Сразу после выпускного бала Раиса стремительно вышла замуж и родила за шесть лет троих анемичных детей. Муж её был человек маленький, длиннорукий, кривоногий и чрезвычайно злобный. Ужасно гордился своей фамилией, схожей с фамилией знаменитого на весь мир кавказского танцовщика, всю жизнь щеголявшего в серебристой папахе.
Истории к нему липли, и он в них влипал. Неутомимо продуцируя из своего невзрачного организма самые острые специи – как росомаха вырабатывает и накапливает в желёзах пахучее вещество – Марат сдабривал ими пресный хлеб жизни. Как он сам говорил – қызық болсын. Чтобы было интересно. То во хмелю перевернёт в гостях стол, обложив хозяев матом, то примажется к родне, собирающейся на сватовство, и расстроит все дело, брякнув в самый ответственный момент, что состоял с невестой в развратных отношениях. Притом, что видел девушку первый раз в жизни. Разумеется, его колотили.
Он презирал всё и всех. Мать, соседей, родственников, политиков, иностранцев, спортсменов, дворников, балерин. Особенно презирал жену, которая не покупает домой «как другие женщины» сметану, сливочное масло, колбасу. Сам не работал. Сидел большей частью дома, сгорбившись, зажав кулаки коленями, и сквозь зубы материл телевизор. Если к нему обращались, вскидывался, сужал глаза до щёлочек и, оскалившись, хрипло огрызался: «И чё?».
Столь ценный экземпляр мог достаться только Раисе. Марат был когда-то студентом, продержался год в политехническом, снимая комнату у матери Раисы. Отец ушёл к другой, и мать крутилась, как могла. Вскоре из института Марата выгнали, а в армию не взяли. Плоскостопие. Что делают в таких случаях придурки? Правильно, они женятся. Чтобы было интересно. Мать, мечтая сбыть дочь хоть куда-нибудь, сама посоветовала жильцу взять её в жёны.
***
У Марата был троюродный братец, мент, опер, и такая же ветошь человеческая. Пил, гулял, вымогал деньги у мелких нарушителей. В подпитии рассказывал собутыльникам подробности уголовных дел, имена и адреса подозреваемых. Его выгоняли со службы, опять принимали. Однажды, надравшись до бесчувствия, заснул на продавленном диване у родственника. Марат напялил его кожаную куртку, вытянул из кармана служебное удостоверение, отправился прямиком домой к одному из фигурантов дела и с порога предложил отмазать от обвинения. «Товарищ, вы поняли, кто к вам пришел? Начальник отдела по борьбе с бандитизьмом!». Поразительно, но хозяева даже в удостоверение толком не заглянули. Поверили, накрыли стол, поили и кормили, дали денег и обещали ещё, если все сладится. Опомнились, когда вконец охамевший гражданин начальник потребовал сеанс стриптиза в исполнении хозяйки и стал бить посуду. Вызвали милицию. Братца после разбирательств окончательно поперли со службы, а Марату дали срок. За мошенничество. Он писал жене корявые письма, полные презрения к миру и тюремной администрации. На полях пририсовывал похабные картинки, подписывая – сеанс. Чтобы интересно было.
***
Интересная жизнь Раисы к тому времени докатилась до точки, когда в холодильнике остался только лёд в ячеистом судочке. Дети намешивали сиротский коктейль – вода из крана, ложка засахарившегося варенья, пара мутных кубиков. Мать Марата, презирая невестку и тяготясь ролью бабушки бледных до синевы внуков, приносила откупительные гостинцы – кило ломаного печенья, банку застарелого, похожего на солидол, джема, пачку прогорклого маргарина.
Бывшая одноклассница Светка Ермолова помогла ей устроиться на химзавод, обходчицей. Раиску было жалко до слёз, да и чувство когда-то нанесённого её здоровью ущерба не давало покоя. Раиса, в принципе не умеющая держать обиды, про ту школьную историю забыла. В четвёртом классе, когда отроковицы начинают робко обсуждать способы преумножения девичьей красы, Светка поделилась с ней старинным секретом. Оказывается, титьки очень хорошо растут, если помазать их куриным помётом. И принесла на следующий день майонезную баночку со средством, наковырянным в родительском курятнике. Раиска прибежала домой, скинула душное форменное платье и намазала вонючее снадобье сначала только на соски, секунду поразмышляла, и – чего пропадать добру – размазала по всей цыплячьей грудной клетке и животу. Прикрыла немедленно начавшее зудеть компрессом из старой майки, легла на кровать и стала ждать. К вечеру туловище разбарабанило до искр из глаз, температура поднялась под сорок. Скорая помощь, больница, капельница, ругань матери до небес. Ермолову Раиса, во всем остальном размазня и телятина, не выдала бы и под пыткой.
***
В цехе, малом филиале ада, варили что-то фосфорное, сельхозудобрительное. Обязанности у обходчицы несложные. Отпирать и запирать упругие затворы в огромных, как аэростаты, цистернах. Прежде чем открыть люк и запустить внутрь наладчика в защитном костюме и специальной маске, требовалось слить из цистерны какую-то вонючую дрянь.
В очередной раз запустив наладчика в брюхо махины, Раиса пошла к инструментальщице за партией рукавиц, да и зависла там за разговором. Вернулась в цех, выпила чаю из мятого термоса, сгрызла каменную сушку, а там и время подоспело наполнять ёмкость смесью. Двумя руками, с усилием, до упора опустила тугой рычаг и села заполнять журнал графика. А через час кто-то спрашивает – а где наладчик такой то? Ты не видела? Спросил человек и пошёл дальше по цеху. У Раисы взмокли ладони и корни волос. Она же не выпустила его…
Утром, после бессонной ночи, ни жива ни мертва, переступила порог цеха в полной уверенности, что все ищут пропавшего. Цех гудел обычным шумом и лязгом. Не хватились ещё. К вечеру точно начнут. До конца смены обмирала при виде каждого, кто к ней приближался, избегая смотреть на ёмкость, где сгинул несчастный.
Прошёл ещё один мучительный день. И другой, и третий. Никто не искал бедного, бедного наладчика, растворившегося по её, рассолохи, дуры безмозглой, вине. По утрам, разбитая, с тяжелой головой, одурманенной димедролом, измученная страшными снами, Раиса втискивалась в автобус. Вокруг были не ведающие своего счастья люди. Наладчика она увидела на седьмой день. В столовой. Что-то рассказывал мужикам, смеялся, курил.
***
Химзавод соседствовал с исправительно-трудовым учреждением. Раиса узнала об этом случайно. Попросили отнести в лабораторию пробирки. Она шла вдоль высокого, как китайская стена, забора с протянутой по верху колючей проволокой. Работяги долбили отбойным молотком асфальтовую дорожку. Увидели её, ощерились: «Эй, тут нельзя ходить, вэвэшники поймают, на кукан посадят!» На вопрос, почему, ответили, что это тюрьма. В голове у Раисы что-то щёлкнуло.
Мужчины отключили компрессор и засобирались на обед. Дождавшись поодаль, когда уйдут, подошла к развороченной дорожке. Сдвинула ногой асфальтовые корки, похожие на подсохшие детские болячки. Показалась дыра, образованная осевшим грунтом и нижней кромкой забора. В неё легко могла проскочить крупная собака. Раиса присела, оглянулась и стала руками её расширять. Сердце стучало в горле. Полезла вперёд ногами, упираясь каблуками в землю и елозя попой. Попа была худая, протиснулась, а вот когда голова оказалась на дне ямки, пришлось попотеть, отталкиваясь руками от забора. Выпросталась, втащила за собой замотанный в тряпьё ящичек с пробирками, огляделась. К ряду бетонных столбов крепилась стена густой железной колючки. Сквозь неё просматривались пружинки, похожие на перекати-поле. То, что на конвойном языке называется – малозаметное препятствие. За ним полоса вспаханной и выровненной граблями земли без единой травинки. И высокая вышка с грибовидной крышей. На ней никого.
В одном месте нижняя проволока как бы ослабла, провисла. Раиса легла на спину, приподняла её руками и попыталась пролезть под нею ногами вперёд, но колючки цеплялись за комбинезон и тормозили. Она отступила, решительно стянула с себя спецовку, разулась, и, оставшись в одном белье, носках и косынке, снова двинулась в атаку. Сантиметр за сантиметром. Пот ел глаза, колючки рвали ладони, она застонала от боли, что было сил приподняла проволоку, резко перевернувшись на живот. Теперь она отталкивалась локтями, но колючка поймала её за лифчик и не пускала дальше. Раиса тонко закричала и, сведя лопатки, резко вытянула руки, загребая ступнями. Лифчик тенькнул и остался висеть на проволоке. Колючка вдогонку пропорола её вдоль позвоночника. Выскочила! Не помня себя, взобралась на вышку и увидела огромный цементный плац, заполненный чёрными фигурками. Где- то там, в мужском черном море, был Марат. Придурок, сволочь, ублюдок, но все же Богом ей данный муж.
«Мальчики-и-и! – сдавленно завопила Раиса, замахала руками, и, ойкнув, прикрыла ладонями так и не расцветшую до соблазнительных размеров грудь. – Ребята! Позовите Марата! Я его жена!». Она хотела добавить фамилию, но тут страшно завыла сирена, а зэки, разглядев на вышке голую бабу, взревели диким хором: «Се-а-анс!». По деревянным ступенькам вышки топали кирзачи конвойников, и псы захлёбывались от лая.
***
Раиса, в солдатской шинели со споротыми погонами, сидела в кабинете начальника колонии. Подполковник, с лицом белее бумаги, материл её часа полтора кряду, хлопая рюмку за рюмкой корвалол и запивая коньяком из чайного стакана. «Вот ты скажи, убогая, ты с какого бодуна решила, что твой мужик сидит здесь? – в десятый раз спрашивал он, растирая ладонью грудь. – Нет у нас такого заключенного, и не было никогда!».
Если доложить о происшествии, то, прощай, полковничья звёздочка и нормальная пенсия. Не говоря уж о позоре. ЧП лютое, дурацкое, неслыханное. Когда до пенсии вот, рукой подать. Один год, четыре месяца и двенадцать суток.
Раису он отпустил, осознав, что более наивного и простодушного, на грани юродства и святости, существа уже не доведётся увидеть до конца жизни. Только от души хлопнул её по заднице, когда она надевала комбинезон, доставленный служивыми. Ящичек с пробирками тоже вернули. Лифчик остался на колючей проволоке. В медпункте заводоуправления Раису обработали. Она пришла домой с пылающей спиной и забинтованными руками – раны сочились и горели, будто красным перцем посыпанные. На разобранном и застеленном диване, в синих трусах, скрестив ноги, сидел и курил дорогой супруг.
Вышел по УДО.
***
© ZONAkz, 2019г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.