В мозгах жизнерадостных идиотов, называющих брачного партнёра рвотным словом «половинка», сидят и другие заскорузлые штампы, где мать непременно «святая женщина», а родина пишется с большой буквы. В их представлении юность – лучшая пора в жизни человека. Её следует беспрерывно обмусоливать слюнявыми воспоминаниями о том, чего не было, загоняя в подпол то, что было.
Немногие отваживаются признаться, что юность — это не только гормональные радости прыщавых соитий, но и мучительное, скверное время, когда открывающийся мир враждебен, равнодушен, холоден и пуст. И его нужно заселить собой, возделать и превратить в какое-то подобие сада радостей земных.
Об этом единственный роман Сэлинджера, об этом дневники молодого Толстого, об этом «Исповедь» Жана Жака Руссо. Да мало ли.
Всякий человек проходит испытание молодостью, но не каждый способен оценить её итоги, часто безрадостные, но поучительные. То же самое можно сказать о молодом государстве. Если оно подавляет все звуки жизни искусственными трелями, то никогда не выберется из леса на поляну. И не услышит голосов, которые ниже 18 килогерц. Голосов детей.
Об этом фильм Фархата Шарипова.
***
Тинейджерские забавы вспоминают с ностальгией, а вот о соблазнах принято помалкивать. Нарушу этот благочестивый запрет. Я пробовала наркоту. В десятом классе, из пижонских соображений. Самую невинную, которая «косячок». Да, мир через четверть часа изменился, слегка поплыл. Потом стал пронзительно чётким, графичным, неуютным, непривычным, но почему-то ужасно смешным. Те, кто пробовали «дунуть» анаши, знают, какой нападает хохотунчик. Мне хватило одного раза, чтобы понять – занятие это не лишено приятности, но лучше не увлекаться.
А теперь про кино.
***
Десятиклассники Санжар и Чингиз, тоскливо маясь на камчатке, ждут звонка. От школы их давно тошнит, на досуге им заняться совершенно нечем, привлекательность девушки по прозвищу Элис оценивают просто и грубовато: «Ты видел, какая у неё жопа?».
Кадр из фильма «18 килогерц»
После уроков их ждёт обшарпанный алматинский двор. Пацаны, сидя на кортах, обсуждают достоинства кассетного плеера. Деталь эта обозначает время действия – пресловутые девяностые. Время, когда микрорайоны «Орбита» уже не конец географии, Самал пока ещё очень престижное место жительства, а до появления первого Рамстора ещё несколько лет. Когда он откроется, люди постарше будут называть его «Рамсторг». Мобильных ещё и в помине нет, и ещё много-много лет до изобретения детских часов с GPS навигатором и встроенным телефоном. На западном телевидении в те годы уже наловчились врасплох заставать взрослых на диване, с пивом и чипсами, внезапной заставкой: «А вы знаете, где сейчас ваш ребёнок?».
У Санжара унылая мама в халате, младший брат тихушник, папа, типичный пассивный гражданин в костюме, галстуке и с барсеткой. Мелкий чиновник акимата, бывший ИТР? Тип семейства одной этой барсеткой высвечен с беспощадностью прожектора перестройки. Многое про них понятно: горожане в первом или втором поколении, начинали семейную жизнь в общаге, дождались квартиры «от государства», а когда государство треснуло и развалилось на удельные куски, то приватизировали её на «пики». Помните такую аббревиатуру – ПИК? Пётр Владимирович Своик в свое время с весёлым цинизмом советовал, как ими распорядиться: «Первое – вложите всё в «Бутя Капитал». Рекомендация вторая – никуда не вкладывайте, оставьте в тумбочке либо сразу выкиньте».
Мама спрашивает у сына, не трогал ли он её шкатулку с драгоценностями. Какие «драгоценности» могли быть у алма-атинки, живущей в трёшке с советской стенкой и застиранными шторами? Пара-тройка золотых колец, цепочки, серьги рублей за двести? Маме бы выстроить простейшую логическую цепочку: пропажу кольца и смурное состояние сына. Его ровесники едят так, что за ушами трещит, а Санжар ложку еле до рта доносит, спит на ходу, едва ноги таскает, а мама ему: «Ты мне ничего не хочешь сказать?». И, вполне удовлетворившись отрицательным ответом, сворачивает разговор. Боится услышать правду.
У Чингиза бомжующий отец — алкаш, и сын обещает «завалить» его при всякой попытке вломиться в жилище. Мама Чингиза заторможенная женщина на грани нервного срыва, по виду — оставшаяся без работы ткачиха с АХБК, старающаяся держать фасон и манеры приличной горожанки. Зашедшего в гости подростка угощает бедняцким супом, рассеянно интересуется, в каком классе его младший брат, передает поклоны родителям. Изо всех сил саму себя уговаривает, что всё нормально, всё благопристойно, всё как у людей. Вот доедят мальчики суп, попьют чаю и пойдут в комнату заниматься уроками. Вместо этого они открыто набивают косяк, а мать старательно этого не видит.
Все взрослые в фильме привычно изображают благополучие. Пусть шаткое, пусть кое-какое, кривое-косое, только бы не признаваться себе, что с юношами происходит что-то неладное. И прекраснодушная училка, толкующая о Набокове, которого из тридцати оболтусов хорошо, если хотя бы один прочитает разве что «Лолиту». И папа Алисы-Элис, мечтающий пристроить дочурку-оторву на юридический. Самый подходящий факультет для девочки, которая вот-вот начнет ширяться грязными шприцами. И мама Чингиза в упор не видит, чем там мальчики на самом деле занимаются. И мент рутинно проводит стандартный допрос: «Ну-ка, рукава задери». Отец Санжара с ужасной барсеткой привычно огрызается на жену и требует от детей одно, надоевшее – уроки сделал? Даже новость о том, что соседский парень Була, кандидат на вечное сидение в тюрьме, «упал с крыши» и разбился насмерть, вызывает у взрослых секундную равнодушную оторопь – да что ты, ах, ужас какой.
Быт, нравы, музыка, одежда, прически, речевые особенности воссозданы с документальной тщательностью. Реквизиторы раздобыли даже пакетик из-под порошка «Инвайт» — просто добавь воды. Диалоги сдержанны и приглушены. В картине нет тупого казахфильмовского бодрячка, норовящего позабавить рассказом о незадачливой келинке. И это не жесть, не чернуха. Высказывание получилось осмысленным благодаря постановочному приёму. Эпизоды повторяются в разной редакции, и зрителю предлагается понять, то ли на самом деле событие происходит, то ли перед нами наркотическая галлюцинация.
Режиссеру Шарипову 37 лет. Это один из самых коварных мушелей. Время промежуточного финиша. «С меня от цифры 37 в момент слетает хмель, — хрипел Высоцкий. – Вот и сейчас как холодом подуло…».
Время обернуться, увидеть пройденное, оценить его.
Санжар, Чингиз и Алиса ровесники режиссёра. И они вправе показать, что осталось у них за спиной. Показать и предъявить все эти виды тем, кто в роскошных дворцах по другую сторону реки.
Слышащее государство, уж коли ты оглохло, посмотри это кино. Всем взрослым стоит посмотреть его и задать себе вопрос – а что сейчас делает мой ребёнок?
***
© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.