего в подсознании героя. Все это создает своеобразную повествовательную канву и особое ощущение времени в романе.
Колодец памяти
Как выглядит норвежский лес? Частые стройные стволы сосен в серебристом утреннем тумане – медитативный пейзаж, расфокусирующий зрение и вызывающий легкое трансовое головокружение от избытка кислорода. Кнут Гамсун писал: “Летние ночи, одинокие озера и бесконечные тихие леса. Ни звука, ни следа на тропинках, и душа была полна, будто от темного вина”.
То, что пейзажи передают настроение и могут выражать глубокие душевные состояния, — открытие не только внимательных к каждой росинке и каждому листочку японцев, но основа целого художественно-литературного направления Европы, сформировавшегося в эпоху Нового времени. Скандинавия — родина не только проникающих в душу пейзажей, но и экзистенциализма, пытающегося разгадать тайну человеческого существования, нашедшего выражение в творчестве Ганса Христиана Андерсена, Кнута Гамсуна и Серена Кьеркегора.
У названия романа Мураками “Норвежский лес” может быть много параллелей, оно может вызывать множество ассоциаций. В тексте присутствует прямая ссылка на одноименную песню Beatles. Разгадывание аллюзивных, шифрованных текстов Джона Леннона – отдельная и долгая история. “Норвежский лес” – один из таких. Противоречивые, подобно буддийским садхам, стихи о любви, сочиненные Ленноном, перекликаются в сознании героя романа с его собственной любовной историей. Образы из песни Леннона: восхищение шикарной мебелью из норвежского леса и отсутствие даже стульев, чтобы сесть, отказ от приглашения в роскошную постель и утренний сон в ванне и, наконец, “птичка”, ускользнувшая в “Норвежский лес” после полуночных разговоров за бутылкой вина, – похожи на загадки из народного фольклора.
У Мураками загадками становятся сами персонажи и отношения между ними. Душевные переживания и экзистенциальные события жизни сопровождаются картинами природы. В начале книги Ватанабэ, от лица которого ведется повествование, и его странная возлюбленная Наоко прогуливаются по лесу. Наоко рассказывает о полевом колодце, скрытом в траве и уходящем глубоко под землю, и о людях, исчезнувших без следа, о которых говорят: “провалились в колодец”. В конце романа она уходит в свое последнее путешествие в предрассветный сумеречный лес. Наоко просит Ватанабэ не забывать ее. Тайна не только души Наоко, но человеческой памяти открывается Ватанабэ в ее просьбе. Память устроена таким образом, что спустя годы черты и облик ушедшего любимого человека постепенно стираются, но остается его суть, которую понимаешь все глубже и глубже. “Естественно, знала об этой причине и она сама. Знала, что память сотрется во мне. Поэтому Наоко ничего не оставалось – только потребовать у меня: „Никогда не забывай! Помни обо мне!”. И мне становится невыносимо грустно. Почему? Потому что она даже не любила меня”. Ватанабэ повторяет путь самой Наоко, пытаясь сделать невозможный выбор между воспоминаниями и жизнью.
Личность и система
Еще одна немаловажная проблема, которую поднимает Мураками в своих произведениях, — это борьба человека с системой. Здесь он развивает идею, развернутую еще Джорджем Оруэллом в романе-антиутопии “1984”. Герои Мураками не дают системе поглотить себя и остаются всегда сами собой, чего бы им это не стоило. Так герой “Страны Чудес” противостоит Большому брату, как в лице конкретных корпораций, Системы конверторов и Фабрики хакеров, так и в лице еще более серьезного врага — корпоративного мышления. Нежелание смириться с господством системы над человеком мы обнаруживаем и в “Конце Света”, когда герой борется за сохранение памяти (потеря которой ведет к потере самого себя) с высасывающем его городом. Мураками заставляет по-новому звучать эту старую для литературы тему, погружая ее в современный контекст киберкультуры и киберпанка.
Последнее крупное произведение Мураками “Подземка” не совсем обычно для мастера художественного жанра. Книга написана в стиле нон-фикшн, документальной журналистики. Мураками проводит тщательное расследование, берет интервью у жертв зариновой атаки.
Ему удалось опросить 62 пострадавших, которые делятся впечатлениями о злополучной поездке в метро. Свои истории рассказывают простые обыватели: студенты и клерки, врачи, менеджеры, учителя, военные и пенсионеры. Замысел построения романа Мураками раскрывает в самом конце книги. Как указывает писатель, цель его – скорее не факты, а история. Память человека – не зеркальный фотоснимок, “а личная интерпретация имевшего место события”. Человек излагает пережитое в повествовательной форме. Устный рассказ имеет свои особенности и ни в коем случае не является ложью. Это тоже неопровержимый факт, но изложенный в иной форме. Здесь автор позволяет себе немного психологии: эти “личные особенности” рассказа помогают постигнуть правду.
Послесловие является квинтэссенцией этого увесистого произведения. Оно систематизирует и придает смысл, играя роль эффектной развязки. Читая короткие исповеди людей с разными характерами, профессиями и биографиями, невозможно избавиться от чувства тотального повторения. И это не только из-за схожести судеб (все они оказались в одном месте и в одно время и с одинаковыми симптомами после газовой атаки), но из-за изначальной причастности к чему-то большему, что и определило сходный характер психического реагирования. В воображении возникает образ слаженно работающего людского муравейника. Распорядок рабочего дня, поездки одним маршрутом, ежедневные монотонные действия, выполнение трудовых обязанностей, ритуализм в отношениях с окружающими, – Мураками тщательно воспроизвел собирательный образ добросовестного японского служащего. Он также не мог обойти стороной героизм, взаимовыручку и выдержку людей. Пробегая очередную версию событий, довольно быстро обнаруживаешь не только схожие реакции организма на зарин, но и типичность социально-психологических переживаний: страх спуститься в метро, умереть, остаться инвалидом, лишиться работы и гнев в одних случаях и безразличие в других – к виновникам происшествия. Если это гнев, то неизвестно, на кого его направить (писатель сравнивает теракт со случившимся ранее в Кобэ землетрясением).
Автора не устраивает найденная общественностью и СМИ удобная и простая формула реагирования: противопоставление “пострадавших и справедливости” (“нашей стороны”), “преступникам и злу” (“той стороне”). Объединение под знаменами “разума, здоровья и справедливости” против “безумства и преступления” не решает проблемы и не объясняет причин случившегося. Писатель убежден, что для глубокого понимания причин атаки недостаточно расследовать и проанализировать мотивы “той стороны”: “ключ к разгадке может прятаться и на нашей стороне”. “Аум Синрикё” не может быть чем-то совершенно чуждым обществу. Первое, что бросается в глаза, – это игнорирование социумом факта существования секты (это напоминает Мураками ситуацию с Веймарской республикой, когда германские интеллигенты тоже стремились не замечать Гитлера). Да и сами события со временем могут превратиться в книжку комиксов, в городской миф. Предшествующее инциденту игнорирование связано с последующим желанием поскорее его забыть. “Аум Синрикё” – это искаженное, темное зеркало японского общества, не желающего замечать отражающийся в нем гротескный образ. Сказанное Мураками о японском обществе может быть отнесено и к социальной системе в целом. Личная автономия вступает в противоречие с системой. Но в то же время она немыслима без социализации. Задача человека – балансировать между автономией и гетерономией. Мы начинаем ощущать потерю, только когда нас выключают из системы, в которую мы встроены и которой мы отдали свое “я”. “Подземка” как раз о таких выключенных группах: сектантах, образующих альтернативную систему (“Аум Синрикё” во главе с Асахарой), и жертвах зарина. Одна из рассказчиц почувствовала линию отчуждения, возникшую между пострадавшими и безучастными свидетелями по другую сторону.
“Аум Синрикё” – модель системы в миниатюре, но более гротескная и примитивная. Члены секты отдали свое “я”, ассимилировали его с “я” Асахары. Им не нужно больше беспокоиться о жизни в Большой Системе, повседневных делах и работе. То, что сознанию обывателя кажется “диким и глупым”, на самом деле обладает внутренней логикой. Феномен сектантства объясняет, как функционирует социальная система.
Если ты отдал свое “я”, то за это однажды придется платить. Госорганы скрывают от общества причины несвоевременного реагирования “скорой помощи”, полицейских, работников метрополитена. В книге много свидетельств, что обездвиженные люди долго лежали перед входом в метро. В больницах не всегда знали, какого рода помощь необходима, а в некоторых даже отказывались принимать “людей с улицы”. А поезд с вытекающим из пакета зарином почему-то отправился в обратный рейс. Один из чиновников раздраженно сказал Мураками, что пора прекратить расследование и что все хотят поскорее забыть об инциденте. Беспокойство служителей системы понятно. Если правда будет известна – придется нести ответственность. Тайной покрыты не только события в Японии. Теракты в мире происходят с пугающей регулярностью. Потрясением стало 11 сентября. В России расследования “Норд-Оста” и Беслана зашли в тупик. Вопрос, заданный Мураками в 1997−м: куда мы идем и когда закончится этот слепой кошмар? – и по сей день не теряет своей актуальности.