Тридцать лет и три года семейной жизни научили Кунсулу определять настроение мужа по кашлю: если он гулкий, то портить ей настроение едкими замечаниями и придирками супруг сегодня не будет. Если же мелкий, дробный, сопровождающийся шарканьем тапок, то стоило внутренне собраться. Будет нудеть, гундеть, как только он один умеет. И лапша ему пересолена, и чай пахнет веником, и куда девалась коричневая папка, и звонила ли дочери, узнать, как там внук, показали его врачу, или опять «этот» придумал отговорку? Обоих зятьёв муж презирал и не называл по имени. Считал их недостойными своих рыхлых, прыщавых дочерей. Но особенно злила Кунсулу папка, которая была синяя, а не коричневая.
Муж был конченый дальтоник.
Взаимная ненависть супругов за долгие годы обветшала, как протёршийся до сетчатой ветхости шотландский плед, привезённый мужем из поездки в Англию.
О, эта поездка!
В заграничный вояж отправились тогда лучшие люди района. Пять субчиков из исполкома, заведующая районо, третья секретарь райкома комсомола — старая дева Гульшара, директор казпотребсоюза азербайджанец Курбан Байрамов и три торговые татешки. Муж в ту пору был директором дорожно-строительного управления. Группа вернулась через две недели, а супруг подзадержался в Москве. Типа дела. Но комсомольская богиня Гульшара тоже не вернулась вовремя. Ну, мало ли. Бывает. Однако про московские каникулы мужа участливо поведали торговые татешки, явившиеся в гости без приглашения. Прихлёбывая чай, доброхотки жадно шарили взглядами по лицу Кунсулу. Она поначалу держалась, как английская леди, но всё же разрыдалась. Татешки, выражая притворное сочувствие, плотоядно переглядывались и подсыпали новые подробности.
Сто лет с тех пор прошло. Гульшара давным давно вышла замуж. Дело быльём поросло, но Кунсулу не упускала случая его поворошить, сообщая мужу новые жизненные вехи б/у любовницы. Твоя комсомолка драная, говорят, собственного водителя в мужья взяла. Выучила в институте заочно. Ни один путёвый замуж не взял, так она под шофёра улеглась. Сына кое-как родила. Еле-еле выносила, на сохранение три раза ложилась. Мальчик больной. Конечно, такая мать чем только не переболела в молодости. Облоно теперь возглавила. За какие заслуги? Ни одного дня в школе не проработала. Тоже мне педагог!
В «коричневой» синей папке копились листки. С мемуарами, понимаете ли. Роман он пишет. О своей жизни. Сабит Муканов нашёлся. Что тебе вспоминать? Как ты фальшивые циферки рисовал про отремонтированные дороги? Как шестерил у начальства, за водкой бегал? А главное, зачем изображать себя всё ещё востребованным, деловым? Её бесила манера мужа говорить позвонившим приятелям – я сейчас в Астане, по делам. Какие у тебя дела в столице, ҚаҚбас? Ты пенсионер, сидишь дома, в растянутых трениках, кровь мою пьёшь. Припомнить тебе, как ездили в Сочи, вслед за Амзеевым твоим? Как он тебе велел одному явиться в ресторан, пообедать?
О, эти Сочи!
Амзеев был большим министерским чиновником, и считалось, что он мужу покровительствует. В чем именно заключается протекция сказать было трудно, но муж перед Амзеевым лебезил. Кунсулу со счёту сбилась, сколько бараньих туш отправляла с шофёром в Алма-Ату. Презент амзеевской жене. К туше прилагалась картонная коробка с вычищенными потрохами и обработанной по всем правилам бараньей башкой.
Кунсулу тогда, в сочинской гостинице, устроила мужу грандиозный скандал. Как у нас гостевать сутками, есть-пить в три горла, так принимай дорогого гостя, жена! А как нас одним обедом угостить, так я побоку? Пойду, ещё как пойду! Кунсулу, яростно роясь в чемодане и хлопая дверцами шкафа в поисках шпилек для волос, припоминала всё новые и новые старые обиды. А как он тебя в Москву таскал, обещал пристроить в Академию народного хозяйства? Как он с тебя дублёнку югославскую стащил, новёхонькую, восьмисотрублёвую, а тебе всучил свой полушубок, чуть ли не чабанский, напомнить? Благоде-е-тель! Всего и чести, что замминистра. В академию не устроил. Насочинял, что узбеки навезли полные коржыны подарков, заняли все места. Да он даже и не пытался, за твой счёт прокатился, по Москве погулял! Буду кричать! Пусть все слышат! А в какую копеечку всё влетело, тебе напомнить? Я зна-а-ю, почему одного тебя зовёт! Нашёл уже проституток, старый козёл! За них тоже ты платить будешь? Только попробуй ударить… Только попробуй. Милицию вызову! Тут тебе не твой аул проклятый!
Молча дошли до заведения. Муж впереди, сцепив руки за спиной, она, с ещё неутихшим от злых слёз лицом, позади. А там уж Амзеев, старый кот, сидит – ну кто бы мог подумать – с двумя молодайками. Подружки из Уральска. Одна исполкомовская чиновница, другая врачиха. Без мужей, значит, по санаториям…
Кунсулу с ядовитой вежливостью расспрашивала их о мужьях, о детях. Намеренно не замечая, как муж семафорит ей лицом, а покровитель в растерянности замедленными движениями трёт салфеткой побагровевшую шею. Молодки, почуяв, что татешку лучше не злить, отвечали сдержанно. Она чувствовала себя вполне отомщённой, пока Амзеев знаком не велел мужу расплатиться и ещё заказать қыздарға гостинец в номер – фрукты и сладости. Официант притащил увесистую коробку. Счёт вышел – неделю можно было питаться в этом же ресторане. Кунсулу, не желая видеть, как муж расплачивается, отлучилась в туалет и там, глянув в зеркало, со стоном схватилась за грудь. Оказывается, в пылу ссоры надела шифоновое платье швами наружу. То-то ухмылялись эти девки. Ну ничего, ничего… Вот приеду домой, да как позвоню в горисполком уральский!
Никуда она не позвонила.
***
Раскатав тесто, Кунсулу оставила его подсыхать, чтобы позже нарезать на тонкие лапшички. Убавила огонь до самого мелкого трепетания синего пламени, сняла с бульона остатки пены, удовлетворённо отметив про себя, что пупырчатая тощая курица не пахнет, как обычно, чем-то химическим. Осторожно посолила, поперчила. Поднялась на второй этаж, заглянула к мужу в кабинет. Спит. Плед сполз, обнажив беззащитные ступни, очки на цепочке свесились на пижамную куртку. Кунсулу постояла над спящим, раздумывая, поправить плед, или нет. Лучше не трогать, проснётся, придумает ещё какое-нибудь задание. То ему чаю со сливками захочется, прямо перед обедом, то вдруг вспомнит, что пуговица на брюках болтается. Лишь бы ее гонять, не давать покоя. Как будто горит ехать куда-нибудь. Ждут его везде, как же. На столе раскрытая коричневая, так уж и быть, папка. Несколько листов лежат отдельно. Надо бы пыль протереть. Отодвинула к заднему краю стола портрет президента в дорогой рамке, фигурку орла с распростёртыми крыльями, держащего в лапах домбру. Дурацкого орла всучил мужу Амзеев после очередной попойки. Бери, убоже, что мне негоже. Взяла несколько листков, присела в кресло, тоненько скрипнувшее под ней кожаным сиденьем. Почитать хоть, что он там пишет. Почерк у мужа безупречный, ясный, с красивыми завитушками в буквах «д» и «ж». Мелькнуло ее имя. Чего-чего?
«… Тогда, на танцах, и встретил я в первый раз свою дорогую Кунсулу. Она с двумя подругами туда пришла. Была в белом платье в цветочек, на ногах сандалетки с носочками, а в косе белый бантик вплетён. Как писал наш уважаемый Мұхтар аға: «Балауса қыз едің бір кезде, шашыңа ақ бантик байлаған…». Наши ровесницы тогда носили начёсанные круглые шишки на головах. Как из верблюжьей шерсти. Подражали французской артистке Бриджит Бордо. А у неё у одной бантик. Кунсулу мне сразу понравилась. Скромная, застенчивая. Прямо в лицо никому не смотрела. Хорошее воспитание получила от своей матери. Скоро уж тридцать лет, как мы с Кунеке идём по жизненной дороге рука об руку. Ни разу она меня не подвела, ни одного моего слова на землю не бросала. Что говорить, видали мы разных жён. Бывают такие, что нога в их дом идти не хочет. Злоречивые, неприветливые. Никогда мне не было за Кунеке стыдно. Как меня уважают, так и её все уважают. Со старшими почтительная, младшим всегда найдётся у неё добрый совет…».
Муж во сне зашлёпал губами, и Кунсулу быстро сунула листки под папку. Нет, не проснулся. Только подтянул ноги и зябко свернулся, как дитя. Кунсулу бережно отцепила очки с цепочки, подоткнула плед в ногах и тихо вышла из комнаты. Спустилась вниз. Посмотрелась в зеркало. Подошла к нему поближе, вгляделась. И неожиданно для себя плюнула в отражение. Перевязала платок потуже. Надо бы покрасить отросшую седину, а то нехорошо. Приготовлю ему на ужин манты. Он манты любит.
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.