Евангелие от лукавого

Во второй камере снится первая…

1

Было и такое: студентом я жил в квартире человека, который отбывал большой срок. Ему сначала присудили расстрел, и он ждал исполнения приговора во внутренней тюрьме КГБ. В одиночке. Ровно год. 365 дней.

Приговор заменили на 15 лет.

Он отсидел, вернулся, мы познакомились. Иногда беседовали. Рассказывал, что главным событием одиночки был перевод из одной камеры в другую. «В первой камере снится, конечно же, воля, — заметил он. — Ну, там, жена, сын, мать. А вот угадай, что снится во второй камере?» – спросил вдруг бывалый сиделец. Я не нашёлся ответить. Он усмехнулся. «Эх, старичок. Это же так просто. Во второй камере снится первая…».

Он сидел не за политику. Статья была хозяйственная — хищение. Я листал копию дела, читал приговор. «Особо крупный размер» укладывался в 15 тысяч советских. Розничная стоимость новой «Волги» по магазинной цене.

Он был при делах, но не главный. Всем заправлял старинный друган одного знаменитого бровеносца. Он припухал в Алма-Ате ещё со времён царствования будущего Генсека.

Ильич корефана из-под удара вывел, забрал к себе и пожаловал главным егерем Москвы и Московской области. Но Алма-Ате требовался тот, кто пойдёт паровозом, возьмёт всё на себя.

2

Итак, я жил в его квартире. Меня, оставшегося без угла, приютил его сын, мой близкий друг, он нынче в Москве.

Квартира была – по тем временам – фартовая: обширная прихожая с деревянными панелями, барские покои, дубовый паркет ёлочкой, кухня, как в американском кино, и матовые двери, которые не распахивались, а въезжали на роликах в стену, по-купейному. В этом доме обитали лауреаты, дважды герои и народные писатели. Торцевой частью он выходил на Тулебаева, а наискосок жил Кунаев.

Но не это главное.

Хозяин квартиры на воле не тратил времени на продажных баб, не кайфовал с ними в приватных баньках с коньячным паром, не летал на полдня в Москву отобедать в «Арагви», как это было принято у «цеховиков». Он тратил доходы на живопись, которую обожал. Мебель в квартире была раздербанена, а вот некоторые картины удалось сохранить. В изголовье кушетки, на которой мы спали по очереди, висел «Лунный джаз» Калмыкова. На другой стене висели стожаровские «Стога».

И библиотека.

Боже праведный, чего там только не было. Я жил в ней, как книжный червь. Однажды выудил ветхий, вздувшийся, как утопленник, горбатый фолиант. На авантитуле значилось:

Исторiя РОССIЙСКАЯ, собранная и описанная покойнымъ тайнымъ совѣтникомъ ВАСИЛЬЕМЪ НИКИТИЧЕМЪ ТАТИЩЕВЫМЪ.

Год 1768.

Так, минуточку. Екатерининское время. Карамзину два года от роду. А Пушкин ещё не появился на свет. Его будущие родители даже не знакомы.

Переворачивал смятые в гармошку страницы, уставленные жирными, неровно выстроенными литерами, и сладостно вдыхал их горьковато-плесенную, могильную пыль.

Я толком не знаю, что такое «кружится голова». Она у меня крепкая даже после литра коньяку. А тут поплыл.

Тайный Совѣтникъ Татищевъ… Но о нём чуть позже.

3

Там же сыскал на полках грязно-охристый томик с названием: СУДЕБНЫЙ ОТЧЁТ по делу АНТИСОВЕТСКОГО «ПРАВО-ТРОЦКИСТСКОГО БЛОКА» 2 – 13 марта 1938 год.

Был я в доме один и читал всю ночь. Это были стенографические расшифровки, внешне напоминавшие пьесу.

Вышинский: Из чего складывался план, который вырабатывался вами вместе с Левиным в отношении умерщвления Алексея Максимовича Горького?

Плетнёв: Утомить организм и тем самым понизить сопротивляемость. Чтобы применить неправильный метод лечения.

Вышинский: Для чего?

Плетнёв: Для умерщвления Горького.

Вышинский. Вот это и был ваш план?

Плетнёв: Да.

Вышинский: И вы его выполнили?

Плетнёв: Да.

Дальше – больше.

Вышинский: Расскажите о ваших действиях по дезорганизации советской торговли. Какая была цель?

Зеленский: Лишить населения продовольствия.

Вышинский: Что вам известно насчёт масла?

Зеленский: «Центросоюз» не торгует маслом…

Ульрих: Прекратите пререкаться с Генеральным прокурором! Отвечайте на вопросы!

Вышинский: Вы подбрасывали в масло гвозди и битое стекло, чтобы советские люди ранили внутренние органы, горло, желудок? Вы отвечаете за это?

Зеленский: Да, отвечаю. Я и мои сообщники подбрасывали гвозди и битое стекло в масло.

Нет, это была не пьеса, а какой-то готический роман. Горький мечется на смертном ложе, хватая ртом воздух и выхаркивая кровь, а вокруг суетятся профессоры Левин и Плетнёв вкалывая ему в вену запретные кубики камфары, от которой он умирает на их глазах. Генрих Ягода спаивает его сына, Максима, с женой которого, красавицей Тимошей, крутит тайный роман, а отпрыск классика, пьяный, намеренно раздетый по пояс коварным наркомом, храпит на ледяной скамье, и в его лёгких разгорается крупозное воспаление. От него он умрёт с помощью доктора Казакова, которого тоже расстреляют в марте 1938 года.

Бред. Дурной сон. Мозг виснет. Читаю сквозь туман.

Какие-то призраки, пробравшись в кабинет Менжинского, пропитывают шторы убийственными парами ртути – то же самое творится у Куйбышева. Оба умрут от отравления. А Ежов как бы выживет, но с подорванным здоровьем.

На скамье Третьего московского процесса 21 подсудимый. Среди них Бухарин, Рыков, Крестинский, Зелинский. Их расстреляют на следующий день после приговора. По мнению Ульриха и Вышинского, они организовали убийство Кирова, которого застрелил Николаев. А Бухарин готовил покушение на Ленина ещё в 18 году. Вообще-то в Ильича стреляла полуслепая Фанни Каплан, которая кое-как читала с помощью сильной лупы. Кстати, её лечил в Евпатории Дмитрий Ульянов. Есть мемуары, свидетельствующие, что у них был роман. Если верить этим свидетельствам, Дмитрий Ильич был ходок и не дурак выпить. Фанни Ефимовну Каплан расстреляют после двух допросов во дворе Кремля, труп затолкают в бочку с соляркой и подожгут. Демьян Бедный, напросившийся посмотреть, услышав запах горелого мяса, упадет без чувств.

Вместе с право-троцкистами и врачами-убийцами к стенке поставят Ягоду.

Генрих Григорьевич такого конца не предвидел, когда следствие по Первому московскому процессу (1936) вёл вместе со своим сменщиком, будущим «железным наркомом» Николаем Ивановичем Ежовым. Которого тоже расстреляют, но позже, в 1940. В кабинете во время обыска обнаружат сплющенные пули, завёрнутые в бумажки: «Каменев». «Зиновьев».

Ежова сменит Лаврентий Берия. Не уверен, что он копался в трупе Ежова, выковыривая пульки, но своей судьбы он тоже не угадал. Его арестуют через три месяца после смерти Сталина на заседании Совета министров и, скорее всего, в тот же день расстреляют и сожгут.

И что? Давно и неправда? Какое там.

4

Давно — это Тайный Совѣтникъ Татищевъ. Великого ума был сей государственный муж, изрядно преуспевший во всех своих начинаниях. Питомец гнезда Петрова, родившийся при Иване III и воспаривший при Анне Иоанновне – в том числе и по делам смут и козней, кои пресекал с образцовой жестокостию.

Слово и дело Государево!

Тогда на Урале, где начальствовал Татищевъ, назначенный предводителем Главной Горной канцелярии, башкиры бунтовали, русского Царя не признавая. Главных смутьянов, изловивши, уговаривали перейти из магометанской веры в православную. За это им прегрешения прощали. Иные соглашались, но, крестившись, снова кричали шахаду, присягая Аллаху. Таким был некто Тойгельды Жуляков, лихой, судя по всему, парень. Его, закованного в колодки, повезли к Татищеву, да он по дороге бежал, едва не порубав своих конвойных, но был всё же изловлен и доставлен. Приговор Татищева был такой: «Ты, крестясь в веру греческого исповедания, принял паки махометанский закон, и тем не только в богомерзкое преступление впал, но яко пес на свои блевотины возвратился, и клятвенное свое обещание, данное при крещении, презрел…».

Сожгли смутьяна. Буквально – сожгли. На костре. Дата казни осталась — апрѣля 20 дня, 1738 г. от Р.Х.

За 200 лет до московских процессов.

Такую же лютую смерть приняла и 60 летняя Кисябика Байрясова, прежде силой крещёная в Екатерину. Бежала два раза, была изловлена, бита плетьми и кнутами, а после третьей попытки приговорена: «Оной башкирке за три побега и что она, будучи в бегах, крещеная обасурманилась, учинить смертную казнь — сожечь…».

Татищевъ приговор скрепил подписью.

Но доставалось от него не только инородцам.

Вот Егоръ Столѣтовъ, малый, в общем-то пустячный, вздорный, из мелкопоместных, но возвысившийся при Виллиме Монсе, у которого служил секретарём канцелярии. Ну, как служил… Выполнял помимо прочего деликатные поручения своего патрона, поставляя ему сговорчивых девиц. Монс был неуёмен в плотских утехах, за что и поплатился усекновением главы, а присных его разогнали по ссылкам. Егоръ Столѣтовъ, притулившийся было ко двору цесаревны Елисаветы, угодил в Нерчинск, ибо воцарившаяся Анна Иоанновна питала к нему особо злобное отвращение. Там он пристрастился к вину и часто давал волю языку, произнося в застольях речи зело поносные и предерзкие. И вот его главный проступок: февраля третьего дня 1733 года от Р.Х, будучи крепко хмелён, не явился к заутрене, посвящённой тезоименитству государыни императрицы Анны Иоанновны. Последовал донос. Ход делу дал сам Татищевъ. В августе 1734 года начались пытки. Дознание продолжилось в Санкт-Петербурге.

В VIII томе «Русской старины» есть подробное описание покаянных признаний, доносов, клеветы и наветов, вырванных с кровью из несчастного узника. Там найдёте много общего с Третьим московским процессом. Андрей Януарьевич Вышинский остался бы доволен такими протоколами допросов.

Егоръ Столѣтовъ казнён отсечением головы 12 июля 1736 года. «Эшафотъ немногимъ опередилъ естественную его смерть вслѣдствие пытокъ», — сочувственно замечает автор скорбных хроник.

5

Вот это я согласен – старина. А год, когда цвела в Анапе алыча не для Лаврентий Палыча, это, считай, недавно. Ленинградскому малышу, будущему Государю РФ, ещё и года нет. Его дедушка, Спиридон Иванович Путин, ещё трудится в «Горках». Тех самых. Ему всего 72 года, а проживёт он 84. Кормить Ленина ему не довелось, а вот Сталина пару раз потчевал. Но это ничего. Внук за деда не ответчик, тем более, что Спиридон Иваныч был честный повар, острых блюд не стряпавший.

Аляксандр Рыгоравіч Лукашэнка в то время ещё не родился и даже едва ли был зачат. И род его, крестьянский, никоим образом с августейшими кремлёвцами вообще не пересекался.

Но вот они оба два в телевизоре на голубом глазу толкуют о государственном перевороте. Вид у обоих, позволю себе заметить, глумливый. И вот из дряблого оперативного видео соткались заговорщики: литературовед и адвокат с американским паспортом. Оба два корпулентные мужчины с уютными животиками. Сидят в московском кабаке, закусывают и чуть не во всё горло пересказывают тезисы знаменитой статьи Ленина «Советы постороннего» — про захват телеграфа, мостов, телефонных и железнодорожных станций. Но речь-то идёт о сегодняшнем Минске. Который вдобавок будет безжалостно обесточен. И о каких-то загадочных партизанах, ждущих сигнала к атаке. Не забывают и о сундучке с сокровищами Батьки, которые нужно будет после его убийства (sik!) тихо скоммуниздить.

Всё как в кино про Жеглова: «Цэ понятые, а цэ подставные».

Не верю ни глазам, ни ушам своим. И рвётся из глотки классический вопрос: «Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?»

Не дают ответа.

И тут до меня доходит, что ничего не остаётся в прошлом, ибо прошлого нет. Оно, проклятое, всегда с нами, как в торбе кузнеца Вакулы, который пришёл к Пузатому Пацюку, чтобы спросить дорогу к чёрту. И тот, пожирая галушки, пробурчал ворчливо: «Тому не надо далёко ходить, у кого чёрт за плечами!».

И пойму я наконец, что нет ни прошлого, ни будущего, а есть лишь одно сплошное безобразие. Оно разлеглось, как разжиревшая чушка, посреди вечной миргородской лужи, и чавкает, и похрюкивает, глумясь над человечками, которые наивно грезят о новой тюрьме, не ведая, что в ней им приснится прежняя, с тою же жидкой баландой. А пузатые вертухаи будут так же глотать вареники, силою взгляда заставляя их кувыркаться в сметане и прямиком залетать им в раззявленные пасти.

А чёртик, получивший от Вакулы изрядную трёпку, будет на этой зоне главным смотрящим. Его коронуют, и получит он новое погоняло – Ковид.

Чёрт Великий и Ужасный.

По его уставу теперь и будем жить.

И назовём его Евангелием от Лукавого.

Отвечаю!

Век воли не видать.

***

© ZONAkz, 2021г. Перепечатка запрещена. Допускается только гиперссылка на материал.