1
Закосил однажды на больничку. Тогда она называлась «совминовская». Я в неё угодил не по должности, а по званию, поскольку был лауреатом Госпремии. За документальный фильм об атомном полигоне.
Помню, на церемонию награждения решил не ходить: хворал, жар меня жрал, потом отступил, но я ослаб, как дитя. И костюма у меня не было. Вообще никакого. Но Ораз Рымжанов позвонил, сказал, ты с ума сошёл? Такое раз в жизни бывает. Ты, между прочим, самый молодой лауреат! (мне было 32) Кое-как достал прикид. Ткань дрянная, мнучая, зато двубортный был клифт, по моде. Висел на мне, как на пугале. Я в нём лет восемь щеголял потом.
Начало девяностых. Старое здание ЦК на Комсомольской. Собрались. Входит Назарбаев. Измочаленный, лицо серое. Обвёл нас затравленным взглядом и говорит: «Вот, хоть одно событие радостное, а то вокруг одни проблемы, прямо вешайся…». Махнул рукой и стал награждать.
Там к званию полагалась денежная часть. А время ещё рублёвое. Партийного вида тётка сидела за ломберным столиком, каждому обмедаленному вручала конверт. Я успел его раскрыть, там уютно склеился пресс новеньких банкнот. Кажется, двести тысяч. Деньги тогда бредили и тощали, как больной в горячке. Тут ко мне подлетели сотоварищи по премии: Ораз Рымжанов и Толеген Мухамеджанов, композитор. И композитор, застенчиво на меня не глядя, шепчет Рымжанову: «Ты сказал Вове?». Ораз тоже слегка заменьжевался и говорит мне: ну, ты что, не помнишь? Мы же премиальные деньги отдаём в фонд! Я впервые об этом услышал. Но жадности своей устыдился и с конвертом расстался. На память остались медалька и диплом.
Конец девяностых – здравствуй, старость, нежданная-негаданная! Ещё нет сорока, а уж, поди ты: гипертонический криз. Один, второй, третий. Сердце стало спотыкливое, во сне теряю дыхание и ору дурниной, пытаясь его вернуть. Не ровен час подохну. Уработался без выходных и проходных. Тут мне и говорят, а чего паришься? Лауреат же! Иди в «совминку». Так я попал в «контингент». Палата на двоих, вышколенное обслуживание, уважительное лечение. Номенклатурные старцы в пижамах. Смотрят косо. Молод ещё для таких кайфов. Но собеседники были изумительные. Словом, бабки сплыли, а больничной шерсти клок от премии всё же остался. Тоже недурно, ибо бесплатно.
Ну и вот, закосил в очередной раз на свою фартовую больничку. Рядом койка, на ней табличка с именем. Имя знакомое, пропитанное властью, как ветошь машинным маслом. Наступает вечер, скоро отбой, соседа нет. Приходит нянька, даёт мне градусник и кладёт такой же на пустую постель. Возвращается, записывает мою температуру, стряхивает градусник отсутствующего больного и тоже что-то пишет (?). Даёт мне прописанные доктором пилюли и порошки, такую же тарелочку с таблетками ставит на тумбочку невидимки. Что за чертовщина? Утром процедурная медсестра втаскивает две капельницы, одну ширяет в меня, вторую ставит в изголовье того, кого нет. Уносит оставленные ему вчера таблетки, оставляет новые. Возвращаюсь в палату после обеда – у пустой кровати сервировочный столик на колёсиках. На нём гороховый суп, салат, паровые биточки, компот. Хлеб, нарезанный треугольниками. И кондитерское изделие с развратным именем: ромовая баба. То есть он, этот невидимый, ещё и лежачий, кумекаю я. И на всякий случай желаю ему приятного аппетита. Ночь сплю тревожно, всякий час пробуждаюсь и кнокаю на койку – может, соткался во плоти? Нет. Вот так номер, чтоб я помер. Кстати, а вдруг и впрямь загнётся сосед мой призрачный? Я по запаху догадаюсь? А бывают у призраков запахи? Тоскливо. Ворочаюсь до утра, ни синь-пороху в глазу, некрологи сочиняю. Ему. И себе заодно. Потому что в такой готической палате легко можно дуба врезать.
Этот дурной сон наяву длился всю неделю. Появлялась сестричка-синичка и ласково чирикала, обращаясь к бирке: больной (имярек), у вас сегодня клизма с ректальным орошением, эхография и обследование простаты! Приходила заведующая отделением, гладила ладошкой покрывало, поправляла подушки, интимно приговаривая — завтра томография головного мозга! Припёрся однажды горбатый старикан с кустистыми бровями, инфернально зыркнул в мою сторону и, тыча пальцем в соседнюю постель, звучно спросил: где кадавр? Оказалось, это главный патологоанатом, который ошибся дверью, желая оказать честь усопшему в соседней палате, лично сопроводив его в ледяные кладовые морга. А кадавр это не имя, а просто труп. Жмурик, выражаясь высокопарно.
С ума съехать. Мистерия – ух, лечусь за двух. Тыняновский «Подпоручик Киже» рядом с этой катавасией – детский стишок в новогодний утренник. Хотя этого призрачного офицерика и кнутом били, и в Сибирь ссылали, и в звании повышали до генерала, и даже похоронили с воинскими почестями, а его-то вовсе не было в природе, ибо он от канцелярской описки зачат был!
И тут меня осенило в самое темя. Чёрт, подумал я, а ведь эта сила, нами управляющая, непостижима и вполне может оказаться бестелесной! А вдруг власть действительно привидение, некий зыбкий сгусток чего-то невнятного, туманного, состоящего из неподвластной разумению материи? Или, может быть, она соткана из каких-то невидимых пучков вроде радиоволн? Глупо же опровергать наличие электричества, но ведь никто толком себе не представляет, как оно выглядит!
Стал думать дальше. И вот что надумал, выметя из головы мусор трёхгрошовой мистики.
2
Нынешняя власть, управляющая шестой частью обитаемой суши, не в состоянии извести то, что завелось в ней ещё при Царе-Горохе, размножалось при Рюриковичах, вызревало при Романовых, выжило при Сталине, зажирело при Брежневе, благополучно перекочевало в наше время и выперло на авансцену во всём своём омерзительном великолепии. И ожидать, что из осадочного месива взрастут новые управленцы, которые всю эту грешную жизнь враз переиначат – пустое занятие. Ибо сказано в одной старинной книжке: не вливайте молодое вино в старые мехи, оно непременно скиснет в уксус. Нынешние властители, равно как и ближайшие их отпрыски, будут неустанно лихоимствовать, врать, воровать, жуликовать, подтасовывать, лжесвидетельствовать, льстить, пресмыкаться и препохабнейшим образом соревноваться между собой в капризах опереточного барства. С какой, простите, Луны свалится благородный, умный и честный правитель, который расплодит вокруг себя закон и порядок? Будем откровенны: личности, подобные Нельсону Манделе, Ли Куан Ю или Махатхиру Мохамаду, в странах, выползших из драных рукавов комиссарской шинели, перелицованной из царской порфиры, в ближайшее время появиться не могут. Им просто неоткуда взяться. Комсомольские потомки полоумных чекистов, усатых наркомов и бровастых секретарей с их выводком «тонкошеих вождей» ловко воспользовались большим шухером и лихо порвали общак на свои персональные ништяки, но ничего нового они изобрести не в состоянии. Могут лишь тупо, с неутомимостью инфузории, размножающейся простым делением, возводить квакающие кочки вонючего болота, причём и это делают неумело, с нелепыми огрехами и смешными тяп-ляпами. Тех же щей, да пожиже влей. Той же баланды, да ещё жбан бы. Клоуны в законе, бла-бла-бла.
Босх, фрагмент триптиха «Сад земных наслаждений»
Они уж вечную вечность гонят гониво, балдея от своих маниловских прожектов. То им «Третий Рим» мерещится, то коммунизм, то цветущие яблони на Марсе, то пятьдесят текущих млеком и мёдом стран, к берегам которых несёт их счастливый жребий. Но при этом дорог они не чинят, а дураков плодят безмерно и без удержу воруют золотые яблоки из сада, который бездумно сами же и вырубают. Будто разыгравшиеся дети, они задиристо хвастают, пучат щёки, напяливают на себя костюмы театральных королей, возводят бутафорские дворцы, всё на свете переименовывают, украшаются небесными титулами и подолгу торчат у зеркальных рам, мучительно стараясь убедить себя в том, что они на самом деле есть. Но тщетно. Зеркало ничего не отражает. Оно лишь слегка дрожит и рябит.
Ибо слышен смутный нутряной гул, колеблющий иногда твердь земную. Это их реликтовые пращуры, зверозубые ящеры, падальщики, ползающие во тьме пещерных глубин, бьются меж собой, чтобы нажраться чёрного гноища разложившегося времени. А на поверхности бродят их бестелесные сквозняки, подпоручики Киже.
Кстати, тот бесплотный, с которым я делил палату «совминки», таки преуспел. То он вице-министром, то депутатом, то заместителем акима и даже самим акимом сподобился побывать. А нынче он, стало быть, з/к. Хлопнули за взятку. Ну, ничего, покается, и скидка ему выйдет.
Недоброй памятью осталась во мне эта гоголевская история.
Будто несколько ночей в Мавзолее переночевал, устроившись на раскладушке обок саркофага, в коем зримо возлежит тот, которого давно нет. А ему по утряне кофий подкатывают с французскими булками.
Люди, будьте людьми, оставьте мертвецам хоронить своих мертвецов!
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.