— Яков Моисеевич, есть такая как бы шутка: если законы экономики станут работать молниеносно, как законы физики, то больших российских начальников сразу поубивает током.
— Я бы предпочёл сравнить происходящее с играми в песочнице. Как-то все по-детски происходит. Взяли и уронили рубль больше, чем на 50 процентов за год. Ба-бах! Было 32 рубля к доллару, стало 50. Взяли и сожгли 90 миллиардов долларов международных резервов за год. Почти одну пятую. Пшик – и все! Устроили банковскую и две валютные паники. Смахнули с доски почти 70 банков. По словам банкиров, там были такие, которые могли бы жить и жить. Но вдруг головка у куклы — бум-бум о дверной косяк!
Расшалились. Разыгрались в песочнице. Легко так. Это туда пошло, а это – сюда. А итог? Концентрация денежных средств банков в Москве и Московском регионе год назад – 77 процентов, сегодня – 85 процентов (я имею в виду средства на корсчетах банков в ЦБР). Резкий рост дефицита кредитов в регионах, особенно в среднем и малом бизнесе. Дальнейшее укрупнение, сверхконцентрация банков. Рост цены денег – ссудного процента – в 1,2 – 1,4 раза. Инфляция – почти в два раза.
Но формочки неустанно продолжают наполняться песком, а из них пекутся куличики.
— Что, по вашим оценкам, будет дальше происходить с рублём? Хотя бы в краткосрочной перспективе?
— В декабре валютный курс рубля, скорее всего, будет находиться в диапазоне 45-55 за доллар и 55-65 за евро. Более точный прогноз был бы недобросовестным. Рубль сейчас похож на мяч, который подбрасывают множество ног, и куда они его загонят через неделю, известно только матушке-природе.
— А почему рубль вообще падает? Во всём виноваты цены на нефть?
— Если говорить о базовых причинах, то начать следует с того обстоятельства, что в российской экономике есть явление, которое специалисты называют “ножницы”. Речь идет о разрыве между номинальным и реальным эффективным валютными курсами рубля. У Китая этих ножниц нет, у Еврозоны – тоже.
В своей книге “Финансовый конструктивизм” я пишу, что рубль переоценен, что впереди длинная дорожка ослабления рубля. Эти ножницы на самом деле страшная вещь. Вот, например, в России есть очень крупное предприятие, которое экспортирует сложные машиностроительные комплексы. Начиная с 2002 года предприятие находится в убытке. Размер убытков нарастает. Директора меняются, из бюджета дофинансируется капитал. Счетная палата изучает ситуацию. Однако все это бесполезно. Почему? Потому что цены на эти машиностроительные комплексы на мировом рынке в долларах США росли со скоростью максимум 1 процент в год. Внутренняя инфляция все это время составляла 10-15 процентов в год при закрепленном курсе рубля. В 2002 году, когда предприятие валютную выручку конвертировало в рубли, эта выручка покрывала внутренние рублевые затраты. Однако с каждым годом они всё больше опережали ту рублевую выручку, которую предприятие получало по закрепленному курсу национальной валюты.
Это и есть те самые “ножницы”. Они беспрецедентны. Они нарастают с 1995 года. Они являются реальным барьером для экспорта высокотехнологичной продукции. Эти ножницы затягивают в экономику импорт, поскольку при таких ножницах импортированные товары оказываются в привилегированном положении по отношению к российским. Долгое время завышенный курс рубля удерживался искусственно, но так не могло продолжаться вечно: рано или поздно должно было начаться движение в обратную сторону, и оно началось.
— Толчком послужили внешние причины.
— Конечно. Российская экономика находится под сильным внешним давлением. Сейчас вот упали мировые цены на нефть — почти на 40 процентов за пять месяцев. От них зависят цены на газ, и значит, он тоже будет дешевле. Цены на металлы катятся вниз с 2011 года. Никель — почти на 50 процентов, золото упало на 40, алюминий — где-то на 30, медь — на 35 процентов. Пшеница с 2012 года подешевела на 40 с лишним процентов. Всё это товары нашего экспорта, источник российского богатства.
— В общем, сколько ни говорил Путин в последние 10 лет об уходе от сырьевой зависимости, о необходимости более глубокой переработки сырья и развитии обрабатывающей промышленности – почти ничего не изменилось.
— Мы по-прежнему – сырьевая экономика. Доля сырья в экспорте – больше 70 процентов, а машин и оборудования – около 4 процентов. Зависимость от импорта по ряду ключевых позиций достигает 70 – 80 процентов. Мы связаны одной пуповиной с ЕС. 50 процентов внешней торговли приходится на Европу. Такая сверхконцентрация на одном продукте, на одном клиенте, на импорте ведет к очень высоким рискам, волатильности, уязвимости экономики.
Это – вызов. Ответ на этот вызов – переключение на рост внутреннего спроса и предложения. Может быть, очень быстрый рост. Но есть препятствие – слишком мелкая финансовая машина. По финансовой глубине (монетизация, насыщенность деньгами, кредитами) мы, 9-10-я экономика по величине, занимаем 60 – 70-е места в мире. Слишком высокая цена денег. Она ниже, чем у России, у 55 – 60% стран.
У нас очень тяжелое налоговое бремя. Мы пытаемся расти, но быстро бежать, когда на тебе навьючен тяжелый груз – невозможно. 60-70 процентов стран мира имеют меньшую фискальную нагрузку, чем Россия. Общий объем налогов, взыскиваемых в экономике России, адекватен налогам европейских развитых индустриальных стран, то есть тех стран, которые растут со скоростью 0,5-1,5 процента в год. Такая нагрузка очень тяжела для экономики, которая собирается быстро расти. Те экономики, которые очень быстро растут, имеют, как правило, гораздо меньшую налоговую нагрузку.
У нас много ликвидности выведено за пределы страны. Мы создали уникальную экономику, она единственная в своем роде: в мире нет другой экономики, где пять самых главных инвесторов и пять главных назначений инвестиций являются офшорами. Это экономика с “вынесенной собственностью”, с вынесенными за пределами страны профит-центрами. Никакая программа деофшоризации не изменит положение дел, поскольку существует коренной интерес к офшорам: слишком высока налоговая нагрузка и слишком высоки риски для ведения бизнеса внутри России.
Кроме того, мы – одна из стран с самой высокой долей наличности в обороте. Это значит, что у нас очень большой “серый” или теневой сектор. И ещё одна проблема: “бюджетные ловушки” – это рост военных расходов, финансирование мегапроектов, покрытие убытков госкорпораций, объемное субсидирование процентов. Такое напряжение в российской экономике очень напоминает картину советского хозяйства конца 1980-х годов.
— Что со всем этим делать?
— Россия не может ответить на эти вызовы, не изменившись сущностно. Время для программ постепенного развития уже прошло. Нужно нечто иное: мы должны поставить задачу создания экономического чуда, программу ускоренной, догоняющей модернизации.
Наша страна за последние 300 лет прошла через три периода форсированной модернизации, первый из которых связан с реформами Петра I; второй начался в годы царствования Александра II и завершился в конце XIX века; третий — сталинская индустриализация в 1930-х годах.
В зарубежной практике есть более современные примеры модернизации. Многие страны, лидирующие сегодня в мировой экономике, начинали свой путь к процветанию в гораздо худших условиях, чем современная Россия. Например, Южная Корея в начале 1960-х годов представляла собой беднейшую страну, половина бюджета которой формировалась за счет американской финансовой помощи. Япония в начале периода модернизации в 1961 году обладала ВВП, который составлял 0,4 процента ВВП США, сейчас этот показатель составляет 30 процентов. Китай стартовал с отметки 7 процентов к ВВП США, сейчас этот показатель более 50 процентов.
В странах, прошедших модернизацию, социально-политическое развитие шло по одной и той же схеме: ограниченная демократия на старте и либерализация в течение 10-15 лет после начала процесса. В начале реформ всегда был тот, кто железной рукой создавал экономическое чудо. Автор чуда.
— Без железной руки никак?
— Успех таких реформ достигается при помощи дирижизма. Один из главных инструментов – “центральный банк развития”, который берет на себя функцию финансового развития экономики. Другие инструменты – ударные налоговые стимулы. Рост доли накопления. Обязательно заниженный валютный курс для стимулирования экспорта. Резкое снижение регулятивных издержек, “свободное дыхание” для бизнеса.
В результате применения этих инструментов год за годом, десятилетие за десятилетием происходило финансовое развитие, смысл которого – всё большее насыщение деньгами, кредитами, финансовыми инструментами, финансовыми институтами при низком уровне инфляции. Соответственно нарастала доля инвестиций.
В России совершенно иная ситуация. Рыночная среда в России деформирована. Давайте ответим на вопрос: почему за четверть века реформ мы не создали рыночную среду, которая бы снизила банковский процент с 10 – 20 до 3-5?
— Почему?
— Ответ очень простой. В России пять банков (в том числе 4 банка с государственным участием), владеют более, чем 50 процентами банковских активов. 20 банков владеют более, чем 70 процентами банковских активов России. Это называется олигополия – среда, которая на самом деле не является рыночной. Среда, в которой можно до скончания века ждать, когда будут снижены процент и инфляция, но так и не дождаться.
Потому что без административного вмешательства государства, по сути, уже хирургического (амбулаторное больше не работает), ничего не случится. Речь идет, конечно, о качественно ином вмешательстве государства, а не о росте регулятивных издержек или оперативно-розыскной деятельности. Речь – о “государстве развития”.
В мире существуют десятки способов административного вмешательства в процент, которые использовались в странах “экономического чуда” и которые могут быть направлены на его нормализацию, они приведены в презентации. Управлять кредитом можно при помощи так называемой селективной кредитной политики, позволяющей направить деньги в перспективные отрасли. В мире существует огромное число ударных налоговых стимулов под рост и модернизацию. А в России же принята политика равных налоговых ставок, а налоговые стимулы рассматриваются как лазейка, чтобы избежать налогообложения. Такова политика Минфина.
Я – рыночник до мозга костей. Поэтому мне горько говорить, что за четверть века мы исчерпали возможности саморегулирования экономики. Если проводить аналогии с медициной, мы исчерпали возможности амбулаторного лечения. Болезни российской экономики не лечатся таблетками, необходимо вмешательство хирурга. Один шаг назад в административное вмешательство, сохраняя рыночность, чтобы сделать два шага вперед, в либерализацию другого качества, не приводящую к полной деформации среды, которая считается рыночной.
— Как-то не верится, что в России административное вмешательство поможет. Особенно при теперешних администраторах.
— Давайте вспомним Китай конца 1970-х годов. Там был полный тупик, если рассуждать так, как мы сегодня рассуждаем. Невозможность ничего. Безмерный, идеологизированный аппарат, огромный опыт насилия. И все-таки нашелся человек в структурах всё той же власти, который — как политический инженер — нашел дорожку. Пока любому из тех, кто находится в России, на самых верхушках элиты, от номера первого до номера десятого, условно говоря, не заказана эта трансформация, эти изменения философии и основных идей. Я публично призываю к этой “самотрансформации” властей примерно с 2012 года. Все это — в публикациях в Forbes, “Российской газете”, gazeta.ru, lenta.ru — в наиболее читаемых изданиях. Восточная философия, в той мере, в какой она есть у властей, позволяет сделать подобный неожиданный поворот (“перевернуть позицию”, как говорят на рынке).
— А если российские начальники не перевернут позицию?
— Я уже писал, что при сегодняшнем уровне цен на нефть (72 доллара за баррель, а, может быть, и ниже) остаются два выбора. Первый – мобилизация, закрытость, ужесточения, инфляция и, в конечном счете, отъемы, холод и запредельные риски. А также деноминация рубля.
— Снова будут убирать нули?
— Будущее логично. Если сказать “А” (двузначная инфляция почти 20 лет и 3 вспышки девальваций в 1998, 2008 и 2014 годах), то скажешь и “Б” — проведёшь деноминацию. Неизвестно, в какой день и час это произойдет, и будет ли осень на дворе, или же тихо будет пролетать крупный снег, но в два – три ближайших года власть, если она встанет на путь “мобилизации”, будет страстно тянуть страну к обмену денег.
В один прекрасный день купюру в 1000 рублей вам обменяют, конечно, принудительно, на купюру в 10 рублей. И сожгут ценники, где докторская колбаса стоит 590 рублей (какой стыд!). И водрузят иные ценники, где будет назначено 5 рублей 90 копеек за килограмм этого розоватого вещества (какое счастье!).
В деноминацию всегда повышаются цены. Как говорили в 1960-х, есть цены в старых рублях и есть в новых. Какая-то часть старых денег не обменивается. Тоже прибыль государству. Что ж, мы знаем, что в наши интимные отношения с государством входит – время от времени – немного мрака, и привыкли к этому.
— А второй путь?
-Второй путь – всё делается для роста, всё для среднего и малого бизнеса и среднего класса. Свободы творить. Ударные налоговые стимулы за рост, урезание на 50 процентов регулятивного бремени, доступность кредита и процента, мягкая денежная политика (кредитная эмиссия в регионы, в малый и средний бизнес, в приоритетные отрасли). Замораживание цен и тарифов в госсекторе, сокращение госаппарата в части контроля и надзора (на время), стабилизация валютного курса в районе 50 – 55 рублей за доллар США.
Третьего выбора, среднего пути – оставить всё, как есть, аккуратно подождать, переваливаясь с ноги на ногу – может и не быть.
Впереди, по прогнозу – сезон низких цен на сырье (цены не отскочат, как в 1998 и 2008 годах), сокращение производства. Денежных резервов и накопленного финансового здоровья хватит на один – полтора года.
— Недавно вы сказали: какой путь будет избран, мы увидим в обращении президента Федеральному собранию 4 декабря. И что мы увидели?
— Сказаны ключевые слова: свобода бизнеса, свобода жизни, как основа экономики. Рост продолжительности жизни как ключевая цель. Не уход в закрытость, в гонку вооружений. Снижение регулятивного бремени. Замораживание налогов. Налоговые каникулы для малого бизнеса. Наиболее полная, безусловная, без доносительства на самого себя амнистия за вывоз капитала. Точки быстрого роста (так называемые ТОРы – территории опережающего развития). Рефинансирование крупнейших банков с госучастием под их кредиты экономике с доступным процентом. Увеличение доли накопления, модернизация. Опора прежде всего на внутренний спрос и предложение, приоритет – технологиям, научным школам.
Хотя не было сказано слов “либерализация” или “экономическое чудо”, но все это – много обещает. Самое важное – будет ли исполнено. А если будет исполнено, то не испортится ли в деталях, когда формально что-то делается, а на практике все это невозможно применить.
— Яков Моисеевич, можете в заключение сделать прогноз: каким образом эти наши русские горки повлияют на соседей России, на партнёров по Таможенному союзу? Хорошо бы услышать, как вы представляете себе три варианта развития событий — оптимистический, драматический и средний.
— Оптимистический – Россия находит ответы на внешние стрессы, получает быстрый рост, модернизацию, становится одним из моторов, может быть, самым крупным мотором развития на постсоветском пространстве.
Драматический – каждый начинает выживать в одиночку, конструкция Евразийского экономического союза потихоньку сыпется, Казахстан всё больше экономически разворачивается к ЕС и Китаю, связи между Россией и Казахстаном с каждым годом ослабевают.
Средний путь – корабль под именем Россия скорее дрейфует, удерживаясь на волнах, ожидая перемены ветра, течений и своей судьбы. Ему непросто, как и другим судам, которые не знают, разбросит ли их судьба подальше друг от друга, или же они найдут свое общее течение, чтобы двинуться к спокойному и сытному берегу.
***
© ZONAkz, 2014г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.