В дни столетия Октября (октябрьского переворота, Великой Октябрьской Социалистической Революции) самое время порассуждать, о… религии. О ее роли в формировании исторического процесса вообще и нашего сегодняшнего бытия в частности. Будучи (как окончательно осознал уже под 70-летие) сугубым «совком», а потому и атеистом, окончательно пришел к выводу, что материя вторична, первично же – сознание. Именно то, во что человек верит, в религиозную сказку ли, или в научную теорию, и определяет стержень его поведения. Сознание же, — еще с античного, по крайней мере, превращения человека в политическое животное, не индивидуально, а социально. Верования формируются вождями и гениальными одиночками, а усваиваются массами – в полной их уверенности, что это их собственный продукт.
И при этом ни одна цивилизация (кроме китайской, почти с самого начала запавшей на лишенное религиозной мистики конфуцианство, да еще Африки, застрявшей вплоть до XX века в примитивном язычестве, а потому застрявшей и в общем развитии) не миновала облачения вырабатываемых ею мировоззрения, общественной морали и этики в мифологически-религиозную форму.
Другое дело, что религии, формируя общественные и политические исторические процессы, сами, под их влиянием трансформируются, расставаясь в том числе и с мифологической основой. Так вот, сейчас скажу главное: научно-технический прогресс XIII – XX веков, в разы, в десятки и в сотни раз увеличив производство материальных благ, дал цивилизации не только паровую машину, электричество, автомобиль, телефон и компьютер. Он дал и величайший взлет мировоззренческих этических концепций, сконцентрировавших в себе, — на современной уже основе, все предыдущие духовные практики, интуитивные прозрения и научные наработки. И все это возникло отнюдь не на пустом месте: как индустриальное капиталистическое производство развилось из феодальных мануфактур, так и современные «универсальные ценности» в виде демократии, прав человека и свободы предпринимательства есть производные от все тех же старых добрых религиозных конфессий, лучше или хуже приспособленные к стремительному прогрессу.
А капиталистическая конкуренция, выдавливая с рынка отстающих и превращая победителей в доминантов и монополистов, делает это не только в производственной, но и в морально-этической сферах. Поэтому вовсе не случайно ко второй половине прошлого века земной шар оказался поделенным на две противостоящих друг другу в борьбе за глобальное лидерство экономические и идеологические системы: мир капитализма и мир социализма. Между которыми так или иначе раскассировался «третий мир». Социализм – это то же трансформированное византийское, позже – московское, православие. С глубинной опорой на то, что по-современному именуется социальной справедливостью. Капитализм – тот же изначальный иудаизм, интернационализированный англосаксами, пополам с романской частью Европы. Имеющий в основе примат материальных благ и индивидуальной свободы. А между этими полюсами, кстати, тоже не случайно расположился Израиль, перенесший в современность древнее обособление евреев от других народов сразу и через религию, и через кровь.
И вот эти два исконно основополагающих человеческих начала – справедливость и свобода, воплощенные в социалистической и капиталистической системах на вершине технического и гуманитарного прогресса XX века, яростно противостоя и опровергая друг друга, как раз и составляли, по Гегелю, диалектическое единство и борьбу противоположностей, обеспечивающие устойчивое существование всего глобального мироустройства.
Ислам же в таком раскладе не играл определяющей роли – в силу перехода большинства исторически мусульманских государств на светские режимы правления и консервации исламских традиций на уровне народного бытования.
И когда одна половинка двуполярного мироустройства добровольно капитулировала в холодной войне, мир просто-напросто перекосило.
И вот:
Призрак бродит по Европе – призрак терроризма. Все силы широкой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и Путин, Меркель и Трамп, французские радикалы и немецкие полицейские.
Эта перефразировка из «Коммунистического Манифеста» 1849 года рождения теперь, через полтора столетия, имеет прямую историческую преемственность: именно крах коммунизма и освободил место для торжества терроризма.
Энгельс чуть не прав: обезьяна превратилась в человека благодаря не труду, а речи. Способность облекать мысли в слова и обмениваться ими привела к появлению абстрактного мышления, направленного, прежде всего, на осознание окружающего мира. Объективный же недостаток научного знания породил перенос на природу человеческого же духа и привычек: божествами стали луна и солнце, звезды на небе и деревья в лесу.
Языческие боги, подобно людям, были злы и добры, корыстны и щедры, благородны и вероломны – все как в природе, не знакомой с разделением на Добро и Зло. Язычество вполне соответствовало первичной экспансии человечества: люди произошли не от травоядных, хищническое начало заложено в нас крепко, поэтому захват и освоение новых земель шло параллельно охоте на себе подобных. Каннибализм был преодолен на ранних стадиях, а вот военное присвоение плодов чужого труда и порабощение плененных дошли почти до нашего времени.
По мере исчерпания захватов и освоения завоеванного, формировался феодализм, а под него – единобожные религии. Первоначальным (из дошедших до нас) стержнем стал иудаизм, с его идеей богоизбранности отдельно взятого еврейского народа. Что сильнее любого военного строя сплотило скотоводческие семитские племена в единый исторический народ.
Что важно: укоренение консолидирующего верования требовало предельной нетерпимости к иным воззрениям, даже к небольшим отклонениям внутри канонических трактовок. Иноверцы и еретики изгонялись, если не умертвлялись.
За это и претерпел муки Иисус из Назарета. Сам (по всей видимости) иудей, Христос взорвал иудаизм всего двумя дополнениями в ветхозаветные заповеди: нет ни римлянина, ни иудея, ни раба, ни свободного – все едины во Христе. И есть рай и ад, куда попадают праведники и грешники (у иудеев загробной жизни нет – есть Страшный суд, но это другая история). Христианская религия стала интернациональной, а биологический страх смерти затмился уверенностью обретения вечного блаженства после мученической гибели за веру. Римляне, замучившиеся искоренять жертвенное христианство, сделали его государственной религией. А пророк Магомет через пару столетий после этого скомпилировал библейский иудаизм и свежее византийское христианство в Ислам.
Все Средневековье христианский и исламский миры, поделив Запад и Восток и тесня друг друга, существовали на равных. То крестоносцы завоевывали Святую землю, то сарацины изгоняли их оттуда. То мавры захватывали половину Испании, то турки доходили почти до Вены, но ни одна сила не одерживала окончательной победы. Экономика, наука, образование, искусство – все так непохоже, но развивалось симметрично, во взаимопроникновении и без доминирования какой-либо из политико-культурно-религиозных систем.
Разрушение баланса и уже трехсотлетнее безусловное лидерство христианского Запада обеспечила … его дехристианизация. Германская, затем французская реформации, вырезав до половины своих народов, изгнали верховенство Папы из государственного устройства. А практичные англичане сделали тоже еще раньше и относительно бескровно.
Протестантство осталось религией лишь по форме, содержанием стала буржуазная деловая этика. В основе которой — построение индивидуального рая для себя, а также единоверцев, причем рая земного и весьма практического – в виде материального достатка.
Фактически, на свет божий была извлечена та же иудейская основа, только избавленная от этнической замкнутости, строжайших религиозных обрядов, бесчисленных запретов и прочей кошерности. Идея же богоизбранности трансформировалась в «бремя белого человека» — европейцы активно завоевывали колонии, искренне считая, что несут туземцам цивилизацию, вместе с нещадной эксплуатацией их природных и человеческих ресурсов. В сочетании с промышленной революцией это трансформировало феодализм в на порядок более производительный капитализм, начавший уже свою борьбу за мировое господство.
Первая мировая война обрушила все религиозные империи, но с разными последствиями. Османская ушла, казалось бы, навсегда, с превращением кемалистской Турции в светское государство и с устройством на арабских и африканских имперских развалинах множества государств с режимами более монархическими, племенными и семейно-клановыми, нежели исламскими.
В России же получилось интереснее. Февральская буржуазная революция в начале XX века, будь она успешной, должна была бы привести к тому же, к чему привели бы захват Московского царства поляками в ходе Смутного времени в начале XVII века, интервенция шведского короля Карла XII в начале века XVIII и захват Москвы Наполеоном в начале XIX века, — окажись успешными они. А именно – к превращению России и всей необъятной Евразии в ресурсную – природную и человеческую — колонию Европы с Америкой.
Собственно, к этому шло и после Октябрьской революции, после гражданской войны и военного коммунизма – сами же большевики «всерьез и надолго» ввели НЭП. Следующим естественным этапом восстановления в стране национальной мелкой и средней буржуазии должен был бы стать приход буржуазии крупной, а, следовательно, транснациональной – западных «инвесторов» в лесные, рудные и уже начинающиеся тогда нефтяные концессии Евразии. И, разумеется, европейских и американских банкирских домов.
Но Сталин закрутил иначе: он воссоздал и вывел в сверхдержавы ту же Евразийскую империю, не положив ее под западный капитал и протестантскую идеологию материального достатка. Что оказалось возможным благодаря не только чудовищному насилию над страной, но и захватывающей новой религиозной вере – веры в коммунистическое будущее. Да, коммунистическое учение, пусть в нем не было никаких сказок о непорочном зачатии, воскрешении умерших и небесном царстве, стало именно религией XX века, захватывающей обездоленные массы не хуже раннего христианства. Религией экспансионистской и всепобеждающей, если учесть ту веру в построение интернационального царства социальной справедливости на земле, которая стремительно охватила народы Российской и империи, перебросилась на Европу, Азию и даже Америку.
А то, что вера эта вгонялась в общество жесточайшим репрессивным образом, инквизиционным искоренением несогласных и сомневающихся – так оно и раньше было в истории, при экспансии очередной мессианской – той же христианской — доктрины.
Параллель с христианством объективна – коммунистическое учение и стало осовремененной версией именно христианства, заодно с исламом. Большевики, как некогда Христос, тоже внесли всего две новации: добавили политэкономию Маркса и вычистили всю религиозную мифологию, заменив веру в загробную жизнь научной теорией построения коммунизма на земле. В остальном же библейские заповеди и Моральный кодекс строителя коммунизма – аналогичны.
Оттого-то после революции и искоренялись, прямо физически, церкви и мечети, вместе с их служителями. Новыми не только властными, но и культовыми учреждениями становились парткомы.
Специалисты говорят, что противоборство капиталистического и социалистического миров достигло апогея в конце 60-х – первой половины 70-х годов. Тогда «качалась» вся Европа, не только члены соцлагеря, но и материально благополучный Запад. И социализм, говорят те же специалисты, имел все шансы опрокинуть капитализм. Добавлю от себя, почему этого не произошло. Косность высшей партноменклатуры – это само собой. Второе – это естественная послесталинская расслабленность, ведь все подряд 20-е, 30-е, 40-е и 50-е годы были временем непрерывного мобилизационного стресса. Советские народы прессовались партией со страшной силой, но самое большое напряжение сил и репрессии выпали на долю как раз самого партаппарата – людям элементарно захотелось пожить для себя. И самое главное: если плановое социалистическое хозяйство могло чуть-чуть «недовыполнять» свои пятилетки – экономика от этого отнюдь не обрушивалась, то капитализм – это как езда на велосипеде, движение – все, остановка – падение. Итого: мир социализма и так уже перебрал с объемами – большего ему было не потянуть, тогда как для капитализма новые рыночные пространства, появляющиеся только в результате крушения соцлагеря были вопросом самовыживания. Кому больше было надо – тот напрягся и победил.
Что важно: сталинский СССР опирался исключительно на суверенные механизмы и ресурсы, начиная с самодостаточности финансовой системы. Да, индустриализация строилась на массированном закупе в Европе и США целых заводов (Великая депрессия помогла), но – никаких «иностранных инвесторов» и кредиторов. Против доллара стоял советский золотой рубль, расчеты шли собственно в золоте или нейтральных швейцарских франках. И это была не только и не столько экономика, сколько именно идеологическая установка.
Слабину начал давать уже Никита Хрущев – через начало экспорта за рубеж нефти и согласие торговать на доллары. При Леониде Брежневе экономика СССР капитально подсела на устремленные с Самотлора в Европу нефтяные и газовые трубы, в обмен на валютный закуп продовольственного зерна и комбикормов. Но, опять-таки, связь была обоюдная и вовсе не обязательно организованное падение нефтяных цен должно было привести к краху СССР. За те же трубы можно было дернуть и в другую сторону. Экономика, деньги, валюта, кредиты – это все вторично. Первично – сознание. Как только коммунистическая верхушка отказалась от своей веры, присягнула ценностям рынка – так все и начало сыпаться.
А вообще сопровождающее весь XX век соперничество капиталистического и социалистического миров получилось, надо признать, взаимно оплодотворяющим. Массовое образование и здравоохранение, пенсионное обеспечение – это их совместная заслуга.
К чему говорю все это?
К тому, что обрушение не только СССР, но всей мировой коммунистической идеи – это, конечно, объективно закономерное явление, но и планетарная геополитическая и гуманитарная катастрофа. Одним из прямых последствий которой как раз и стало появление террористического (запрещенного у нас) Исламского государства. Отменен современный социализм – получите на опустевшем месте средневековый мракобесный его заменитель. Сейчас, в пору тоже чуть ли не катастрофического ухудшения отношений между США и Россией, считается, что единственной точкой соприкосновений их интересов является «борьба с терроризмом». Злая гримаса Истории: запретить ИГИЛ, конечно, можно, а боевиков, конечно, надо уничтожать, но невозможно разбомбить идеологию – ее можно лишь вытеснить – другой и лучшей. Ныне как бы отмененной на разделенных просторах ее бывшей родины – СССР.
И еще к тому говорю, что мы живем на географическом пространстве, исторически сформировавшемся под мировой и евразийский социалистический проект. На базе распространенного здесь до того православия и ислама – отнюдь не ортодоксальных. Православие – то изначально ходило под цесарями и царями, никогда не пытаясь играть самостоятельной политической роли. И уж тем более здесь никогда не было политического ислама – максимум бытовые обряды, да и то на фактически тенгрианской основе.
Отказываться же от собственного прошлого – грех. Наказание за который мы несем и без всякого вмешательства Христа или Аллаха: превратившись в сырьевую имонетарную провинцию, совместно и «многовекторно» эксплуатируемую иностранными собственниками наших месторождений, пополам с местными компрадорскими феодал-олигархами.
Это пишется как раз в дни столетия октября 17 года, а почему вокруг этой даты, переставшей быть даже просто праздничным днем, до сих пор так много яростных споров и противоположных оценок? Потому что ничего не закончилось и те же проблемы, которые разрывали общество и народы Российской империи в начале прошлого века, точно так же актуальны и сегодня. История ходит по спирали и совсем недавно – с августа по декабрь 1991 года — мы пережили почти полный, только обратно симметричный, аналог февральской революции 1917 года. Ставшей контрреволюцией относительно Октября-1917-го. Поэтому новый Великий Октябрь – еще впереди.
***
© ZONAkz, 2017г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.